— Уже поздно. Пожалуйста, пропусти меня, я, пожалуй, удалюсь тем же путем, что и пришла. А не то, неровен час, кто-нибудь увидит меня, выходящей из твоей комнаты… Ты и без того уже в Вольных Стражах ходишь, куда ж после этого — за Край Света, что ли, подашься?.. — и она решительно шагнула к оконному проему.
— Не спеши, — Хэлдар встал и шагнул к Амариллис. — Я принимаю твою благодарность, но…что мне делать с твоей невежливостью?..
Почти полная луна безмятежно покоилась па темно-синем бархате небес, подобно слитку молодого серебра; ветер, пролетая над землей, старался не тревожить уснувшие деревья и лишь слегка поглаживал их пышные кроны. Замок Черного Лиса наконец-то затих, улеглись спать даже самые несносные гости; тишина затопила все вокруг, наполнила теплый воздух шорохами, вздохами, шелестами — вкрадчивая тишина летней ночи.
Хэлдар протянул руку и тихо тронул кончиками пальцев волосы Амариллис — короткие, непослушные и неожиданно мягкие. Его ладонь скользнула вглубь этого шелковистого беспорядка и плотно легла на затылок девушки, другой рукой он обнял ее, сильно и ласково привлекая к себе в объятия.
— Фириэль Амариллис…
Он шептал слова нежности, все больше и больше ужасаясь их пронзительной правде; Хэлдар со страхом и восторгом осознавал, что их рождает его сердце — надменное, гордое сердце эльфа; и после первого же прикосновения ее губ к его щеке он почти услышал, как треснула корка льда на этом сердце, и стала осыпаться мелкими осколками, безвозвратно тая, оставляя его беззащитным и счастливым…
— Мне страшно, Хэлдар…
— Мне тоже, фириэль…
— Ведь уже ничего не изменишь, правда? Это случилось… и я не знаю, что мне с ним делать. Как я буду теперь просто ходить, когда я могу летать?
Они стояли, крепко обнимая друг друга, словно ища поддержки и защиты. Остановилось время, пропали, истаяли каменные стены, притихли даже вечные звезды — они остались совсем одни, и их объятие стало на миг самым главным во всем мироздании.
… Амариллис лежала на животе, подпирая подбородок кулачком, накручивая на палец длинную серебристо-пепельную прядь эльфийских волос.
— Хэлдар, сделай милость, не откажи мне в одной маленькой просьбе…
— Сделать так, чтобы карета Ливайны опрокинулась в грязь?
— Вообще-то я имела в виду совсем не это, но идея неплохая. А что, ты на такое способен?
— И не только на такое… Иди сюда, — и он притянул ее к себе.
— Постой… да где же твоя хваленая эльфийская холодность?
— А я ее смыл… в воде Быстрицы… Не брыкайся, девочка… вот так… И что же это за просьба?
— Да так, мелочь… Но ты все-таки отпусти мне одну руку, ну пожалуйста… Я хотела попросить разрешения потрогать твои уши, они такие… забавные… и милые.
— Ах вот что… Разрешаю, — и Хэлдар, улыбаясь, наклонил голову. Но как только пальцы Амариллис приблизились к его уху, он сделал резкое движение, словно намереваясь куснуть дерзких пришельцев. Амариллис ойкнула и поспешно отдернула руку… и они оба засмеялись.
— Эй, не советую, — все еще смеясь, пригрозила девушка, — не буди во мне кровь предков!
После таких слов они какое-то время всерьез пытались выяснить, кто же из них сильнее и изворотливее: возились как дети, счастливо и бездумно пыхтя. В итоге Амариллис все же пришлось признать себя побежденной и сдаться на милость победителя. Она перевернулась на спину и потянулась, выгибаясь как ивовая веточка, навстречу его объятиям. Хэлдар смотрел на нее, залитую серебряным светом ночи, чувствовал, как впиваются ему в спину ее пальцы, слушал ее неровное, прерывистое дыхание… Девушка, всего только смертная девушка, и даже не принцесса, и даже правнучка орка — Амариллис дарила ему неведомое прежде наслаждение. Она представлялась ему то хрупким, белоснежным цветком, чьи
лепестки он раскрывал ласковыми, осторожными прикосновениями; то вдруг ее тишина взрывалась яростным пламенем, в котором, как бабочка, горела его нежность…
Уже на исходе ночи она уснула, свернувшись клубочком в его объятиях, а он все медлил, гнал сон прочь, чтобы еще раз погладить нежное прохладное плечо, поцеловать теплый, взъерошенный затылок… Фириэль Амариллис, шептал он, засыпая…
Проснулся он как от резкого толчка в грудь, вздрогнув, рывком приподнялся — кроме него, в комнате никого не было. В распахнутое окно бесцеремонно врывался холодный предутренний ветерок, комнату заполнял невнятный, неверный предрассветный час. Хэлдар сел на постели, с силой провел ладонями по лицу, прогоняя остатки дремы. Это… было? — спрашивал он сам себя, и не знал, что ответить. Удивительное чувство, когда двое становятся одним прекрасным целым, счастье взаимного обладания, еще вчера представлявшееся ему невозможным, — уж не приснилось ли все это ему? Чудесный сон, навеянный танцем Амариллис… Эльф со вздохом опустился навзничь, повернул голову и… увидел на соседней подушке короткий, светло-золотистый волос… Это… было?!!
Хэлдар торопливо оделся в походную одежду Вольного Лесного Стража, не обращая ни малейшего внимания на валяющийся на полу роскошный камзол, который он немилосердно топтал. Бурого цвета штаны, легкие сапоги, зеленая рубаха и серебристо-зеленая куртка, серый плащ; резную фибулу в форме кленового листа он застегивал, уже спускаясь по лестнице. По-прежнему не понимая — и не принимая — своего порыва, но и не в силах противиться ему, он выбежал из замка и в растерянности остановился; постояв немного, но так и не собравшись с мыслями, направился в сад.
Сад уже начинал просыпаться, поеживаясь в ледяной росяной ванне; пробовали голоса птицы, настраиваясь на долгий безоблачный день. Хэлдар, остановившийся возле той самой липы, недолго оставался в одиночестве. Его чуткий слух уловил шелест шагов, и через минуту рядом с ним появился Черный Лис Гэлвин.
— Доброго вам утра, господин эльф… Раненько же изволите вставать.
— Доброго утра и вам, господин барон.
— Вижу, вы тоже оценили мою красавицу липу. Я, знаете ли, частенько обременяю ее своим обществом, мне здесь как-то по-особенному думается. М-да… Делать выбор всегда трудно, тем более, когда столь многое ставится на кон, и вся прежняя жизнь встает на дыбы…
— О чем вы, барон?
— Да так, ни о чем… не обращайте внимания на мою старческую болтовню. И все-таки, согласитесь, что последовать за поманившей мечтой — крайне неразумно и как-то несолидно… однако только этот выбор и будет истинным, господин эльф… сердце не лжет. Конечно, всегда можно уйти в сторону с незнакомого пути, предпочесть традицию и правило — это разумно и достойно, но сделает ли это счастливым… хоть кого-то?
Барон тяжело вздохнул, словно припомнил что-то грустное и невообразимо далекое, и, по-прежнему не обращаясь к собеседнику, сказал:
— Они уехали еще до света, им нужно торопиться; и так задержались ради старинной дружбы с Черным Лисом. Храмовую труппу Лимпэнг-Танга ждут в Эригоне, на празднике Пятого Лета. Я велел оседлать вам коня. Прощайте, Хэлдар, и не просите пощады у Любви…
Эльф молча поклонился хозяину замка, повернулся — и уже через полчаса белогривый Искрень уносил его на восток, по старой дороге, в Эригон Баснословный.
…. Амариллис лежала, укутавшись в свое любимое пушистое одеяло, прислушиваясь к перестуку копыт лошадей, везущих их «девчоночий домик», из последних сил борясь с желанием сказать какую-нибудь грубость Рецине и Криолле, старательно притворявшихся спящими. В тот момент, когда она почти уже была готова поинтересоваться у Рецины, с каких это пор она перестала храпеть, как гнусавый мастодонт, в их повозку на ходу взобрался еще кто-то.
— Ами?.. — это был низкий голос Веноны.
— Да здесь я… А ты чего заявилась, Лиусс, что ли, вконец заездил? — раздраженно прошипела Амариллис.
— Возьми, — пропустив мимо ушей ее слова, сказала Венона, усаживаясь рядом и протягивая ей небольшой флакончик, — и сейчас же выпей. Это настойка горчухи.
Не возражая, Амариллис протянула руку, ощупью нашла в темноте флакон, поднесла к дрожащим губам и, запрокинув голову, выпила. Горькая, ароматная жидкость обожгла ее горло, растеклась вяжущим теплом внизу живота… Амариллис резко выдохнула, едва не закашлявшись, повернулась на живот и, словно развязав внутри себя какой-то узел, заплакала. Слезы, обжигающие не хуже горчухи, запутывались в ресницах, жгли щеки… На вздрагивающие плечи Амариллис легла рука Веноны.