Еще одна параллель. В сезоне-87 вратарь «Нефтчи» Жидков за пределами штрафной площади бросился ногой вперед на форварда «Днепра» Протасова. Здоровье, если не жизнь, Протасову сохранил случай: удар пришелся, так сказать, по касательной. Эпизод обсуждался на заседании спортивно-технической комиссии, объяснения Жидкова демонстрировали на всю страну по телевидению, но лучше бы этого не делали. Никакого раскаяния, жалкий лепет с целью получить возможно меньший срок дисквалификации, неквалифицированное описание игровой ситуации – вот и вся «позиция» Жидкова. Нравственный инфантилизм? А может быть, попросту безнравственность? Как бы хотелось когда-нибудь прочитать исповедь Жидкова, узнать, стал ли для него этот эпизод таким жизненным оселком, каким стал тот для Шумахера? Или я слишком многого требую от молодого голкипера?
Это были параллели, что называется, не в нашу пользу. А вот еще одна – уже в нашу. Как ни спорили мы тогда в Испании о существе столкновения Шумахера с Баттистоном, нам и в голову не приходило, что люди способны перенести его в сферу межнациональных отношений! Об этом подробно рассказал Шумахер в «Свистке». И нам сейчас остается лишь принять сей факт к сведению и проникнуться гордостью за то, что абсолютное большинство наших спортсменов, болельщиков, журналистов воспитаны так, что у них даже не возникают национально-политические ассоциации в применении к любому, даже самому острому и непримиримому соперничеству на спортивной арене. Те же из ничтожного меньшинства, у кого в подсознании возникают, не рискуют поделиться ими вслух, настолько это у нас не принято, а не принято настолько, что звучит – однажды я слышал нечто подобное – кощунственно. Но поскольку мы сей факт от Шумахера узнали, значит, должны понимать, как могут порой «темные люди» (или «темные силы»?) воспринимать происходящее на спортивных площадках, а понимая это, сознавать ответственность за каждый поступок – что касается спортсменов и тренеров в первую очередь – и за каждое сказанное или напечатанное слово, что прежде всего относится к пишущим и вещающим в микрофон журналистам.
Есть у меня несколько знакомых коллег из «Бильд». И откровенно признаюсь, что знакомством этим не горжусь: уже как-то писал в репортаже с одного из чемпионатов мира, что они лишь формально могут считаться спортивными журналистами, фактически же являются репортерами скандальной хроники. Это именно они хвастливо рассказывали, как во время чемпионата мира в ФРГ в 1974 году сумели обманным путем проникнуть в резиденцию голландской сборной и опубликовали репортаж с фотографиями интимного свойства, который выбил голландцев из колеи, причем именно тот скандал во многом повлиял на решение знаменитого Круиффа прекратить выступления за национальную сборную на чемпионатах мира. Так вот, рассказывая о своем «подвиге», эти «коллеги» (без кавычек обойтись уже не могу) утверждали, что тем самым помогли своей команде выиграть у голландцев финал. «Цель оправдывает средства» – не правда ли, печально известный тезис? Однако безнравственность тем и страшна, что не имеет пределов. Шумахер в «Свистке» впрямую такого не утверждает, но разве не можем мы прийти к выводу, анализируя им написанное, что в каком-то смысле и «бильдовцы» неоднократно мешали уже своей сборной быть по-настоящему сплоченной и выступать лучше (еще лучше), чем это ей удавалось.
Безнравственно лезть не в свое дело. Но не менее безнравственно не выполнять свое дело, свой долг. И об этом тоже со всей откровенностью, даже страстью говорит Шумахер. Когда знаешь тех, о ком он пишет, еще лучше его понимаешь. Убежденный холостяк и заботливый сын, Пауль Брайтнер со своей огромной шевелюрой и декларируемой приверженностью идеям левых экстремистов вызывал до поры до времени смешанное чувство: к нему можно было относиться с долей иронии, но и с не меньшей долей опаски, правда, и с уважением за бойцовские качества. Шумахеру удалось, по-моему, поставить точки над «i». Левак Брайтнер оказался и выпивохой, и эгоистом, и не последним среди интриганов. Круг, таким образом, замкнулся, образ стал цельным: политический инфантилизм сомкнулся с нравственным и социальным. Чем не повод для размышлений?
А Карл-Хайнц Румменигге? Помню его совсем молодым, когда «Бавария» приезжала играть в Ереван. На тренировке – все внимание наше тогдашним звездам: Майеру, Беккенбауэру, Мюллеру, Шварценбекку. А в сторонке работает, едва ли не больше всех, светловолосый юноша. Нам советуют приглядеться к нему, рекомендуют как звезду скорого будущего. Так и случается. И до сих пор – никакого, по серьезному счету, разочарования. Даже после того, как прочитан «Свисток». Зато образ Румменигге – еще одна удача автора книги. Что важнее – характер или мастерство? Об этом тоже заставляет нас задуматься Шумахер.
Предисловие не может и не должно быть, по моему глубокому убеждению, путеводителем по книге. Хорошие книги в путеводителях не нуждаются, а к плохим незачем писать предисловия. Но тогда резонный вопрос, какую же цель ставил перед собой автор этих строк? Мне хотелось – удалось ли? – сделать несколько страничек своего рода камертоном, который настроил бы читателя не на легкое, между дел, чтиво, а на чтение-раздумье, на оценку как правоты автора «Свистка», так и его возможных заблуждений, на поиск параллелей и пересечений с нашей спортивной жизнью, на размышления о плюсах и минусах профессионализма, тем более что с этого слова применительно к нашему футболу снято многолетнее табу, наконец, настроить на анализ прочитанного, на критическое отношение к печатному слову, на собственное отношение, которое предполагает способность к внутренней полемике и отвергает доводы типа «вот же в книге пишут». И тогда, коль скоро мы с вами так настроимся, «Свисток» пойдет на пользу не только провинившемуся, но и каждому прочитавшему. А ведь насколько лучше раз прочитать, чем выслушать сотню пересказов…
Валерий Винокуров
Финал
Всегда повторяется одно и то же.
Неделями – любезные или косые взгляды, которыми обмениваются спортсмены и функционеры.
Вместе на тренировке. Вместе за обедом и в комнате отдыха.
Приступы ярости или почти истеричного веселья.
Напряженность и трения, причиняемые постоянной совместной жизнью примерно тридцати взрослых людей, среди которых немного (или гораздо больше) тщеславия и эгоизм величиною с мебельный фургон почитаются за ярко выраженные профессиональные достоинства.
Все это вдруг забыто, сметено.
В один момент мы – вежливые и робкие, будто воспитанники монастыря. Разве что не говорим друг другу «вы». Мы становимся чужими друг для друга. Нет. Больше того. Мы становимся чужими для самих себя.
Перед отелем в Мехико при посадке в автобус нас приветствуют Герман Нойбергер, Эгидиус Браун и все остальные боссы или опекуны. Они желают нам удачи или счастья. И при этом их взгляды отрешенно устремлены на что-то неопределенное, абстрактное за нашими спинами. Немногие из произнесенных слов кажутся почти неприличными, неуместными. Нужно незаметно подавить в себе страх. Мною владеют сложные чувства. Я вратарь национальной сборной, позади у меня два чемпионата Европы, во второй раз я на чемпионате мира.
Я хочу стать чемпионом мира. Тони Шумахер не может больше быть слабачком. Я ставлю под сомнение самого себя. Как каждый раз. Но сегодня в большей степени, чем когда-либо. Я дрожу от возбуждения. Все молчат. Так и надо. Только в молчании выражение величия. Все остальное – от малодушия.
Я хочу стать чемпионом мира.
Четыре долгих года я боролся, подавляя в себе ленивого негодяя. Я тренировался как проклятый, подчинял себя строжайшей дисциплине. Будут ли вознаграждены мои труды?
Франц Беккенбауэр, чемпион мира-74, наш «старший брат» – тренер, сегодня суров, как прусский полковник. Только глаза его излучают энергию, которую он, кажется, так и стремится передать нам. Я могу понять все теперешнее бессилие гениального либеро. Он осужден сегодня на то, чтобы добывать победу лишь с помощью головы, не пуская в дело свои проворные ноги. «Шумахер живет в своем теле как в тюрьме», – сказал он однажды. Сам он живет так же. Быть может, ему еще труднее, чем мне.