– Прошу тебя в последний раз. Уезжай со мной. Мы вместе уедем отсюда, как и собирались. Мы уедем с тобой далеко на север.

– Ты просто сума сошел, – заявила Пегги, заметно осмелевшая в присутствии подручного.

И выкинула деньги, которые Лазарю удалось втиснуть ей в руку. Купюры подхватил ветерок, закружил и понес в разные стороны. Никто из них троих не обратил на это никакого внимания.

Ксавье по-братски положил руку на плечо мастера.

– Лазарь, – проникновенно произнес он, – Лазарь, все твои проблемы решены! Я все продумал, и мне стало ясно, откуда берутся все твои беды, я теперь покажу тебе свет в конце туннеля!

И снова, не сводя глаз с Пегги, Лазарь отбросил подручного прочь, как лев отбрасывает от себя львят, посягающих на его мясо. Ксавье снова подошел к мастеру, раздумывая, стоит еще раз класть ему руку на плечо или нет. В конце концов решил положить.

– Тебе надо завязывать с сосисками. Решений твоих проблем немного, и я говорю тебе: это решение правильное. Все дело в том, что твой отец бил твою мать, понимаешь? И когда ты жуешь свою сосиску, получается, что зубы твои и челюсти – они как твой отец, а сосиска – как твоя мать. Так вот, мать твоя – ты ее любил, так же как, к примеру, ты любишь мясо и выпивку, и эти чувства смешиваются у тебя в голове, а это очень опасно. Потому что все потеряло бы на этой планете всякий смысл, если бы ребята перестали любить своих благословенных матерей. Так вот, поедая ее так, перетирая ее каждый день, год за годом зубами, в конце концов ты начинаешь думать, что сам ее избил и оставил умирать, и за это ты постоянно себя коришь, и наказываешь желудочными спазмами, и напиваешься в стельку. Тебе надо изменить систему питания! – Он чуть коснулся ключицы мастера, чтобы вызвать его доверие к себе и успокоить. – Как только ты перестанешь есть мясо, и особенно сосиски, ты излечишься и избавишься от своих проблем, причем совершенно бесплатно, и Клиника тебе будет не нужна, стоны твои прекратятся, и не надо тебе больше будет в выпивке горе топить.

Лазарь, даже не пытавшийся слушать весь этот вздор, схватил Пегги и прижал ее к стене. Молодая женщина стала понимать, что присутствие подручного на деле ничего не меняет.

– Ты что – отказываешься? Ты нарушаешь наши клятвы и выбираешь себе этого идиота? Значит, так? Следи за своими словами.

– И сейчас я тебе говорю – нет, и всегда я тебе только отказывать буду. Тебе надо лечиться. В последний раз я тебе говорю: дай нам уйти.

Лазарь стал трясти ее за плечи. От гнева он стал сильнее заикаться, брызгая слюной.

– И это после всего, что мы вместе пережили! После всего этого ты смеешь отказываться ехать со мной! После всего, что мы пережили!

Угрожая ей, он занес уже было кулак, но она вцепилась ему в лицо ногтями. (Ксавье выразил свое мнение кивком головы. Он как будто хотел сказать: «Вот видишь? Вот что происходит, когда живот у тебя полон сосисок!») Страх Пегги обратился в ярость.

– Хочешь, чтоб я тебе ответила? Я люблю другого человека! И скоро я собираюсь выйти за него замуж! Слышишь меня? Я выхожу за него замуж!

Лазарь в изумлении отшатнулся назад. Он прислонился спиной к фонарному столбу, как будто боялся упасть навзничь. Ногти Пегги оставили на его лице три кровоточащие полосы. Он коснулся щеки, потом с отсутствующим взглядом облизал кончики пальцев. На брюках его, в паху, появилось темное пятно, оно разрасталось, спускаясь по бедру, и скоро стекло с ноги на тротуар.

В этот момент на улице показалась машина Пегги бросилась чуть ли не под колеса, подняв вверх руки. Таксист едва успел вовремя затормозить.

– Вы что, дамочка? Или у вас не все дома? – завопил водитель. – Вы с жизнью решили покончить, или что?

Пегги вскочила в машину, втащив за галстук-бабочку за собой Ксавье (сам бы он там остался; нельзя же было мастера оставлять в таком состоянии). Она сказала водителю, куда ехать, бросив последний взгляд на Лазаря. Тот неотрывно смотрел на омерзительную лужу, растекавшуюся под ботинками. Взгляд его был опустошенным. Лицо – краше в гроб кладут.

– Опасный лунатик, – сказала Пегги, которую пробирала дрожь.

– Это все от сосисок, – повторил Ксавье со знанием дела. – Сосиски во всем виноваты!..

Такси свернуло за угол, а ветерок все играл банкнотами, словно опавшими листьями.

В каморке подручного, когда все страхи уже остались позади, Пегги никак не могла унять дрожь вследствие пережитого потрясения. Всю ее трясло до мозга костей, и она ничего не могла с этим поделать. Ее тошнило, живот сводило, ныли груди. Что же касается Ксавье, он только теперь вспомнил слова Пегги, сказанные Лазарю, и стал осознавать все их значение. Конечно, ему не терпелось спросить ее напрямую… а, собственно говоря, почему бы и нет:

– Это что – действительно правда? Ты влюблена? Ты влюблена и скоро выйдешь замуж?

– С чего ты взял? Я это просто так сказала. Чтоб больше не лез.

– Понятно. Я так и подумал. Ну, хорошо.

Он не стал ей докучать дальнейшими расспросами.

Время было уже за полночь, Ксавье взял перочинный нож и стал нарезать тонкой стружкой свой драгоценный шоколад, собираясь растворить его в горячем молоке и дать подруге, чтобы та успокоилась. Она легла на постель, а Ксавье подвинул к кровати стул, чтоб сидеть рядом с ней и чтобы сердца их бились рядом. Он укрыл ее пиджаком, а сверху прикрыл своим единственным одеялом, счастливым обладателем которого являлся. Но Пегги продолжала дрожать.

– Он вернется, – сказала она. – Он всюду будет меня преследовать, куда бы я ни пошла. Он все время будет мне здесь попадаться на глаза.

– Не думаю. Он вроде малый понятливый. Взгляд у него, покрайней мере, был такой, как будто до него наконец дошло. Он не вернется.

– Ты так считаешь? – Голос ее звучал, как у маленькой девочки, которой хочется, чтоб ее утешили.

Ксавье озадачил свою совесть вопросом о том, не будет ли его ответ откровенной ложью, чтоб не брать грех на душу.

– Да, я так считаю.

На некоторое время воцарилось умиротворенное молчание. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было тихое поквакивание лягушки в ее ларце, свидетельствовавшее о том, что она спит (и видит сны). Подручный продолжил настругивать шоколад.

– Спасибо тебе, Ксавье.

– Не за что, – ответил он, продолжая заниматься своим делом.

– Спасибо тебе за то, что ты такой, и за то, что врать не умеешь. Это такая редкость.

Он посмотрел на нее, и во взгляде его мелькнула смутная тень беспокойства. Потом резко встал и начал мерить тесную комнату шагами.

– Ах, ты об этом. Этот вопрос у меня в голове уже давно крутится.

Классические сомнения перед тем, как продолжить. Ксавье глубоко вздохнул и проговорил:

– Помнишь, Пегги, ту ночь, когда я в жару пришел домой, а ты меня уложила в постель, такая нежная, заботливая, вполне в твоем стиле? Я сказал тебе тогда, что работал за сверхурочные. Это

была ложь. Я тебе соврал. Я там ждал на строительной площадке, пока все уйдут, чтоб мне можно было спокойно пойти и забрать ларец со Страпитчакудой. – И тут же добавил: – Но я его не украл,

честное слово. Я, если можно так выразиться, ларец нашел. Он был ничей. Я вполне мог тебе все это рассказать. Но язык мой врал, как будто сам по себе.

Пегги улыбнулась, тронутая и приятно удивленная. Это было вполне в его манере, так и должно было быть.

– Все это ерунда, – сказала она. – Никакая это не ложь.

– Если кто-то начинает врать даже в мелочах, этому конца не будет. Будешь врать, пока совсем не заврешься. Но тогда уже станешь врать и по-крупному.

– Да, есть такое мнение. В пансионе монашки нам это постоянно втолковывали. Но это не так. Можно обманывать, чтобы не делать кому-то больно. Если только обман не несет в себе ничего дурного. А еще, если ты от своей лжи ничего не выгадываешь и ничего важного ни от кого не скрываешь. Вот когда врешь ради выгоды, это ложь серьезная. Чтобы выгадать или сознательно сбить кого-то с толку. А в других случаях…