— Что тебе в том?

— Сказал же, пересидеть где-то надо, подальше от старых мест. И что бы не без выгоды. А вы, я гляжу, на нужду не жалуетесь, — Ян выразительно кивнул на гайдуков.

— Не жалуемся, — согласился главарь, — А не боишься, волк? Не в церковный хор принять просишь.

— Если б я за свою шкуру дрожал, на большак не вышел бы. Тоже не певчий!

Вожак ухмыльнулся.

— Посмотрим! Веди его в замок, — он ткнул кнутовищем в Уриэля, и развернулся, больше не обращая на них внимания.

Лют слегка ослабил хватку, и подчинился.

Шли почти рядом, медленно, не торопясь: Уриэль иначе не мог, а сероглазый вожак не хотел. У Люта по спине гуляли холодные волны: звериным своим нюхом он чуял за красивой картинкой оборотня почище себя.

— А ты, волк, парень бедовый, — скучающим тоном протянул господин из замка.

— Кто не рискует, — тот без барыша. А кто рискует зря — тот без головы, — сухо отозвался Лют, — Вот и я рассчитал, что не зря рискую.

— Хм! Откровенно! — протянул аристократ: а в том, что этот — аристократ самой высшей пробы, сомнений не было, — А скажи-ка мне, волк, какие такие у тебя — в монастыре дела могут быть?

Ой, не хорошо, — совсем, не по-людски сверкнули серые очи!

— Вырос я там, — с вызовом дернул верхней губой Лют.

Господин расхохотался — неожиданно и резко.

— Ну, дела! Элеонора, — он сразу же поморщился, — ничего не может сделать как надо…

Из чего волколак сделал вывод, что не только почтения к графине дворянчик не питает, но и мнения о ней самого последнего. А тот покосился на оборотня:

— Будет здесь и Элеонора, — ты ее не минуешь… Скоро будет. Скорее, чем тебе захочется! Она таких как ты о-чень даже любит!

Намек Янош понял с полуслова, и без глумливой паскудной усмешечки на тонких губах, и вызов принял:

— Краснеть еще ни разу не приходилось!

Дворянчик как-то по-бабьи хихикнул. Тем временем они миновали ворота, и Ян скользнул вокруг беглым взглядом — изнутри старый замок выглядел еще мрачнее, чем снаружи, и укреплен был мощно: как к осаде готовились. Да и народу хватало, так что план Хоссера, как ни гнусно это было признавать, — был единственно возможным и верным. И то, потрудиться придется… Ян одернул себя, памятуя, что здесь одного нахального вида мало: не помыслил ли он уже нечто лишнее, — так, на всякий случай!

— Ну что, берешь меня на службу? — поинтересовался Лют, передавая своего пленника подбежавшим слугам.

— А ты умеешь исполнять приказы, волк?

— Убедись, — предложил Ян.

— Непременно, — пообещал господин, и остановил своих людей, уводивших Уриэля.

Подойдя к юноше, он почти ласково сдвинул повязку, все еще закрывавшую тому глаза: Уриэль заморгал, отвыкнув от яркого света.

— Набегался, малыш? — заставляя почти запрокинуть голову, мужчина погладил его по щеке, палец грубо проехался по губам, — Я успел соскучиться. Но время еще есть, думаю я тебя навещу напоследок…

Уриэль стал белее первого снега, не в силах отвести завороженного взгляда от своего палача, — ужас его был воистину запредельным. Ян отвернулся: хорошо, что Марта не видит, совсем с ума бы сошла.

Юноша бешено вырывался, — ворота еще были открыты. Светлые глаза пошли жемчужными переливами, но почти развернувшийся господин, обернулся. Этот взгляд был подобен удару пудового кулака: Уриэль попросту осел в державших его руках, потеряв сознание.

— Совсем распустился… — констатировал главарь, небрежно поправляя перчатку на узкой кисти, и кивнул Люту, — Да, волк, ты все правильно понял! Все еще не передумал?

— Снявши голову, по волосам не плачут! И я тебе душу пока не закладываю!

— Жаль, — получилось это как-то кокетливо, — Мне такие как ты упрямцы, тоже нравятся!

Аристократ дернул головой, отдавая последние распоряжения на счет вновь прибывших.

Лют едва сдерживался, что бы не передергиваться от омерзения: атмосфера, сам воздух давили на плечи, впивались в мозг сотнями игл, стягивали грудь, не давая глотнуть воздуха вдоволь. Все его чувства просто вопили в голос своему хозяину, что отсюда следует держаться подальше. Как могут люди здесь жить… Не эти, а обычные люди: многочисленная прислуга. Хотя, место теплое, а такой обостренный нюх, отнюдь не у каждого… А здесь пахло бедой так, что кружилась голова.

Против воли, Ян не мог отделаться от мысли что будет, например, с этой бойкой вертлявой девицей, то и дело пополнявшей его кружку, когда сюда ворвутся борцы с нечистью. Девизом таких, как они в любом краю было: убивай всех, а зерно от плевел отделит сам Господь. Конюх или кухарка не представляют никакого интереса, а для костров хватает кандидатов поважнее.

Если Хессер рассчитал правильно, ему нужно пережить здесь одну ночь. Завтра не только канун Дня всех святых, но будет нужное положение планет. Он мог бы сделать все уже сегодня ночью, однако приказ был недвусмысленным, да и графини еще нет… Значит ждать, как бы невыносимо это не было.

Лют поднялся, увернувшись от девицы, норовившей мазнуть по нему крутым бедром.

Что хуже — безалаберность или самоуверенность? Предоставленный себе, он сомневался, что ему сразу же безоговорочно стали доверять, просто видимо сочли, что навредить он не сможет. И снова приходилось признать правоту своего заклятого врага: ему самому ни в каком угаре не могло привидеться, что он будет сотрудничать с инквизицией. Вот уж действительно лучшей кандидатуры на роль лазутчика подобрать было трудно: как не поверить, что разбойничий атаман и отщепенец-оборотень ради собственной выгоды готов на что угодно. Хотелось набить самому себе морду, вспоминая Уриэля… Рассуждая трезво, шансов на его спасение нет. Тем более, что если шатание Яна по двору, от кухни к караулке, треп со слугами и солдатами — выглядели абсолютно естественно, то сомнительно, что бы его пригласили в графские покои.

Хоть бы Марта взялась за ум и гнала бы куда подальше — одним камнем на душе было бы меньше. Ему надо выжить, выбраться, и вернуться за отцом Бенедиктом, — не позволять же, что бы за его похождения расплачивался такой человек!

Лют потянулся с хрустом и устроился на выданном ему тюфяке. Но стоило только уснуть поглубже, как в сон ледяной струей стремительно ворвалась тревожная нота.

Страх, боль, отчаяние ударили в сердце холодным железом… Даже не просыпаясь Ян удивился: кошмарами он не мучился. Всплеск — Лют резко вскидывается, не понимая, что это было: словно взмах ресниц и вниз срывается одинокая слеза… Жуткое ощущение, когда на смену потоку разверзается сосущая липкая пустота… Сон, как рукой сняло!

Наваждение оборвалось вместе с сонливостью, а Ян долго еще не мог перевести дыхание. Вокруг все было спокойно, но это было спокойствие жухлой листвы, прикрывающей наточенные колья. Впервые Люту стало по-настоящему страшно. Он сам сунулся в капкан, почти позволил одеть на себя ошейник… Что дальше?

Сомкнуть глаз так больше и не удалось. Вынужденное безделье, растянутое ожидание тяготили больше, чем самые бешенные стычки, преследования и прочая кутерьма, но иначе было нельзя. Однако терпение, как и смирение, никогда не были его сильными качествами. Скрипнув зубами, Ян отправился в караулку, еще издали уловив характерный стук костей, что б хоть как-то убить время, а заодно и примелькаться.

«Холодно… как холодно…» Уриэль лежит, прижимаясь щекой к полу, открывать глаза не хочется, да и не за чем — он все слышит и так: шаги, звук отставленного бокала… Рубин никуда не уйдет — значит, ночь будет долгой… Тем более, что теперь можно не церемонится, ведь он должен прожить лишь до следующей ночи — меньше суток.

Легко ли знать, что ты жив только потому, что назначенный час еще не настал, потому что тебя просто некем заменить, ведь произведшая тебя на свет ведьма, после этого стала бесплодной — такая досадная нелепость, когда разрушенная матка становится препятствием для запредельных по масштабу планов! Иногда он жалел, что не умер тогда же, что его сразу не пустили на ингредиенты для зелий.