Братьям-разбойничкам Лют обрадовался как родным, да и те своего в нем признали сразу. Сидя за столом на облюбованном ими хуторе, Ян с удовольствием потягивал не самое дрянное пиво, неторопливо обсуждая житье-бытье.

Ватага была небольшой, крупных дел не ворочала, — так при корчме кормилась.

Особо не зверствовали, на рожон не лезли, что бы людей не отваживать и внимания властей не привлекать. Ян согласно кивал головой: сам он в свое время куда громче гулял. Были, были места, где его имя хорошо знали, и к себе он тогда брал не каждого, кому тихая жизнь опротивела, или нужда на большак выгнала… Что ж, судьба, как дорогая девка — переборчива, да переменчива.

— Сыгранем? — предложил Мешко, бывший за старшого.

— Эт на что же, на честное слово? — усмехнулся Лют: деньги у него были, да только он ими светить не собирался.

— За чем? На монашка твоего.

Лют между делом обмолвился, что парень из монастыря сбежал от пострига, что бы его вид и компания не вызывали подозрений. Он уже совсем было решил оставить здесь спасенного пацана: не таскать же его с собой, к тому же за несколько часов у мальчишки поднялся на столько сильный жар, что пока он его нес Люта жгло даже сквозь рубаху, там где голова касалась плеча. Услышав предложение, Ян очнулся от своих размышлений и подобрался.

— Сдурел?

— Ох, давно я гладкой бабы не мял! — потянулся щуплый мужичонка с выступающими как у грызуна зубами.

— А на безбабье, как говориться, и рыбу раком! — заржал кто-то.

— А что, парнишка миленький, нежный… — протянул Мешко, — За бабу сойдет.

Разложим по-быстрому, от него не убудет!

— Его небось, святые отцы уже со всех сторон попробовали! — хохотнул потряхивая костями в стаканчике ражий детина с многократно переломанным носом.

— Нет, — внушительно произнес Лют, в светлых глазах снова злым дурманом замерцали огоньки.

— Нет, так нет, — усмехаясь, пожал плечами Мешко.

Лют спокойно кивнул, но уже не распускался. Видать, их тут такая тоска разбирает, что и дупло на деревянной чурке кстати пришлось бы. С разрешением или без — попользуют пацана: восемь на одного — не самый лучший расклад даже для оборотня.

Оно конечно, он тебе никто, и звать его никак, да только это не повод, чтобы спокойно под всякую сволочь подкладывать. Ты его сюда приволок, тебе и отвечать за гнусь.

Когда трое ребят поднялись, вроде как до ветру, он и не посмотрел в их сторону, продолжая с рассеянным видом следить за игрой. Чуткие уши уловили скрип петель и Ян слегка улыбнулся — якобы осторожные шаги направлялись вовсе не к общему столу, а туда, где за перегородкой лежал больной парень.

Лют потянулся, поднялся покачиваясь и через чур аккуратной походочкой направился в сени. Кивка Мешко он не видел, но ему того и не надо было: убивать его скорее всего не собирались, потому и сам он особо не усердствовал.

Резко развернувшись на пороге, попотчевал ближайшего незваного провожатого рукоятью ножа в зубы. Отпихнув с дороги, прыгнул на второго, со всего маху приложив затылком об пол. Поднимаясь, снова вломил первому в физиономию и выкинул обоих во двор, задвинув засов. Выскочивших на шум остальных, Лют встретил подпирая стену и поигрывая ножом:

— Я своему слову ответчик: нет — значит нет!

Неизвестно, что хотел ответить ему Мешко, но в этот момент из закута послышалась возня и какой-то непонятный полузадушенный хрип. Он и Ян одновременно стали в проеме, одновременно охватили взглядом картину — и даже забыли друг о друге… …На полу валялось два тела в таких позах, что не оставалось сомнений, кто кого убил, третий, собственно и издававший эти хрипящие звуки, методично вспарывал себе горло… А на лавке, опираясь на ходившие ходуном руки, поднялся отобранный Лютом у инквизиторов отрок. Лицо его, блеклые пряди, облепившие тонкое чело, казалось светились в темноте, а глаза… …белые, словно источающие ядовитый туман…

Ян слышал, как Мешко подался назад, требуя самострел, боковым зрением ловил, как валится в липкую лужу тело охотника блуд потешить, но не мог оторвать взгляда от этих жутких глаз и сам не понимал, как он еще не развернулся, перекидываясь на ходу, и не умчался прочь, скуля и подвывая.

Да только все это и лже-монаху далось нелегко: из носа поползла кровь, некоторое время он еще держался, сверля людей бельмами, а потом со всхлипом, — неуместно жалостливым, — ткнулся ничком на лавку.

Развернувшись на подкашивающихся ногах, Лют едва не носом уперся в направленные на него самострелы. А вот теперь точно будут убивать! Спустят болты — в упор — любому конец, будь ты трижды оборотень…

И уже не скрываясь — полоснул волчьим взглядом, оскалился с рыком, выпуская когти, прыгнул…

По счастью, от такого зрелища даже у Мешко рука дрогнула: болт лишь скользнул по боку, слегка оцарапав шкуру, а нож вытащить он уже не успел. Двое остальных только мешали друг другу в узких сенях, но и Люту тоже было неудобно… Он выпрямился, порванная рубаха сползала с плеч, по шее текла кровь из распоротого другим болтом уха. Ему удалось подгрести одного, загородившись, как щитом, — вовремя: третий болт вошел тому в плечо. Лют для верности вывернул ему руку до хруста, толкнул вперед, насаживая на нож его приятеля, и завершил драку одним точным ударом, направив чей-то подобранный нож снизу вверх.

Еще не все. Рванул засов — снова опустился на лапы, перекидываясь уже полностью, и выскакивая во двор. И с облегчением понял, что последние двое бандитов, были людьми разумными и героями становиться не собирались, задав такого стрекача, что Лют их и волком бы не догнал. О том, что они вернутся — можно было не волноваться, но и задерживаться здесь было не след.

От такой карусели туда-обратно все тело оборотня ломило, как-будто его ногами отмолотили. Силы ушли вместе с боевой злостью. Ян едва смог вернуться в человеческий облик, и в изнеможении привалился к стене. Стоял он так долго, переводя дух, потом кое как доковылял до лошадиной поилки и морщась стал умываться. Слабость мешалась с досадой и злобой, а больше — с усталостью: устал он вот так зубами выгрызать себе право на жизнь, на волю, на то, что другие назовут достоинством…

Как оно все одно за одно цепляется! — подумалось ему, когда приведя себя в подобие порядка, Ян перешагивал через тела. Нехотя подошел, мрачно рассматривая причину кутерьмы: ведьмаченок все так же неловко лежал на лавке, бессильно свесив худую руку. Но ведь не привиделся же этот кошмарный взгляд с перепою!

Никогда еще не приходилось волколаку ни видеть подобное, ни слышать о таком.

Больше всего, Яну хотелось последовать примеру оставшихся в живых разбойничков, и никогда уже не видеть этого юнца с дьявольскими глазами. Нельзя не признаться, что мелькнула мыслишка добить ведьмину, пока не очнулся — а ну как он этот же трюк на своем спасителе попробовать захочет, да и мало ли еще на что способен…

И тут на него словно водой плеснули: видно ты так привык в крови пачкаться, что одна лишняя капля уже значения не имеет! Сказано в Писании: «Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» От Матфея 7, 2. Каким судом, его судить будут если что.

— Лют знал слишком хорошо: через такой суд он сиротой остался, да и сам уцелел, только благодаря отцу Бенедикту. В чем парень виноват? В том, что защищался, как мог? Ты-то сам, много лучше?

Словно торопясь загладить неслучившуюся вину, Ян осторожно переложил юношу удобнее и начал приводить в чувство. Когда густые ресницы дернулись — едва не отпрянул: глаза у парня оказались страннее некуда — зрачок и тонкий ободок по краю радужки чернющие, а сама радужка просто невероятного, даже не серого, а грязно-белого, амиантового цвета. Вот только никакого колдовского тумана в них не было: стоявшая там муть была самой обычной и называлась горячкой.

— Не бойся, никто тебя не тронет больше, — Ян уже не испытывал ничего, кроме жалости, — Я тебя в обиду не дам.