- Вы уже выбрали ему имя? - спросила Олеся, усаживаясь и втискивая свой огромный живот в пространство между батареей и столиком. - Выбрали, - счастливой кошкой мурлыкнула Юлия. - Будет Владимиром. В честь отца мужа. - Володька, значит. А как мужа зовут? - Саша. - Владимир Александрович. А что, хорошо звучит, - одобрила Олеся. Деревья в сквере вокруг родильного дома уже слились с темнотой августовского неба. Вечерняя прохлада затекала в комнату через открытое настежь окно, принося облегчение после жаркого дня. Слегка пожелтевший от старости холодильник «Бирюса» наполнял роддомовскую столовую уютным стрекотом. За окном кузнечики подпевали слегка пожелтевшему от времени солисту своими трелями. - Тебе с сахаром? - Юля зашуршала пакетом с приклеенной на нем на скотч бумажкой. «Юлия Морозова, палата №307, 1.08.2017». - Давай, - махнула рукой Олеся. - За прибавками веса можно больше не следить. Алена Игоревна сегодня на осмотре сказала, что в любой момент начнется. А как твоя спина? - Четвертый день ноет уже, - Юля закинула в чашку новой подруги два белоснежных кусочка и осторожно пристроилась к гнутой железной спинке стула, с наслаждением вытягивая ноги под столом. - Прихватывает тебя что ли? - Вроде бы нет. Не чувствую ничего такого. Только поясницу тянет. Может и вправду сегодня рожать уйду? Ой, хоть бы… - Со старшим так же было? - Я уже почти и не помню, как было со старшим. Это было так давно… Разговор тек мирный и очень теплый, словно собеседницы были знакомы не несколько дней, а много лет. Потихоньку пустели чайные кружки и разделенная на двоих коробочка рахат-лукума. В коридоре предродового отделения царил полумрак и только на сестринском посту было еще светло. - Наташа там для нас таблетки раскладывает на завтра, - Юля прислушалась к звукам со стороны поста и улыбнулась. - И, кажется, Дмитрий Олегович там с ней сидит. - Да, точно, - хихикнула Олеся. - Он вокруг Наташки раскланивается, раскланивается… То шоколадку ей, то яблочко, а она упорно делает вид, что не замечает. Опять будет с ней на посту полночи сидеть. - Значит, он сегодня дежурит. - Да, а что? Он тебе не нравится? - Очень уж молодой. Был бы кто-то поопытней… А этот Дмитрий Олегович почти ровесник моего сына. - Скажешь тоже, - фыркнула почти уже многодетная мама Олеся. - Я Ванечку рожала с Дмитрием Олеговичем полтора года назад. Хороший он врач, пусть и молодой. Руки золотые. И он почти вдвое старше твоего сына. - Он выглядит как мальчишка-подросток. Мой Витька кажется взрослее. Несолидно как-то. - А по-твоему, седина в висках и пивной живот — единственные показатели высокого профессионализма? Юля рассмеялась. В самом деле. Какая разница, на какой возраст выглядит врач, если он хороший? - А как так вышло, что между вашими детьми такая разница большая? Твоему ведь шестнадцать? - Да, - Юля глотнула ароматного горячего чая с бергамотом и окунулась в воспоминания. - Понимаешь, пока Витька маленький был, я работала, Саша служил. Денег не хватало, жилья своего не было. Мыкались по гарнизонам. Витя болел часто. Тяжело было. Все думали, вот подрастет, отправим сына в школу, тогда и о втором задумаемся. А потом решили подождать пока квартира своя будет. Потом Саша пошел учиться дополнительно. Для карьеры нужно было. Тоже денег много ушло на это. Вот так и протянули. В Юлином голосе слышалась горечь. - А ты хотела бы раньше? - Хотела. Но Саша был прав. Не время было. - А сейчас почему надумали? - Витя большой уже. В следующем году школу закончит и начнется у него взрослая жизнь. Поступление в институт, учеба… Отрезанный ломоть, как говорит Саша. Вот и подумали мы, что пока не старые еще оба, можно и второго родить, - Юля приложила ладонь к животу в ответ на легкое шевеление ребенка. - В последние дни он ведет себя довольно тихо. - Значит, точно со дня на день родишь, - авторитетно заявила Олеся, запуская руку в коробочку с рахат-лукумом. - Вы почему еще не спите? - шикнула на женщин медсестра Наташа, заглянув в столовую. - Ну-ка, быстренько по палатам! Отбой! - Есть, товарищ сержант! - лихо метнула к виску ладонь Юля. Кто придумал в предродовом отделении устраивать подъемы в шесть утра? Почему температуру нельзя измерить в семь, а еще лучше в восемь или девять? Почему бы не дать беременным выспаться напоследок? Ведь это их последние спокойные ночи на ближайший год вперед. Может персоналу нравится смотреть, как по коридору отделения к посту стекались со всех палат сонные пациентки? Или это для тренировки? Так сказать, введение в курс молодого бойца… матери. Юля сунула подмышку термометр. Большой диван милостиво принял ее и еще двух пузатых жертв ежеутреннего ритуала в свои уютные объятья. Глаза закрывались сами собой. Полночи ныла спина. Уснуть получилось только перед рассветом. Писк электронного термометра нахально выдернул Юлю из дремы. - Морозова, триста седьмая палата, тридцать шесть и восемь, - отрапортовала Юля медсестре, сдавая термометр и освобождая вожделенное место на диване для следующей беременной. Все, можно спать почти до завтрака. Юля еще лежала в постели, когда телефон от вибрации пополз по тумбочке, а на дисплее высветилось «Сашка любимый». - Алло... - Доброе утро, Зая! - бодрый голос мужа резко контрастировал с заспанным мяуканьем Юли. - Спишь? - Угу… - Как самочувствие? Как там малой? - Не торопится пока. А я вот почти всю ночь… - Слушай, Зая! У меня такая новость! Приказ пришел! - Приказ? - Юля окончательно проснулась. - Тот самый?!! - Да! Сегодня на планерке объявили. Иду в парадку переодеваться. На плацу построение в двенадцать. - Ну, все, теперь папаху покупай, товарищ уже полковник! Сашка!!! - счастливо выдохнула Юля. - Как я рада! - Вот, Юлька! Гордись! Твоя мечта всего в одном шаге! Будешь женой генерала! - Горжусь, горжусь, - засмеялась Юля. - Юля, я тебе еще после построения позвоню! - Подожди, Саш! Как там Витя? - А что Витька? Все хорошо. Не переживай. Он взрослый уже, сам себе яичницу пожарить может. Все, Зая, до связи! Муж повесил трубку. Юля сидела на кровати с телефоном в руках и улыбалась. Как же хорошо! Такая замечательная новость с утра! Саша старался. Он упорно двигался по карьерной лестнице. Звание за званием, должность за должностью. Если Морозова ставили командиром взвода, то его взвод был в передовых. Если Александру давали роту, она становилась лучшей в части. Ни пятнышка в личном деле. Добился. Заслужил, заработал. Еще одна ступень и муж перейдет в когорту высшего офицерского состава. Ответственный, старательный, стремящийся быть лучшим во всем. Юля искренне восхищалась мужем. Сын перенял эти качества отца, унаследовав, однако, более спокойный нрав матери. Морозов был очень горд старшим сыном. Сослуживцы завидовали, и было чему. Витя — гордость семьи. Сознательный, умный, воспитанный, занимающийся помимо учебы баскетболом. Физико-математический лицей принял в свои списки будущего физика Виктора Морозова после девятого класса вне конкурса как победителя олимпиады. В свои шестнадцать лет сын уже твердо знал, чего хочет добиться, и кем станет. Замечательная у нее семья. Любящий муж, замечательный сын, а теперь еще и второй на подходе. Такой долгожданный. Два сына — предел Юлиных мечтаний. Столько лет она грезила о втором ребенке. И потом, когда Саша согласился, было планирование, анализы, осмотры врачей, ожидание. Врачи мягко и деликатно отговаривали. Все таки мужу уже пятьдесят три, да и сама не девочка. Врачи говорили: высоки риски, возраст внушительный, выносить труднее, вероятность осложнений выше. Но Юля верила, что все будет хорошо. И вот теперь она носит их с Сашей здорового сына. Беременность протекала без особых осложнений. Вот и верь после этого рискам. Сколько молоденьких девочек пьют горстями гормоны и другие лекарства, лежат на сохранении, и все равно теряют беременность. А Юля все смогла сама, несмотря на свой возраст. После обеда, как и обещал, позвонил ее новоявленный полковник. Саша сообщил, что на вечер назначено торжественное обмывание звездочек, и посокрушался, что жена не сможет быть на празднике рядом, ведь все женатые офицеры будут с женами. Затем он поинтересовался самочувствием Юли и малыша, посочувствовал плохому ночному сну жены из-за ноющей спины, уведомил, что сегодня Витя будет ночевать у друга в связи с намечающимся дома праздником и попрощался. Как всегда краток и собран, улыбнулась Юля. В этом весь Саша. Разговор с сыном тем же вечером получился более развернутый и неторопливый. Последний день беременной в предродовом отделении окрасился гордостью и радостью за мужа и неизменным теплым сыновьим: «Люблю тебя, мам!». Вечером в половине одиннадцатого у Юли отошли воды. Вызванный дежурный врач засвидетельствовал, что это именно они, и ее отправили в палату собирать вещи. Медсестра, вызванная специально, чтоб проводить Юлю в родовое, уже стояла над душой с Юлиными документами в руках. - Можно позвонить? Медсестра молча кивнула, и Юля присела на край кровати, набирая номер Морозова. - Алло, Зай! Привет! - весело ответил муж после небольшого ожидания. Сашин язык уже немного заплетался от впитого алкоголя. Слышались музыка, разговоры и смех. Веселье в полном разгаре. - Саш, у меня воды отошли. - Куда водки отослать? - Себе отошли! Саша, началось! Иду рожать. - Что, правда! Юлька! Второй шикарный сюрприз за день! Мужики-и-и! Кажется сегодня у меня родится сын! И голос мужа потонул в одобрительных овациях и восторженных возгласах. Кто-то тут же отдал приказ наполнить стопки и выпить за нового Морозова. - Зай! Ты там держись! Я с тобой! А я тебе попозже позвоню еще! Люблю тебя! Юля поняла, что дальше ее слушать уже не будут. В трубке уже звучали тосты за их будущего ребенка. Подавив в себе всколыхнувшуюся обиду на мужа, Юля сунула телефон в карман. - Пойдемте, Морозова, - напомнила о себе медсестра, разворачиваясь на выход. Юля подхватила пакет с вещами и направилась следом. - Михална! Принимай новенькую! После всех подготовительных процедур, Юлина история родов наконец шлепнулась на угол стола на посту в родовом отделении. Пожилая медсестра глянула на роженицу со своего места поверх стойки и, поджав губы, стянула папку к себе. - Еще одна старородящая, - буркнула грымза, как прозвала ее про себя Юля. - Уже скоро внуков нянчить, а она… Ну, куда вы все рожать-то лезете в ваши-то сорок? - Тридцать девять… - обиженно возразила Юля. Презрительный взгляд поверх узких очков ясно сказал, что думает грымза о такой малой погрешности в один год. Юля вдруг почувствовала себя маленькой девочкой в детском садике перед ругающей ее за пролитое молоко нянечкой. - Не ворчи, Михална. Ты посмотри, какая тут карточка! Анализы все хорошие, обследования все сделаны. Никаких осложнений! Хорошая девочка, да и беременность не первая. - примирительно улыбнулась провожающая медсестра и подмигнула Юле. - Ну что, Морозова, не испортим статистику роддому? Юля ответила натянутой улыбкой. Весь вид грымзы вещал, что само присутствие возрастной роженицы уже доставляет ей проблемы. Стало обидно. Как можно, имея такую благородную профессию, думать в первую очередь о статистике, а не о людях? Какая вообще разница этой грымзе, кто в каком возрасте рожает? Она даже не врач. Ее дело — просто заполнять бумажки. Кто она такая, чтоб разговаривать в таком тоне? Была бы Юля чуть хуже воспитана, не стала бы молчать! Но Юля не станет выяснять отношения. Она не станет принимать близко к сердцу нетактичные высказывания неудовлетворенной жизнью пожилой женщины. Юля выше этого. В конце концов, через несколько дней она уйдет из роддома с сыном на руках и не вспомнит, что когда-то на ее пути попалась эта старая грымза Михайловна. Высоко подняв голову, Юля проследовала вслед за грымзой в палату. Время в предродовой тянулось словно резиновое. Неприятное столкновение с медсестрой ушло в прошлое, вытесненное более важными переживаниями. Стрелки часов на белоснежном безликом циферблате ползли по кругу со скоростью улиток. Наконец, спустя долгие семь часов ползания по кровати, царапания стен, натужных стонов и попыток продышать боль Юлю забрали в родовой зал. От напряжения закладывало уши. Перерывов между потугами едва хватало, чтоб отдышаться. Время и пространство перестали существовать для Юли. Только острая всепоглощающая потребность освободиться. Тело само собой сосредоточилось на самой главной в жизни работе. Акушерка отдавала короткие распоряжения и подбадривала Юлю, между потугами. Чуть позади дожидались своего маленького пациента неонатологи. - Давай, девочка, в последний раз! Толкай! Давай, давай, еще, еще! Молодец! Наступило облегчение. Ее сын родился - единственное осознание, пульсировавшее в изможденном мозгу. Несколько судорожных вдохов и в сознание хлынул поток ощущений и образов, которые до этого оставались за пределами фильтра, заблокированные как несущественные. Юля мельком увидела, как акушерка передала врачам маленькое тельце. Молчание, с которым неонатологи приняли в свои руки новорожденного пугало. Ребенок не кричал. Почему лица акушерок и медсестер такие странные? Тишина, воцарившаяся в родовом зале резала нервы. - Что случилось? Он жив? - Жив. - Ох, как хорошо! - А вот это еще вопрос… - Что? В этот момент ребенок кашлянул, раскричался, и Юлю накрыла волна счастья. Малыш плакал, и эти звуки выворачивали Юлину душу, выбивали из нее обиды, очищали. - Спасибо, Господи! - она откинула голову паря на грани между восторгом, смехом и плачем. - Не отвлекайся! Нам с тобой еще послед рожать! - акушерка и врачи с каким-то особым рвением засуетились вокруг Юли. Она почти не заметила последующих манипуляций врачей над собственным телом. Юля смотрела только на маленькие дрыгающиеся ножки в сизой смазке, мелькавшие между белыми халатами врачей. Наконец, ребенка завернули в пеленку. - Все, девочка, теперь отдыхай. Сейчас к тебе подойдет врач и расскажет все о ребенке. - сказала акушерка, пряча взгляд и исчезла из зала. Юлю переложили на каталку, водрузили на живот грелку со льдом и накрыли простыней. Медсестры принялись приводить в порядок кресло. Один из неонатологов стоял возле кюветки с новорожденным, второй уже топтался у Юлиной каталки с планшетом в руках. - Ну, что? Как он? - У вас мальчик. Рост - пятьдесят два сантиметра, вес - три килограмма и двести пятьдесят грамм. Доктор замолчал, покрутил в руках свой планшет, пошуршал какими-то бумажками. Юля испугалась. - С ним что-то не так? Неонатолог нервно сглотнул, набрал в легкие воздуха и выдавил из себя чудовищную фразу. - У Вашего ребенка врожденная патология. Как я понимаю из Вашей карты, Вы об этом не знали. Юлино сердце ухнуло куда-то в пропасть страха. - Какая патология? - У него синдром Дауна. - Что? Какой синдром? Этого не может быть! Я же… - сердце билось где-то в горле. - Я ведь проходила обследования! УЗИ и всякие анализы крови! Все было хорошо! - Ваш ребенок родился с синдромом Дауна. К сожалению, иногда специалисты УЗИ ошибаются. - Ошибаются? - Юля переспрашивала и чувствовала себя идиоткой. Слова доктора никак не сходились в ее сознании с реальностью. - Все было нормально! - Но и это еще не все. Часто синдром Дауна проявляется с некоторыми другими патологиями. - С какими? - ужас жег внутренности. - У Вашего сына полное одностороннее расщепление неба и губы. - Где мой сын? Покажите мне его! Неонатолог обернулся и кивнул напарнице. Та аккуратно и ловко подхватила из кюветки крохотный сверток и подошла ближе. Сочувствие и сожаление на ее лице хлестнули бичом. Юля заглянула в лицо сына и тут же зажмурилась. На сетчатке намертво выжегся образ исковерканного лица мальчика. Это ее сын! Юля боялась открывать глаза снова, молясь, что то, что она видела — всего лишь кошмарный сон. Может ей дали наркоз, чтоб зашить надрывы, и все это просто кошмарное видение. Но голос неонатолога звучал на редкость реально и мучительно, заставляя Юлю вжиматься в каталку - Сложность Вашего случая в том, что расщелина затронула и область мягкого и твердого неба. Удивительно, что ни на одном УЗИ этого не заметили. Есть ли другие патологии, сопутствующие синдрому Дауна мы точно выясним, как только проведем все необходимые обследования. - Другие? - собственный голос казался чужим. - Да, их может быть достаточно много. Я подойду к вам позже. Отдыхайте пока. И Юля провалилась в бездну кошмара. Она не знала, сколько времени пролежала, тупо глядя в потолок. Ее куда-то везли на каталке. Перед глазами мелькал больничный потолок и белые продолговатые светильники. Лишенный возможности здраво мыслить мозг подмечал абсолютно бесполезные детали. Легкую небритость одного из санитаров, нелепый галстук другого, вереницу дверей, мимо которых ее везли. Они нумеровались в обратном порядке. Двести двадцать восьмая, двести двадцать седьмая, двести двадцать шестая… А закрывая глаза, Юля видела обезображенное крохотное личико. Слезы лились по щекам, но Юля их не чувствовала. До слуха вдруг донесся обрывок разговора и голос, который Юля почему-то сразу узнала. Грымза. - А чего удивляться-то? Нужно было рожать десять лет назад, а не на пороге климакса. Глядишь, и у ребенка не было бы уродства. Юлю разбила истерика. Тело колотило крупной дрожью. Собственные руки с негнущимися ледяными пальцами казались чужими. Они мяли кожу на лице, вцеплялись в волосы и тянули их, прикрывали рот, из которого вырывались какие-то почти звериные рыдания. Несчастную родильницу вкатили в палату и переложили на кровать. Перед уходом, санитары поставили на тумбочку пакет с Юлиными вещами и сунули ей в руку ее собственный телефон. Ее ребенок — неполноценный! Как он будет жить? Какой будет эта жизнь? Юля не много знала о пороке сына. Лишь то, что такие дети сильно отстают в умственном плане. Каково ему будет в школе с таким диагнозом? Такие дети вообще ходят в школу? Ее сын никогда не сможет жениться, получить профессию, стать самостоятельным. У него не будет детей. Вскоре пришла медсестра и попыталась что-то объяснить. Юля не поняла. Не восприняла. Не добившись ничего вразумительного, медсестра спешно ушла из палаты. Через некоторое время она вернулась, вынула из окаменевшей руки родильницы телефон и вколола в вену Юли какое-то лекарство. Юля смотрела на уже знакомого ей неонатолога, пытаясь собрать сознание в единое целое. Снотворное закончило свое действие, но пробуждение далось тяжко. Сколько она проспала? На стенах палаты горели желто-оранжевые отблески заката. Вечер. Доктор объяснял ей, что патологий, несовместимых с жизнью у ребенка нет. Юля боялась говорить, боялась шевельнуться или вдохнуть, опасаясь, что расплачется снова. Порекомендовал позвонить родным и купить специальные соски для кормления детей с такими пороками развития… Позвонить родным… Неонатолог подал Юле ее телефон и ушел. Она уставилась на прямоугольник, отражающий своим темным глянцевым экраном утомленное Юлино лицо с опухшими глазами. Позвонить родным… Юля включила телефон и на дисплее высветилось оповещение о тридцати двух пропущенных вызовах. От мамы, от мужа, от Вити, свекровь звонила тоже. Ее потеряли. Сначала роды, потом это снотворное. Они волнуются за нее. Ее семья. Ее родные. Как никогда раньше захотелось сейчас быть с ними рядом. Услышать ласковое «Люблю тебя, мам!». Нужно позвонить Саше. Он ждет. Как они будут жить дальше? Пусть новости и ужасные, но вместе они справятся. Они переживут это вместе. Юля ткнула пальцев в строчку последнего неотвеченного вызова. - Юлька! Ты куда пропала? Я уже номер роддома оборвал! Звонил в справочную. А до тебя не дозвониться. Как ты? - Я… Нормально… Мне снотворное вкололи, - голос дрогнул. - Ты звонил? Тебе все сказали? - Они сказали, что с тобой все нормально и родился мальчик, вес, рост мне назвали. А зачем тебе снотворное давали? - Чтоб отдохнуть. Он не знает. В справочной не сказали. Может им такие подробности не передают, а только то, что все живы и рост, вес и пол ребенка. А может посчитали, что такая информация не для телефонного разговора и озвучивать ее бестактно. Юля глубоко дышала, пытаясь отыскать в себе силы для разговора. Как тяжело говорить любимому, что его долгожданный сын родился больным. - Юля, ты чего молчишь? - голос Саши зазвучал встревоженно. - Что с тобой? Телефон жег руку. Юля проглотила ком в горле. - Саша… Я… С Володей беда… Он болен. - В каком смысле болен? Что с ним? Это серьезно? - Серьезно… Саша, у него волчья пасть. В трубке телефона наступила тишина. - Саша, ты знаешь, что это такое? - Знаю… - голос Морозова сорвался и по Юлиным щекам снова потекли слезы. - Это не все… У него синдром Дауна. Юля всхлипнула. -Я не понимаю, почему так… Я ведь делала УЗИ, анализы… Почему врачи это не увидели? Такое ведь специально проверяется и обследуется. Врач говорит, что это, возможно, из-за нашего с тобой возраста. Саша… Тишина в трубке вдруг навела на мысль, что муж не слушает. Юля испугалась, что Саше могло стать плохо от этих новостей. - Саша?!! - Я слышу, - Юля слышала, как на другом конце связи сглотнули. - Почему ты молчишь? - А что мне сказать? - Врач говорит, что смертельных патологий у него нет. Нужно купить специальные соски, потому что дома… - Нет… - Что? - Я этого ребенка домой не повезу… Юля чувствовала себя так, будто ей в грудь вогнали кол и провернули, разрывая сердце. - Саша… - Пиши отказ. Все, Юля… Саша отключился. Неужели Саша в самом деле это сказал? Юля не хотела верить. Она, наверное, ослышалась или не так поняла. Хотя, как можно понять неправильно такие простые слова: «Пиши отказ...»? Юля набрала номер снова. Потом еще и еще. Морозов ответил только ближе к ночи. Он был пьян. Это слышалось в голосе. - Алло, Саша… Почему ты бросил трубку? - Я все сказал, Юля. - Так нельзя, Саша! Он же наш сын! - Сын? - от крика мужа Юля вздрогнула. - Какой сын? Он ведь даже не поймет, насколько он ненормальный! Ты представляешь, во что превратится наша жизнь? Ничего ты не представляешь! А я не хочу такой жизни! Юля, мне уже пятьдесят три. Я не хочу остаток жизни потратить на ребенка, который этого даже не оценит! - Что же мы бросим его? Как котенка? - - На улице он не останется. Есть интернаты для инвалидов! Там о нем позаботятся те, кто знает, что делать с такими как он! - Мы тоже можем о нем позаботиться! Можно же научиться! - И кто? Ты? Юля, ты профессиональный педагог? Или врач? У тебя даже образования высшего нет. Ты в солдатском чепке проработала всю жизнь. Просидела за забором в тепличных условиях под моим боком, а теперь решила учиться? Чему и когда? Ты и понятия не имеешь, какая жизнь за забором части! За восемнадцать лет брака муж никогда не попрекал ее работой. Наоборот. Сам же некогда и устроил ее в солдатскую чайную, чтоб они могли быть рядом даже на службе. А теперь оказывается, что это было от того, что он считает ее слишком глупой, чтоб устроиться где-то еще. - Саша, зачем ты так? - Как? Это правда, Юля! Раскрой глаза и подумай! Я два часа шарился в интернете, искал все про этот проклятый синдром и остальные болезни! Я знаю, о чем говорю! - Но можно же сделать операцию... - Это не одна операция, а несколько. Подумай только, его лицо будут кромсать снова и снова. Перекраивать его и пытаться слепить что-то более менее человекоподобное. Он будет шепелявить и гундосить всю жизнь! А потом… Я видел фото таких детей. У него дыра в лице! И зубы все кривые вырастут. Сколько обойдется протезирование, чтоб он выглядел нормально? Даже если мы все сделаем, он все равно останется Дауном! У него на лице все равно будет написано, что он ненормальный! На него будут пялиться на улице. Ты не сможешь показаться с ним на детской площадке, потому что другие мамаши будут шептаться за твоей спиной! Никто не захочет играть с ним. Прорва денег уйдет на растение, которое даже не будет понимать, что оно растение. И это на всю оставшуюся жизнь, Юля! Он никогда не станет самостоятельным! Его даже через дорогу нельзя будет отпустить одного! Мы не потянем его ни финансово, ни физически! Пиши отказ! Когда я приеду забирать тебя оттуда, тоже напишу... Саша снова бросил трубку. Юля набирала его номер, как заведенная. Размазывала по лицу слезы, расслаивавшие изображение на радужные размытые блики, и нажимала пальцем на имя мужа в контактах. Не знала, что еще делать. Не знала, что ему сказать, как убедить. В чем убедить? Она и сама не могла бы сказать, в чем именно собиралась его убеждать. Просто не могла признать то, что сказал Саша. Это ведь ее Саша? Тот, который очень любит Витю, заботится о нем, о семье. Он просто испугался. Растерялся, вот и сорвался на Юлю. С ним такое бывает. Иногда. Это временно. Когда шок и первый испуг пройдут, он одумается и пожалеет о том, что сказал сейчас. Муж не отвечал. Сначала в трубке слышались только длинные гудки, а после многих попыток дозвониться хорошо поставленный голос с нейтральной интонацией объявил, что абонент недоступен. Юля в очередной раз нажимала кнопку вызова, когда в палату вошла полная женщина средних лет. Телефон пришлось временно отложить. - Здравствуйте, меня зовут Марина Витальевна, - представилась вошедшая. - Я врач детского отделения. Я буду наблюдать Вашего ребенка, пока он находится здесь. - Здравствуйте, - Юля, еще не отошедшая после разговора с мужем, замерла на кровати в ожидании новых кошмарных известий. Эта Марина Витальевна не могла принести хороших новостей о ее сыне. - Ваш врач говорит, что Ваше состояние удовлетворительно. Ребенок находится в детском отделении на этом же этаже. У Вашего мальчика полное одностороннее расщепление мягкого, твердого неба и губы. Он требует особого ухода. Такие дети не могут нормально есть. Пища попадает в полость носа. Высок риск задохнуться. Из-за того, что они не могут нормально есть, они хуже прибавляют в весе и чаще болеют. А вкупе с синдромом Дауна, его болезни будут еще больше тормозить его умственное развитие. Врач говорила. Она описывала все возможные трудности, сыпала медицинскими терминами, большую часть из которых Юля не понимала. Она повторяла то, что сказал Саша, только другими фразами. Каждое слово как удар. Выбивало дух, отнимало желание подниматься. Слишком много информации. Слишком много «НО» в жизни ее ребенка. Он будет жить, но неполноценно. Он сможет говорить, но для этого потребуется операция. Он сможет нормально есть, но для этого так же нужна операция. - Я хочу увидеть его… - Юля соскребла собственное еще слабое тело с кровати. Марина Витальевна кивнула. Голова сильно кружилась. Держась за стенку одной рукой, Юля брела за врачом. Коридор казался бесконечным. Из палат слышался детский плач. В манипуляционной и на посту суетились сотрудники послеродового отделения. Из столовой пахло вареной гречкой и каким-то мясом. В отделении кипела своя жизнь. Только Юля словно бестелесный призрак медленно плелась мимо этой жизни вперед к двустворчатым дверям с надписью «детское отделение» в конце коридора. За застекленной дверью, помеченной табличкой «бокс № 2», обнаружились два ряда кюветок с малышами. Не было необходимости спрашивать, какой из детей — ее. Юля смотрела через смотровое окошко в изуродованное самой природой личико ребенка и не могла понять, за что… За что ему это? В чем они провинились, что жизнь наказала их так страшно? Ведь никому не делали зла. За что им это? Она стояла там почти час и не могла заставить себя зайти в бокс. - Вы хотите отказаться от ребенка? - Что? - вырванная из тяжелых мыслей Юля не сразу поняла, что Марина Витальевна снова стоит рядом с ней. - У вас на лице все написано. Оно и понятно. - Муж хочет... - Возможно, Ваш муж прав. - Он просто не ожидал. Перенервничал. - Хорошенько подумайте. Такой ребенок будет занимать все Ваше время и все время Вашей семьи. Он не сможет пойти в детский сад, потому что уровень его развития будет ниже, чем это необходимо для нормальной адаптации среди обычных детей. Хотите знать мое мнение? - врач участливо смотрела на молодую мать. Юля не хотела знать, но промолчала. Марина Витальевна восприняла молчание, как одобрение. - Я на Вашем месте, наверное, написала бы отказ. Это все очень тяжело даже для морально подготовленного человека. А для Вас все это стало еще и неожиданностью. Отказ… Проклятое слово... Юля перевела усталый вымученный взгляд на Марину Витальевну. - А у вас есть дети? - Нет, - смутилась врач. - А какая разница? - Никакой, - горько сказала Юля, взгляд которой провалился сквозь лицо собеседницы куда-то в пустоту. Из детского отделения Юля вернулась как во сне. На тумбочке возле кровати обнаружилась тарелка с гречкой и котлетой. В палате Юля лежала одна, значит кто-то из персонала принес. Заботливые… Аппетита Юля не чувствовала, но поковыряла, потому что надо, вилкой в гречке и куснула котлетку. Лежащий на тумбочке телефон коротко трямкнул, возмещая о полученном сообщении. Потеряв к еде остатки интереса, Юля схватила аппарат. Вдруг это от Саши. Сообщение было от Олеси. Милое и теплое, украшенное симпатичным улыбающимся смайликом в конце, оно выглядело насмешкой. «Привет. Я тебя потеряла. На посту сказали, что ты в роды ушла. Как малыш? Наверное, уже тискаешь его крошечные пяточки. Как сама? Напиши, как сможешь». Олеся. Она такая добрая, такая уютная. Юле вдруг захотелось выговориться. Все таки подруга, хоть и недавняя и не слишком близкая. Рука сама собой отыскала номер товарки по дородовому отделению. - Привет, Юлька! - Привет, - Юля постаралась, чтоб голос звучал не слишком вымучено. - Ну как ты? Рассказывай, как все прошло. И Юлю словно прорвало. Она рассказала все. И про пороки развития ребенка, и про Сашину истерику. - Саша требует, чтоб я отказалась от ребенка. Говорит, что больной ему не нужен, - Юля снова расплакалась. Олеся молчала. Сочувствовала. Наверное, позволяла поплакать. Вот так, прямо в трубку. Юля была благодарна за это. - Ох, Юль… Не знаю, что и сказать, - голос подруги тоже задрожал. - Ты держись там! Это сложно и больно. Но ведь ребенок не виноват. Никто не виноват, но такое иногда случается. - Почему именно с нами? - Не знаю, Юль. Но какая разница, почему именно вы? По-моему, это бесполезные мысли. Тут нужно думать, что и как делать дальше. - А что делать? Как быть? - Ты думаешь написать отказ? - Нет… Не знаю… - Юлька, не глупи! Это ведь твой ребенок! Поговори с ним еще раз. Попозже. Лучше завтра. Может остынет. Скрещу пальцы, чтоб все решилось хорошо. - Спасибо. - Ты звони, если помощь нужна будет какая-то. Будем думать. Олеся права. Нужно поговорить с Сашей еще раз. Юля непременно попытается. Окрепшая после разговора с Олесей надежда дала сил, чтоб просмотреть пропущенные вызовы. Первым делом Юля набрала Вите. Из разговора с сыном она сделала вывод, что Саша рассказал ему о беде брата. Витя как всегда переживал за нее. Добрый и ласковый по своей натуре, он старался искренне поддержать и ободрить. Повезет же какой-нибудь девушке с таким мужем. Потом был звонок маме. Она не знала. Саша не сказал. был недоступен или сбрасывал звонки. - Мам, привет. Ты не спишь? - Нет, дочь, только собиралась. - Ты прости, что я так поздно. Я забыла, что у вас там уже почти ночь, - Юля закрыла глаза, прижимая телефон к уху. Снова, как в детстве, она приносила матери свои беды. Как хотелось сейчас снова ощутить себя маленькой, опуститься перед матерью на пол и спрятать лицо у нее на коленях. А мама гладила бы по голове. Что-то есть волшебное в этом простом жесте. Теплые руки человека, любящего тебя безусловно вместе с твоими двойками по математике, нелюбовью к луку в супе и неизменными дырками на коленках штанов. - Дочка, ну как же так? - мама плакала и сокрушалась. - Как же проглядели такое? Знали бы раньше… - Ну, знали бы. Что бы это изменило? - Могла бы аборт сделать. А теперь, что уж… Ничего не поделаешь. - Мне кажется, я бы не смогла… Аборт. Даже, если бы знала. - А Саша как? - Плохо. Мам, он не хочет ребенка. - Что значит, не хочет? Раньше нужно было думать! - Саша требует, чтоб я оставила ребенка в роддоме. Мама ахнула. Юлино горло снова сжали тисками рыдания. - Юленька, как же так? Ведь родная кровь! - Саша сам не свой. Я не знаю, как его убедить. Он слышать ничего не хочет. Говорит, что в его доме этого ребенка не будет, - Юлю снова трясло от слез и нервного напряжения. - Как я брошу маленького, мама? Нам через пару дней выписываться из роддома. Я не знаю, что делать? - Может придет еще в себя. Сама же говоришь, что пара дней еще есть. Может это он с испугу нагородил? - Я тоже на это надеялась. Пыталась его успокоить, но пока с каждым разговором только хуже становится. - Ты вот что, Юль. Постарайся успокоиться. Побереги себя. Завтра еще с ним поговори. И я поговорю. - Нет, мам. Тебе лучше не стоит. Вдруг Саша подумает, что мы на него давим и разозлится. - Так, может и нужно на него надавить! Я, вон, отцу твоему скажу, он приедет и так даванет твоего Сашку! Уши надерет, чтоб у того мозги на место встали! Плохо только, что ехать далеко. Юля даже улыбнулась сквозь слезы, представив, как старенький отец таскает за ухо рослого еще в расцвете сил Сашу. - Дочка, я приеду! Куплю завтра билет, и к вам. С малышом помогу. Вместе будем за Вовкой ухаживать. - Мамуля, я буду очень рада. Они еще долго разговаривали и плакали вместе. Свекровь позвонила сама. Пожилая интеллигентная дама, сохранившая несмотря на преклонные семьдесят шесть лет благородную осанку и манеры, с Юлей всегда была вежлива и тактична. - Юлечка, здравствуй! - Здравствуйте, Лидия Павловна. - Как ты? - Спасибо, нормально… - Юлечка, меня Саша очень беспокоит. Я звонила ему. Он сильно пьян. Я спросила, что случилось, а он сказал звонить и разговаривать с тобой. Произошло что-то страшное? Что-то с ребенком, да? Свекровь выдержала рассказ невестки с достоинством аристократки и выразила сочувствие все ситуации. - А у вас в роду были случаи таких заболеваний? - Нет. - Юлечка, мне очень неловко об этом спрашивать, но… - Лидия Павловна видимо очень старалась подобрать слова помягче, но у нее не очень хорошо вышло. - Ты уверена, что это ребенок Саши? - Что?!! - опешила Юля. - Знаешь, Юлечка, ты на меня не обижайся, пожалуйста, но в нашей семье такого никогда не было, вот я и подумала… Странно все это. Как мог появиться такой ребенок? И как могли такое проглядеть? Может быть тебе врачи говорили, а ты просто забыла? Или побоялась, что Саша будет злиться и не сказала? Это было малодушно, Юля. Юлю затрясло. От фальшиво-вежливого тона свекрови, которым она обвиняла Юлю сначала в измене мужу, а потом в склерозе и подлости. От высокомерия, которым она заявила, что в ее аристократическом до мозга костей роду не мог родиться неправильный внук. Как мог появиться такой ребенок?!! Ах-ах-ах! Как же такое допустили?!! Юля никогда не любила холодную на эмоции свекровь и не ждала особой любви в ответ. Знала, что ее просто тактично терпят, раз уж сын так захотел. Но это… Юля быстро попрощалась и повесила трубку, побоявшись сорваться и сказать что-нибудь ужасное. Не было сил пытаться придумать что-то вежливое в ответ. Свекровь не перезванивала больше. Видимо поняла, что сказала что-то не то. Утром Юле привезли ребенка. Ей сказали, что его можно будет ненадолго брать из детского отделения в палату и возвращать для кормления. Крошечный сверток в клетчатом одеялке наполнил пространство палаты новой болью. Окончательным осознанием всего случившегося с ними. Мальчик изредка кряхтел во сне и морщил маленькое личико. Редкий светлый пушок на его макушке был таким мягким… У Вити был такой же белобрысый хохолок. Вот он. Такой реальный, настоящий, теплый комочек. Сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к его внешности? К его особенности? Возможно когда-нибудь. Пока не могла. Было не по себе. Кривая изломанная линия верхней губы и носа неизменно стягивала внимание на себя. Юля ругала себя, но ничего не могла поделать с этим. Наверное, она ужасный человек, раз болезнь сына вызывает у нее такой шок. Он пробыл у нее почти два часа, а она так и не смогла заставить себя спокойно посмотреть в лицо сыну. Персонал роддома тоже не мог. Все таки, они тоже не каждый день видят таких детей. Уборщица, моющая палату, старательно шоркала пол тряпкой, старалась не смотреть на кюветку с новорожденным, но ничего не могла поделать с собой. Нет -нет, да и мазнет взглядом по лицу ребенку словно бы невзначай. Юля не выдержала. Развернула ребенка так, чтоб его лицо было не видно. Чертова прозрачная кюветка! Уборщица смутилась, покраснела и поспешила закончить уборку. Постовая медсестра, принесшая Юле баночки для анализов на следующее утро, тоже старалась делать вид, что не замечает в ребенке ничего странного. Юля остро осознала: так будут смотреть все и всегда. Хоть Юля и не видела, но пока ее сына везли по коридору к ней в палату, наверняка на него так смотрело все отделение. А женщины в палатах уже, наверное, перешептываются о нем. Мол, как не повезло кому-то… Вскоре ребенка забрали в детское и Юля начала готовиться к разговору с мужем. Морозов позвонил сам почти в полдень. Наверное, отсыпался после вчерашней попойки. С первой же фразы Саши разговор пошел совсем не так, как планировала Юля. - Ты чего матери хамишь? - Я? - Ты! Почему она мне звонит и жалуется, что ты ее оскорбляешь? - Чем я ее оскорбила? Это она… - Юля, ты забыла, как она выручала нас, когда родился Витя? Она не заслужила такого отношения к себе. Твоя мать, в отличие от моей, не сильно стремилась помогать. - Моя мать живет на другом конце страны! И она приезжала к нам. - Раз в год на три дня? - Не на три дня, а на месяц. - Моя мать вон переехала сюда вслед за нами. - Лидия Павловна была одинока, а у моей мамы — семья, хозяйство. Саш, давай не будем больше выяснять, что сделала твоя и моя мама. - Давай, - тон голоса Морозова ощутимо снизился и стал почти спокойным. - Саша, мне сегодня Володю привозили. Твердая многотонная тишина опять повисла камнем на шее. - В моей квартире его не будет - В нашей! - Квартиру выдали мне, как военнослужащему. Я ее заслужил. - А я по-твоему не работала? - И много ты заработала? - язвительно сказал Саша и ссора пошла по новому витку. Когда они разучились говорить по-человечески? - Да. Твоя работа, хоть и мелочь, а копеечку в семью добавляла. А теперь и этого не будет! Если ты заберешь его домой, ты не сможешь больше работать! Это ударит по всей семье! - Можно маму мою попросить о помощи. - У твоей матери инсульт был два года назад. Какой из нее помощник? - Она оправилась почти полностью. - Ну, вот приедет она, где будет жить? С нами в нашей двушке? На кухню ее спать положишь? И сколько она пробудет? Месяц? Это не поможет. Наоборот, создаст всем кучу неудобств. Или ты к ней поедешь вместе с ребенком? А Витьку бросишь? С собой его забрать тебе не дам. Ему поступать в следующем году. Нечего его дергать в эту глушь, где живет твоя мать. Там даже школы нормальной нет, не то, что университета. - А если Володю к ней? К маме, - Юля выложила последний вариант, который у нее был. Если Саша не хочет видеть больного ребенка в их доме, то увезти его на Дальний Восток к маме казалось приемлемым вариантом. Временно, пока Саша не оттает. Все ж не с чужими людьми. И навещать его можно будет. - И будешь мотаться к нему каждый месяц? Нет, Юля. Так не пойдет! А деньги на это где брать будешь? И потом, его нужно будет на что-то содержать и лечить, а с кого твоя мать будет требовать денег на это все? С меня! Давать тебе деньги в ущерб себе и нашему сыну я не намерен. - Саша, ну как я его брошу? Он ведь такой маленький! Как я смогу так жить?!! - А я?!! Я смогу так жить? Думаешь мне легко? - голос Саши резал слух, а слова кромсали душу. Юля закрыла глаза, молча принимая на себя шквал его ярости, боли и ужаса. - Подумай хоть раз в жизни не только о себе и своих желаниях! Я не для этого горбатился всю жизнь, зарабатывал себе авторитет, чтоб спустить все сейчас. Я собирался поступать в академию генерального штаба. Там нужна идеальная репутация! Это высший офицерский состав! Элита вооруженных сил! Что там скажут, когда узнают, что у меня сын даун? Это конец всему, к чему я стремился, Юля! Ты понимаешь? - То есть чин генерала важнее, чем твой сын? - Не передергивай! - Почему ты думаешь, что они не поймут? Не звери же они там... - Ты даже не знаешь, какая там мясорубка за должности! Если ты обо мне и себе не думаешь, то о Витьке подумай! Ему учиться надо, в жизни устраиваться. Ты ему жизнь сломаешь таким братом! Вот если нас вдруг не станет, с кем останется этот даун? Моя мать стара, твоя — за тридевять земель и с инвалидностью! Он повиснет на Витиной шее! - Саша… А что он скажет, когда узнает? - Не узнает. Вите я сказал, что ребенок умер в родах. - Зачем? Как ты мог такое сказать, Саша? А если Витя захочет на могилу к брату? Это ведь... - Придумай что-то! Это ты хотела второго ребенка! Тебе было мало Вити! И теперь ты хочешь пожертвовать нами, нашим будущим ради того, у кого нет этого самого будущего. Мы такого не заслужили! - Я тоже не… - Выбирай, Юля: или я, или он! Юле казалось, что весь разговор получился какой-то ломаный. Неправильный, вывернутый наизнанку. На каждый ее довод Саша находил все новые возражения. Взаимные упреки, обвинения и ультиматум. «Или я, или он...» Это нечестно! Нечестно ставить такие ультиматумы. Они с Сашей еще долго спорили после этого жуткого ультиматума. Юля плакала, умоляла, уговаривала приехать в роддом и посмотреть на малыша. Надеялась, что хоть это поможет мужу передумать. Отказался. Юле казалось, что это кто-то другой говорит голосом ее мужа. Кто-то, кто отгородился от нее и от «неправильного» ребенка непроницаемой стеной и зажав уши повторяет себе: «Этого нет! Этого нет!» Разговор на следующий день тоже не принес ничего хорошего. Саша снова был пьян. - Юля, чего ты хочешь? - Поговорить. - Мы уже обо все поговорили. Я все сказал. - Саша, зачем ты так? Он ведь все таки наш сын! - У меня один сын. Второй умер в родах. - Саша… - Юля почти рыдала в голос. - У меня один сын. Второй умер в родах!!! - рявкнул Саша так, что Юля почувствовала это всем своим существом. Юля разбилась об эту бетонную стену. Уже не просила. Уже не уговаривала. Бесполезно. По позвоночнику словно прокатилась ледяная волна, обжигая холодными колкими брызгами внутренности. Саша молчал. В трубке слышалось только его тяжелое прерывистое дыхание. - Юлька, ну не плачь, - просочившаяся вдруг в голос мужа боль приправила горечью слова, звучащие почти надрывно, оставляющие тошнотворное ощущение на корне языка. - Ты же мне душу вынимаешь! Как ты не поймешь? Юля, ведь почти двадцать лет женаты. Неужели ты пустишь все под откос из-за всего этого? Мы ведь все таки не чужие. Я знаю, тебе его жаль. Ты у меня такая добрая и сердобольная. Пожалуйста, не вздумай привезти его домой тайком. Это не подобранный на помойке кот. Если ты так сделаешь, я тут же увезу его к роддому и оставлю в отсеке для отказников. Я знаю, такие есть и в наших роддомах. Он никогда не станет полноценным человеком и всегда будет как растение. Я не смогу так, Юля! Не ставь меня перед фактом, потому что на этом у нас все кончится. Семья кончится. Давай спасем то, что от нее еще осталось. И Вите душу не травмируй. Незачем ему знать. Он молодой еще. Вдруг он собьется с правильного курса, сломается? Будь с нами заодно. Мы ведь семья. Не бросай нас! Мы ведь семья… Перед Юлей все в той же кюветке лежал тот, кого из семьи вычеркнули. А вместе с ним и какую-то часть самой Юли. Ведь он часть нее, каким бы некрасивым он ни был. Ведь у нее и в самом деле была мысль молча привезти ребенка домой. Ведь не выкинет же Саша за дверь маленького ребенка. На такое он не способен. А вот увезти ребенка и подкинуть его в роддом… Так он сможет? Теперь Юля почему-то верила — сможет. Саша сможет. Может уйти от мужа с ребенком? Забрать с собой Витю и уйти. И куда она пойдет? Родных в городе кроме свекрови у нее нет, и Юля сильно сомневалась, что Лидия Павловна обрадуется им с ребенком. У нее нет денег даже чтоб снять квартиру. Ее не слишком большие декретные ушли на оплату сервисной палаты в роддоме. Впереди еще семьдесят два дня декретного отпуска. Зарплаты не будет до зимы. И потом, как ей выходить на работу, если ребенок с проблемами и слишком мал. С кем его оставлять? Няню позволить себе она не сможет, а зарплаты не хватит даже чтоб оплатить съемную квартиру. На что ей кормить и одевать детей? Развестись и потребовать алименты? Пока ребенку не исполнится год, их не разведут. По закону так положено. А значит, никто не сможет обязать Сашу давать деньги на содержание детей, пока не назначат официальные алименты. Уехать на Дальний Восток к маме — тоже как-то не правильно. Сесть вместе с детьми на шею пожилым и не слишком здоровым родителям… Не хорошо это. Не правильно. Саша прав в одном: Витино будущее не должно пострадать. Учиться в крупном городе — престижнее, чем в городишке с населением не более десяти тысяч человек почти на границе с Китаем. Нет, развод - это худший вариант развития событий. Нужно стараться спасти семью. И еще есть шанс оставить в ней Володю. А что если позвонить ей, свекрови? Попросить о помощи. Пусть поговорит с Сашей. Она единственная, кого он еще слушает. Он безмерно ее уважает. Может у нее получится уговорить его. Юля схватила телефон и быстро набрала номер свекрови. - Да, Юля, - голос Лидии Павловны с легким старческим изломом был неизменно сдержан и вежлив. - Здравствуйте, - Юля старалась сдерживать свое нетерпение и дождалась ответного приветствия в свой адрес. - Добрый день. Как ты? Уже оправилась? - Лучше, спасибо. Лидия Павловна, я к Вам за помощью, - она снова замолкла, чтоб перевести дух. - Я слушаю. Ну, почему она такая чопорная?!! Как тяжело с ней разговаривать, тяжело просить что-то. Она словно делает одолжение уже тем, что просто разговаривает. Вежливо, но так холодно… - Мне бы хотелось, чтоб Вы поговорили с Сашей. - О чем? - Саша хочет, чтоб я отказалась от ребенка. - И чего ты хочешь от меня? - Поговорите с ним, помогите убедить его не отдавать сына. - Знаешь, Юлия, я считаю, что Саша прав. Как мы будем растить такого ребенка? Вся основная забота ляжет на Сашеньку. Ты вот не задумываешься об этом, а Саша видит все наперед. Если бы ты слушала его раньше, этой ситуации вообще не было бы. Этот ребенок заберет все твои силы. Ты состаришься раньше времени. У тебя и так не очень хорошая наследственность в этом плане. Мама твоя не очень хорошо выглядит в ее-то шестьдесят лет и с инсультом к тому же, да теперь ребенок такой вот. - Лидия Павловна… - И вообще, жена должна поддерживать мужа во всем. На этом всегда держался мир. Если ты поймешь это и примешь, жить тебе станет только легче. Ты вот молчишь сейчас. Наверное, обижаешься на меня за эти слова, но время покажет, что я была права. Я ведь о тебе думаю в первую очередь. Юлечка, будь благоразумна, подумай о семье. «Подумай о семье...». Да, Юля всю жизнь о семье только и думала! Все для мужа и сына. Все, чтоб им было уютно и хорошо. Она заботливая мать и жена. Только свекровь в каждом разговоре умудряется внушить Юле чувство собственного ничтожества. Как у Лидии Павловны так получается? С вежливой улыбкой проехаться бульдозером по Юлиной жизни. Иногда Юля гадала: намеренно ли свекровь делает это, или это врожденный дар. Вот и сейчас. Неидеальная и неудобная невестка позвонила ей с очередной глупостью. Уговорить мужа оставить в семье дефектного ребенка от дефектной невестки, которая легко может забыть о том, что изменила мужу и о диагнозе сына, поставленном по результатам скрининга. Свекровь помогать не будет и разговаривать с Сашей не станет. Юля, конечно, этому не слишком удивилась, но все таки надеялась на лучшее. На дисплее телефона вдруг высветился Сашин номер. С фотографии, установленныой на контакт, смотрел с полуулыбкой статный мужчина с легкой проседью в аккуратно зачесанных волосах. Саша за собой следил и ухаживал. Ежедневным ритуалом для мужа была зарядка. Каждое утро на полчаса закрывалась дверь в их с Юлей спальню и Турник в их комнате служил именно для ежедневных подтягиваний, а не в качестве дополнительной вешалки для плечиков с рубашками. Несмотря на должность в штабе дивизии и относительно, сидячую работу, Саша сохранил хорошую физическую форму. Юля им гордилась. Но сейчас этот бравый образ вызывал страх и ожидание новой ссоры. Юля не ошиблась в своих ожиданиях. - Алло! В трубке сначала было тихо. Юле показалось, что вызов по ошибке сбросился, и она отняла от уха телефон и глянула на экран. Нет, вызов принят. Может быть на вышке какие-то помехи? - Юля... - Язык мужа снова ворочался с трудом. После родов ни одного трезвого разговора с Морозовым еще не было. И сейчас замешанный на водке коктейль из злости и усталости в голосе Саши скрутил страхом Юлин желудок. Так муж с ней еще не разговаривал. У него, конечно, бывают моменты нервозности. Они ссорились и раньше, но никогда еще не сочилась из Сашиных слов так осязаемо ярость и презрение. - Какого черта твоя мать учит меня жить? Зачем ты выносишь на всеобщее обозрение нашу личную жизнь? Мама звонила, поняла Юля. Зачем? Ну, зачем?!! Юля ведь просила ее повременить, потому что именно этого и опасалась. Саша разозлился. Сколько раз так было. Саша очень не любил, когда Юлина мама позволяла себе какие-то комментарии в его адрес. Вообще, какие теща и зять могут похвастаться теплыми отношениями? Такова жизнь. Всегда после их разговоров муж долго не мог успокоиться и продолжал ворчать еще долго, выливая свое возражение на жену. Юля близко. Юля под боком. Юля все стерпит. И она терпела. Научилась относиться спокойно к Сашиному ворчанию, пропускала мимо ушей все то, что Морозов не успел или не решился высказать ее матери. А теперь этот фильтр слетел. Он больше не работал. Сашины слова били в самое нутро, по живому. Ей казалось, что он презирал ее семью. Простые люди из крохотного городка в Приморье. Куда им до интеллигентной семьи из города-героя Тулы? Ей казалось, что вместе с ее родственниками он презирает и ее саму. - Я не хочу сейчас видеть в нашем доме твою мать! Я не в том состоянии, чтоб любезничать с посторонними. - Саша, мама не посторонняя. - Ты прекрасно понимаешь, что я имел ввиду. - Нет, не понимаю! Я больше не понимаю! - Юля, ты просто представь каково мне! Я страдаю не меньше твоего! Вчера твоя мать звонила до самой ночи. Раза три, наверное. А сегодня мне твой папаша уже с утра выговор сделал. Начерта мне их нравоучения? Умные все! - Юле казалось, что даже через расстояние она видит, как скривилось Сашино лицо когда он спародировал засевшую в печенках тещу. - «Саша, одумайся! Не по-божески это!» Был бы их Бог таким милосердным, как они говорят, он бы еще в зародыше уничтожил этого ребенка. - Саша… - Юлин голос сорвался на хрип. - Что «Саша»? Только не говори мне, что ты ни разу не думала об этом! Как ты, глядя на его уродства, еще и настаиваешь на том, чтоб оставить его? Я не смогу смотреть на это каждый день всю оставшуюся жизнь! - Должен же быть другой выход! - Ты уже предлагала решение. На твой взгляд самое лучшее — это либо угробить нашу жизнь, либо угробить жизнь твоих родителей. Подумай, зачем им такой «подарочек»? Ты же не собираешься умотать к своей матери в ее проклятый Запупыринск вместе с этим ребенком? - Дальнереченск…- Юля поправила машинально. За родной город было ужасно обидно. Да, небольшой, и находится очень далеко. Зато там было уютно. Он был частью ее жизни и в маленьком городке навсегда осталась частичка Юлиной души. Ее детство там пахло свежеиспеченными мамиными булочками, бальзамом «Звездочка», свеже распустившимися кленовыми почками по весне, скошенной травой на полянке за домом и бабушкиными духами «Красная Москва», которыми она неизменно хвасталась, перебирая личные «сокровища» из старенького потертого чемодана. Старые черно-белые фотографии, улыбающееся лицо деда, с по-героически открытым взглядом, письма на пожелтевшей от времени бумаге, засушенный крохотный букетик, который подарил ей дедушка на их первом свидании. Такие ценные для Юли воспоминания для Саши не имели никакого смысла. У него были свои собственные и не менее яркие. - Какая, к черту, разница? Ты меня поняла? Не нужно натравливать на меня свою мать и отца! Мозговправлятели нашлись! Что бы они понимали? Они не были в этой шкуре. - Саша, они же добра хотят. - Не нужно мне их добро! Равно как и этот инвалид! Я тебе уже все разъяснял. - Тогда получается, что мы Володю в жертву приносим! Почему можно пожертвовать им ради... - Это несравнимые вещи. Брось, Юля! Кто-то в любом случае пострадает. Лучше пусть не мы. Может он даже не поймет разницы с его-то данными! А может он просто не доживет до того возраста, когда сможет понять. Я бы не заставил тебя причинить ему настоящий вред. Я же не заставляю тебя его убивать.Мы не в Древней Спарте. У нас цивилизованное общество. Ты просто передашь этого ребенка в специализированное заведение. Юля не могла ничего сказать. Язык не поворачивался. Мозг закипал от таких двояких по смыслу рассуждений мужа. - Пиши отказ, Юля! И не называй его Володей. Не для таких… Юля отключилась первая. Ее муж, ее опора и защитник ненавидит их сына. Нет. Ненавидит — это неправильное слово. Он его не принимает. И никогда не сможет принять. Все бесполезно. Разговоры бессмысленны. Уговоры не подействуют. Не в Юлиной власти изменить это. Если бы она могла влезть в голову к мужу… Почему все так сдвинулось в его мировосприятии? Почему он даже не пытается пойти на ей встречу? Может это свекровь настроила его против ребенка? Могла ли она? Могла. Сомнений нет. Ребенок спал. Он не представлял, какие страсти сейчас бушуют над ним. Не знал, что его рождение осложнило до невероятия жизнь его семьи. Он не виноват. Он просто спал, сунув в свой исковерканный ротик собственный кулачок прямо через пеленку. Но что ей делать? С ним. С семьей, которая отрицает его. Юля запуталась и не видела выхода. Куда ни посмотри, что ни прикинь, все плохо. Везде пострадавшие. Муж, Витя, мама с папой, Володя, который не Володя даже… А кто? Кто он теперь? Как его называть? При любом ее выборе кто-то пострадает. И больше всех — сама Юля. Юля уже забыла, когда она в последний раз спокойно дышала. В груди что-то все время мелко дрожало и болело. Нет, не физически. Болело где-то в душе, измученной и отчаявшейся. Морозова покрутила в руках телефон еще немного, а потом перешла в режим фотокамеры и сфотографировала спящего в кюветке ребенка. Палец застыл на мгновение над кнопкой «удалить фото». Зачем это фото? Кому она сможет его показать? Кто порадуется вместе с ней и пожелает ребенку здоровья и спокойных ночей. У них не будет ни того, ни другого. Врач, санитарки, медсестры… Все советовали бросить его. «Вы молодые, родите себе еще». Но Юля знала: у них не будет этого «еще». Не после этого ребенка. Саша никогда не согласится попробовать снова. Будет напоминать ей обо всем. Свекровь будет упрекать в недальновидности и беспечности как всегда завуалировано, но от этого не менее колко. Этот несчастны малыш поставил жирную точку в вопросе о детях. Юля не удалила фотографию. Не смогла. Помешало что-то. Она листала изображения в галерее телефона. В основном семейные. Снимки Саши в новой парадной форме, Витины с последних соревнований по баскетболу. Вот Витя со своей девушкой на их семейном диване. Приводил подругу на ужин, знакомиться с родителями. Такие милые. Юные и красивые оба. Сын ласково приобнял белокурую кудрявую девочку, застенчиво глядящую в камеру. Вот их семейная прогулка в парке почти перед самым роддомом. Чудесный выдался день. Летняя жара, пестрая мозаичная тень от кроны дерева, под которым они сидели, и клубничное мороженое на палочке. Витя выбирал. Как же она по нему соскучилась! Юля вытерла со щек дорожки слез, глубоко вдохнула и набрала номер сына. - Мамуля, привет! - голос сына был наполнен нежностью и радостью. - Как здорово, что ты позвонила! - Родной мой, здравствуй. - Как ты мам? Папа сказал, что тебе плохо, и просил не звонить пока. - Уже лучше, милый. - Мам, папа мне все рассказал. Мне так жаль, мамочка! Юля слышала в голосе. Сын сдерживается, чтоб не плакать. Он ждал братика, мечтал о том, как будет водить его на прогулки или играть с ним дома. С такой гордостью он сообщал друзьям о скором появлении братика. А теперь Витя уверен, что брат умер в родах. Ведь папа так сказал, а папино слово априори истинное и сомнениям подвергаться не может. - Мне тоже жаль… - Юля не удержала всхлип. - Мамочка, ты не плачь! Ты ни в чем не виновата! Ты поправляйся скорей и возвращайся к нам. Мы так тебя ждем! Все пойдет как прежде. Будем с тобой как и раньше гулять в парке и смотреть фильмы по вечерам. Ты только держись! А за могилкой братика вместе ухаживать будем. Посадим там цветы и будем приходить туда, когда соскучимся по нему. Разговор с сыном вымотал душу окончательно. Мыслей в голове уже не осталось. Все засосало в черную дыру отчаяния. «Все пойдет как прежде». Интересно, понимает ли Витя, что как прежде уже не может быть. Наверное, понимает. Он сказал так, надеясь как-то приободрить мать. Как объяснить ему, что могилы нет и приходить некуда? Витя не заслуживает такого удара. На следующее утро во время обхода Юле объявили, что сегодня ее готовы будут выписать. Осталось только подождать два-три часа, пока не подготовят все необходимые документы. Юля вернулась в палату и тут же набрала номер Саши. Длинные гудки предположительно сообщали, что хозяин телефона, вероятно, еще спит. Когда третья попытка связаться с мужем не увенчалась успехом, Юля послала ему сообщение. «Нас выписывают. Подъезжай через два часа.» В ответ пришло пустое сообщение. Выписные документы на ребенка принесли первыми. Врач — та самая Марина Витальевна подробно рассказывала, куда надлежит обратиться, какие процедуры следует сделать. От обилия информации было кружилась голова. Все слова не откладывались в памяти, а смешивались в какую-то разваренную кашу. Клейкую и вязкую, словно клейстер. Пойти, сделать, вылечить, встать на очередь, оформить, купить… Много-много клейстера. Юля смотрела сквозь фигуру врача в белом халате, силясь собрать свое сознание воедино. - Что с Вами, Морозова? Вам плохо? Юля молча покачала головой. Врач понимающе грустно покивала в ответ. - Как Ваш муж? Он не передумал? Юля опустила взгляд. Губы предательски дрожали. Руки комкали край роддомовского халатика. Врач медленно подошла ближе. Глухо стукнули несколько раз по линолеуму каблучки Марины Витальевны. Ее белые остроносые туфельки остановились на расстоянии шага. Легкое шуршание бумаги и перед Юлей на пустую поверхность тумбочки лег чистый лист. - Напишите отказ, Юля. На белоснежный прямоугольник, рядом с которым тут же легла ручка Юля уставилась невидящими глазами. - Так будет лучше для Вас. Куда Вы пойдете с таким ребенком одна? А так Вы сохраните хотя бы ту семью, которая у Вас уже есть, - Марина Витальевна пододвинула листок ближе и подала Юле ручку. - Берите же. Негнущиеся Юлины пальцы еле удерживали гладкий корпус. Кончик ручки навис над листком, слегка подрагивая. - Пишите: «Я, такая-то и такая-то»… Фамилию, имя и отчество пишите полностью…. Врач диктовала. Заполнялся нервным неровным почерком белый лист. - Поставьте внизу прямо под текстом дату и роспись. Марина Витальевна дождалась, пока кончик ручки выведет последний завиток росписи и вытянула листок из под Юлиных рук. - Это правильный выбор. Никто не осудит Вас за него, - желтая папка Марины Витальевны проглотила листок словно лягушка комара, и врач направилась к двери. - Через несколько минут к Вам придут и заберут ребенка. Закрылась за ней входная дверь и палата окунулась в тишину. Юля разжала пальцы. Держать в них ручку больше не было сил. Все. Она это сделала. Написала. Ей не верилось. Это все происходит не с ней, не сейчас. Дурной сон. Кошмарный. Юля все так же сидела на кровати рядом с тумбочкой, когда в палату вошла медсестра, молча покатившая кюветку с ее сыном к выходу. Юля не смотрела. Не могла. Она уткнулась взглядом в нейтральный серо-синеватый узор линолеума под каменную крошку, стискивая зубы до боли в челюстях. Все. У нее больше нет младшего сына... Руки двигались по наитию. Вещей к сбору оказалось немного. Юля не распаковывала пакеты с вещами, когда ее привезли в послеродовое отделение. Не до них было. А в последние два дня она даже волосы не расчесывала, оказывается. Бросив в сумку телефон и зарядное устройство, Юля выудила на свет свою расческу. Резинка для волос где-то потерялась. Неважно. Расческа тяжело продиралась сквозь спутанные пряди, не жалея их. Юля заплела волосы в косу и оставила ее свободно болтаться за спиной. Где-то в пакете есть косметичка. Пусть и дальше там лежит. Рыться в вещах не хотелось, равно как и краситься. Готова. К боку тумбочки прижались два пузатых пакета. В одном — ее вещи. В другом… Детские. Взгляд блуждал по цветочным завиткам, изображенным на пакете. Золотые на фиолетовом. Юля долго выбирала в магазине пакет, в котором она повезет вещи на выписку для малыша. Выбрала самый красивый. Работники детского отделения не взяли вещи для отказника. Сказали, что пока он в родильном доме, его будут пеленать в роддомовские пеленки. Никто не станет хранить вещи до дальнейшего перевода малыша в следующее учреждение. Не до того сотрудникам. Руки сами потянулись к пакету и извлекли на свет крохотный голубой комбинезончик с уморительной матроской и вышитым якорем спереди. Отложив вещицу легла на пеленальный столик, Юля выудила и надела на руку малюсенькую белую шапочку, которая тут же уныло свесила в пустоту свои синие завязочки. Разбирать этот пакет было страшновато. Думала, нахлынет боль, наползет и проглотит словно удав обездвиженного кролика. Но боли не было. Только оцепенение. Холодное. Казалось, удав не спешил есть свою жертву, временно оставив ее на грани осознания собственной скорой гибели. На дне пакета оставался только вязаный пледик. Юля вытряхнула его и голубые кисточки разметались на пеленальном столике поверх комбинезона и шапочки. Юля переложила вещички в аккуратную стопочку. Пустой пакет отправился туда же. Быстро нацарапав на вырванном из блокнота листке надпись «свободно», Юля положила ее поверх вещей. Пусть какая-нибудь мамочка, которая будет лежать здесь после нее, заберет вещички. Может быть послужат они для другого малыша. Встретившая Юлю в выписной комнате работница удивленно огляделась. - А ребеночек-то где? Может отстала медсестричка-то с малюткой. Юля покачала головой. - Нет малыша что ли? Неужто в родах потеряла… Юля переодевалась в свою одежду под сочувственные причитания. Переубеждать и что-то объяснять не было сил. Быстро натянув на себя платье, в котором она приехала в роддом, Юля поспешила увильнуть от сочувствующей дамочки. В выписном зале роддома было людно и радостно. Мелькали отблески вспышек фотоаппаратов. Работники роддома как на конвейере выпускали в зал и в объятья радостных родственников мамочек с малышами. Улыбались дородные тетеньки, вручавшие новоиспеченным папашам розовые и голубые свертки. Всеобщее счастливое оживление проносилось мимо Юлиного ума. Не затрагивало, не волновало. Она села на кресло в уголке зала и приготовилась ждать. Саша так и не ответил на сообщение о выписке, но надежда на то, что он приедет была еще жива. Время шло, но за Юлей никто не торопился прийти. Поскольку ей нельзя было сидеть, приходилось топтаться по залу. Вскоре она уже наизусть знала содержание всех плакатов на стенах, ассортимент аптечного и продуктового киоска, работавших на территории выписного зала. Только к лотку с детскими вещичками подходить не стала. Не смогла. Бдительно наблюдала вахтерша за входящими и выходящими. Иногда ее цепкий взгляд останавливался на Юле. Через пару часов вахтерша все же не выдержала и выплыла из-за своей стойки, чтоб поинтересоваться дрейфующей по залу одинокой женщиной. Появление рядом деловитой бабульки с вопросами отрезвило внезапно и резко. Саша не приедет. Юля стянула с сиденья свой пакет и пошла к выходу. Город снаружи казался незнакомым. Вроде бы та же залитая августовским солнцем улица, та же хрущевка, взирающая рядами окошек на роддом из низинки за дорогой, но все какое-то чужое. Безвкусное. Длинный белый автобус проглотил Юлю на остановке рядом с роддомом и выплюнул почти у самого дома. Дорогу до дома Она не заметила. Спроси ее, о чем она думала, пока ехала, не вспомнила бы ничего конкретного. Квартира встретила Юлю тишиной и пустотой. В кухне висел едва уловимый запах перегара. Пол, однако, был вымыт, посуда стояла в шкафу чистая и мусорное ведро свидетельствовало о недавней уборке пустым нутром. Витя убирал. Это он всегда забывает вставить в ведро новый пакетик. В холодильнике аккуратно были разложены продукты. Через два часа на плите томился готовый ужин, постель у всех была заменена на чистую, а в стиральной машине крутилась вторая порция белья, скопившаяся за время отсутствия хозяйки. Юля опустилась в кресло. Дела окончены. За окном начали сгущаться сумерки. На стене мерно отстукивали секунды антикварные ходики, доставшиеся Морозовым от Сашиной бабушки. Семейная реликвия. У соседей сверху хлопнула входная дверь, кто-то протопал пятками по коридору, забормотал невнятно телевизор. Лай какой-то собаки на улице был пресечен грозным окриком хозяина. Прошелестела шинами проезжающая под окнами машина. В квартире Морозовых было пусто и тихо. Только ходики стучали по вискам своим тиканьем, да ворчала в кухне стиральная машина, переваривая в своем чреве простыни и пододеяльники. Тихо капала слезами на подлокотник кресла хозяйка квартиры. Ключ в замке провернулся два раза и кто-то зашелестел в прихожей одеждой. Юля поспешно вытерла ладонями слезы со щек - Мам… Это ты? - раздался голос сына и Витина белобрысая вихрастая голова показалась в дверном проеме. - Я, родной, - Юля не хотела показывать слез сыну, но эта фраза прозвучала как стон. - Тебя выписали? А почему ты не позвонила? - юноша щелкнул выключателем и комнату залил яркий свет. - Я написала твоему папе, - Юля зажмурилась. Ярко-желтые блики от люстры нещадно кололи утомленные от долгого плача глаза. - Он ничего не говорил, - озадаченно сказал Витя. - А где он? - Не знаю. Разве не он тебя забирал. Юля все еще жмурилась, стараясь привыкнуть к свету и скрыть снова подступившие слезы. Сын все понял. - Мам, но почему ты мне не позвонила? Я б приехал. - У тебя свои дела, - улыбнулась Юля. - Отец совсем с катушек слетел. Даже кошелек потерял на днях. Пьет целыми днями. Только успевай бутылки выносить. На службу не ходит с тех пор, как Володя умер, - Витя был всерьез обеспокоен и расстроен. - Кто в магазин ходил, - Юля попыталась увести разговор в новое русло. Говорить о ребенке не было ни моральных, ни физических сил. Да и что она расскажет? Правду? От этой правды удавиться в самый раз. - Я. - А папа? - Папа тоже ходил. Но приносил только водку. - Откуда же ты деньги брал? - Заначку свою распотрошил. - Витя, - ахнула Юля. - А как же гироскутер? - А, - махнул рукой сын. - Еще заработаю. Тем более, осень скоро. Потом снег. Кататься будет негде. Пойдем чаю выпьем что ли? В присутствие Вити кухня стала намного уютнее. Она наполнилась жизнью. Кипучей молодой энергией. Юля наблюдала, как кружит по кухне сын, наколдовывая им по чашке чая с бергамотом. Ее любимого. Впервые за последние дни Юля немного оттаяла. Рядом с сыном. Он вернул в квартиру свет и тепло. Может и не обогрел и не растопил окончательно, но подарил лучик. Маленькую порцию облегчения. Какой он уже взрослый, ее Витя. Виктор. И когда худенький белобрысый мальчик успел превратиться в этого светловолосого юношу, улыбающегося знакомой озорной улыбкой ее маленького сыночка? От этого щемило сердце. То ли от разлуки с сыном, то ли от потрясения последних дней, Юля теперь видела его по-новому. В нем уже явно проступили черты того мужчины, в которого он совсем скоро превратится. Детство сына кончилось. Он повзрослеет, начнет самостоятельную жизнь и никогда больше не будет прибегать в родительскую постель, напуганный плохим сном. Юля до сих пор помнила его детский запах. Лучший аромат на свете. Дети пахнут любовью. Они делают все с любовью. На холодильнике до сих пор был прицеплен магнитиком листок с нарисованной на нем мохнатой оранжевой гусеницей на ножках-колоннах горделиво подписанная «сабака фима». Именно так. С маленькой буквы и через «а». Портрет рыжего пса Юлиных родителей от шестилетнего художника Вити. Улыбка сына была так похожа на Сашину. А как бы мог улыбаться тот другой ребенок? После операций, лечения… Юля и сама до сих пор не понимала, насколько ей хотелось повторения вот этой младенческой поры ребенка. Когда он маленький. Когда помещается вдоль одного предплечья руки. Она осознала только сейчас. Еще одного маленького человечка рядом. Не только Витю. Кого-то другого. Как страшно распорядилась судьба. Как иронично. Хотела другого, получи! Теперь все по-другому. Ужасно. Витя давно ушел к себе. Из-за двери еще некоторое время совсем уже по-мужски раздавался его баритон. Наверное, девушке своей звонил. Потом он сходил в душ, и, наконец, щелкнул выключателем в своей комнате. Из-под его двери пропала золотистая полоска света. Юля лежала в постели. Мысли нещадно крутились вокруг ее детей. Хотя, как теперь называть второго? Ведь она отказалась от него. По закону она больше не его мать. Она отказалась от своего сына. Эта мысль билась в мозгу как подстреленная птица. Юля нащупала в темноте свой телефон. Несколько касаний пальцем экрана и перед глазами появилось фото. То самое… На нем ее несчастный малыш спал, выпростав из пеленки крохотный кулачок. Маленькая ручка частично закрывала изуродованную верхнюю губу и ребенок казался почти нормальным. Юля шарила взглядом по светлому ежику волосиков, по еще припухлым поле родов щечкам. Она отказалась от своего ребенка! Захотелось завыть. Заорать. Заплакать. Но место этого пришлось удовлетвориться жалким хныканьем в подушку. Не хватало еще испугать Витю или соседей, не дай Бог. Она еще не спала, когда домой вернулся Саша. Он скинул в прихожей обувь и верхнюю одежду, запнулся о Юлины туфли и смачно выругался. «Снова пьян…», - горько подумала Юля. Муж прошел в кухню, достал из холодильника графин с компотом и хлопнул дверцей. Даже из соседней комнаты Юля слышала, как Саша делает глотки. Утолив жажду, Морозов двинулся к их спальне. Звякнула приглушенно пряжка ремня. Сашины брюки повисли на спинке стула, стукнув пряжкой об пол. Морозов забрался в кровать. - Юлька, родная моя. Дома, наконец-то…- Саша подполз поближе и притянул жену к себе за талию. Муж зарылся лицом в ее волосы. - Ты пахнешь больницей. Юлька, я так соскучился… - Его руки казались холодными. Жаркий шепот прямо в ухо обдал лицо запахом перегара и соленых огурцов. Юля выбралась из объятий мужа и сдвинулась к краю кровати, сжавшись в комок. - Ты чего, Юль? - Саша сделал вторую попытку обнять жену. - Не надо, Саш… - полушепотом простонала Юля. Разочарованно цокнул языком за ее спиной муж, отворачиваясь к стенке. Утро облегчения не принесло. Опухшие от слез глаза неприятно резала белизна нового натяжного потолка. Ремонт в спальне они сделали совсем недавно. Подгадывали к рождению сына. Симпатичный беленький комодик для детских вещичек, который они выбрали вместе с Сашей, идеально подходил к обстановке комнаты. Юля слушала размеренное сопение мужа, уставившись на отраженное на глянцевой поверхности потолка детской кроватки. Грудь чуть ли не разрывало пришедшее молоко. Зачем оно пришло? Для кого? Организм не знает о том, что ему больше некого кормить. Юля чувствовала себя раздавленной и морально и физически. Все тело ныло. Наверное, поднимается температура из-за переполненной груди. Спать не хочется. Лежать рядом с мужем тоже. Юля встала. На кухне было лучше. По крайней мере, никто не храпит. Минут через пять аромат свежесваренного кофе перебил запах вчерашнего перегара, заполонившего всю квартиру. - Доброе утро, жена. Кофе сделаешь мне? Юля молча кивнула, отставила свою чашку и встала за туркой. Саша опустился на табуретку и шумно зевнул. Юля занялась кофе. Три ложки на порцию. Саша всегда пьет крепкий. И две ложки сахара, как он любит. - Почему ты вчера за мной не приехал? - Юля кусала губы, вспоминая вчерашний ужасный день. - Ой, Юль, я ж телефон дома забыл. - А где ты был? - У Васильченко. - У прапора вашего? - Ага. Его все-таки выперли на пенсию по выслуге. - Праздновать звал? - Нет, - усмехнулся Саша. - Скорей топить печаль в той сивухе, которую его мать называет домашним вином. Клофелин она туда вбухивает что ли? Вырубило меня так, только к ночи глаза продрать смог. - Понятно… - Юлин голос дрогнул. - А я отправила тебе сообщение, что меня выписывают. - Я же тебе сказал, что телефон дома забыл. - Оказывается, так много народу выписывается каждый день. Настоящий конвейер. Даже двойняшки были один раз… - Юля оглянулась на мужа и помешала варящийся напиток. - Я ждала тебя там два часа. - А сообразить, что если ответа на сообщение нет, значит ждать бессмысленно, ты не могла? - Мы с тобой накануне разговаривали по телефону и я говорила тебе, что меня могут выписать. Всех женщин забирали мужья. - Я объяснил уже, почему не смог. - Ты мог хотя бы извиниться. - Ну, извини! - Саша развел руками и резко встал из-за стола. - Знаешь, мне тоже не сладко, а ты продолжаешь думать только о себе! - Саша, а кофе? - крикнула Юля уже вдогонку мужу. - Сама пей! - рявкнул Морозов уже из глубины квартиры. - И детскую кроватку убери из комнаты! Не могу ее видеть! Хлопнула, закрывшаяся за полковником, дверь в ванную. Юля устало опустилась за стол. - Мам, вы чего кричите с утра? - вырос в дверях взъерошенный Витя. - Из-за вчерашнего? Из-за того, что папа не приехал за тобой? Юля без сил уронила голову на руки. - Ты плачешь что ли? - сын присел перед ней на корточки и заглянул в лицо. - Ну, не переживай ты так. Отец, конечно, дал вчера маху, но ведь он все равно тебя любит. Ну, ошибся он. Прости его, а? Нет, она не плакала. Может слез больше не осталось, а может быть, наконец, заледенело что-то в душе, принося нечувствительность к боли. Она даже не обиделась. Потерла ладонями лицо и подняла на старшего сына абсолютно сухие, пусть и воспаленные немного глаза. - Ты завтракать будешь? Детскую кроватку она выкинуть почему-то не смогла. Сняла с нее комплект постельного белья, упаковала в пакет одеяльца. Сообразила даже, как разобрать злополучный предмет мебели и теперь раздумывала, стоя на балконе, в какой же угол ее пристроить. Саша отсиделся в ванной около получаса, помылся, потом собрался и куда-то ушел. Молча. Юля проводила его взглядом. Еще надеялась, вдруг он остановится, обернется и скажет что-то хорошее. И исчезнет отчужденность. И, если не перестанет болеть так сильно то место в душе, которое было отведено маленькому ребенку, которого она оставила одного, то хотя бы ее не будет больше воротить от всего мира. Но Саша обиженно пошуршал в коридоре ветровкой и ушел в довольно ощутимо похолодавший за ночь август. Витя тоже ушел. Как же, девушка ждет все таки. Условились встретиться. Гостей Юля не ждала, и звонок в дверь стал для нее полной неожиданностью. За дверью стояла Лидия Павловна. Свекровь шагнула в квартиру и тут же вручила Юле сверток, пахнущий корицей и яблоками. - Здравствуй, Юлечка! Что ж ты не сказала, что выписываешься? Я бы еще вчера приехала бы навестить тебя. Значит, почти две недели, пока Юля была в роддоме, времени на посещение невестки не нашлось, а вчера вдруг могло найтись. Юля порадовалась тому, что не позвонила Лидии Павловне. Только всевидящего ока свекрови ей вчера не хватало для полного личного апокалипсиса. И общаться с почтенной мамой мужа никакого желания не было. Но одно дело — отбрехаться, когда звонят и напрашиваются в гости, а совсем другое — выпроводить достопочтенную свекровь, когда та стоит прямо перед тобой в дверях. - Ставь чай, Юля. Я пирог испекла. Для тебя, между прочим. Хотела побаловать, - свекровь аккуратно поставила на обувную полку свои изящные босоножки и прошелестела мимо Юли шелковой юбкой в сторону кухни. Беседа как-то не клеилась. Лидия Павловна что-то спрашивала, Юля что-то отвечала односложно. Почти через силу. Очень старалась быть вежливой, но внимание уплывало мимо попыток удержать нить разговора и честно слушать о том, как старалась свекровь, стряпая эту шарлотку, как трудно ей было найти свежие перепелиные яйца для нее, как она устала взбивая тесто миксером, как замучилась следить за правильной температурой в духовке при выпекании… И все ради нее, ради любимой и единственной невестки, так потратилась и потрудилась. Могла бы и вообще не приходить, Юля бы не обиделась. - Юлечка, ты знаешь, мне сегодня Саша звонил. Сказал, что с тобой происходит что-то неладное. - Это Саша просил Вас прийти? - А почему ты недовольна? Он за тебя переживает. - Нет, я довольна, - усмехнулась. - Саша, между прочим, примерный муж. Не всем так повезло. Не курит, деньги зарабатывает, карьера хорошая. Больших успехов добьется. А то, что выпивает в последнее время, так оно и понятно, учитывая, что случилось с тобой. - Со мной? - Юля опешила. - Да. Родить второго ребенка, это было твое желание. Тебе было мало Вити. Я ведь предупреждала тебя, что рожать нужно было раньше. Нет, вы же, современные мамочки, умные, сами все знаете. Дотянула до последнего, вот и получила. И самой плохо, и Сашенька в раздрае. Хорошо, хоть Витю пожалели и не сказали. Травма мальчику была бы на всю жизнь. Лидия Павловна умела вести беседу так, как ей было нужно. Она умело обходила Юлины попытки сменить тему и уйти от болезненной темы, безжалостно возвращая разговор к «главному». Свекровь говорила, а Юля чувствовала себя приставленным к стене для расстрела изменником Родине. Кругом виновата. В том, что хотела ребенка, в том, что не уговорила Сашу родить второго раньше, в том, что протянула, в том, что не прошла обследование должным образом. И где только нашла таких бездарных врачей, которые не увидели такой кошмар?!! Юля перестала спорить и сопротивляться. Зачем? Все равно бесполезно. Невозможно переспорить автоматчика, поливающего огнем вражескую армию. Молча слушала воспитательную лекцию собеседницы, отмечая красивую вышивку на шелковой блузке, безупречный маникюр на пожилых руках, хорошо окрашенные волосы. Явно в салоне делали. Юля всегда знала и никогда раньше не возражала, что Саша добавляет ощутимый довесок к доходу матери. Лидия Павловна, проработавшая всю жизнь на авиастроительном заводе и дослужившаяся там до довольно высокой должности, имела неплохую пенсию. Теперь же тот факт, что на еженедельный маникюр для матери у Саши деньги есть, а для больного сына — нет, вдруг больно резанул по сердцу. В душе что-то перевернулось и встало на новое место. Сквозь болтовню свекрови, Юля вдруг видела всю их семейную жизнь с Сашей совсем по-другому. Неужели — это реальность? Все те разы, когда муж выбирал сторону свекрови в спорах. Сколько раз это было? Ах, да, так было всегда. Все те разы, когда Юля жертвовала своими интересами и потребностями в пользу Саши… Саше нужно учиться, Саше нужно работать, Саше хватает одного сына, Саше хочется поехать на юг, вместо того, чтоб навестить родителей Юли. Хочешь в Дальнореченск, поезжай сама. И сына возьми с собой. Саше нужно отдыхать после службы. Зачем тебе учиться, Юля? Лучше будь дома, когда ребенок приходит со школы, а муж — со службы. Чтоб на обед всегда было первое, второе и третье. И непременно, чтоб компот. Как это на обед вчерашний суп? Вчерашнее ели вчера. Сегодня, будь добра, свеженькое. Какие могут быть котлеты на ужин? Мы их на обед уже ели. Хочешь работать? Работай, но так, чтоб это не мешало семье. Вот тебе чепок. Сиди, выдавай солдатам пирожки. Все знают, чья ты жена, никто не посмеет тронуть. В бухгалтерии освободилось место. Куда тебе? Это ж учиться надо. Твой бухгалтерский диплом училища из твоего Запупыринска уже устарел, а курсы ты не потянешь. Сложно слишком. Юля любила. Юля оправдывала, находила объяснения всему, прикрывала мужа, когда свое недовольство им высказывала теща. А теперь все это казалось каким-то неправильным. Подчинялась, верила слепо, принимала все решения мужа, как свои. Не приходила в голову даже мысль о том, чтоб спорить. Муж — авторитет. Только вот два дня назад этот авторитет разбил ее на мелкие осколки. В ту самую минуту, когда заставил ее бросить ребенка. Когда выкрутил ей руки, перекрыл кислород. Когда заставил выбирать между ним и ребенком. Между благополучным будущим их семьи и больным сыном Теперь Юля ясно видела, не будет у них благополучного будущего в любом случае. Не стоит и надеяться на то, что когда-нибудь все будет по-прежнему. Ей больше не хочется. Не интересно и даже неприятно. Ей не нравятся больше прикосновения мужа. Ее тошнит от запаха перегара, от его попыток перевести всю вину на нее и еще упрекнуть ее в эгоизме. Сама дура. Сама виновата во всем. Жила все эти годы в тумане и видеть ничего не хотела, а теперь понимала, что больше так не сможет. Для этого нужно будет сломать себя снова и заново принять мужа, принять ситуацию, принять собственное бессилие. А ломать больше нечего. Все и так уже сломано. Где-то в родильном доме остался ее брошенный сын. Маленький, больной, одинокий и никому ненужный. Отвергнутый собственной семьей. Семейная связь разорвалась. И вместе с ней разорвалась надвое сама Юля. Нет больше семьи, за которую так яростно ратовала сейчас Лидия Павловна. А свекровь обижалась. Невнимательность невестки за столом ее раздражала. Тонко подкрашенные губы недовольно поджимались. Воспитательная беседа не приносила желаемых плодов. Невестка почему-то не спешила освещать все вокруг светом своих воодушевленных на подвиги во благо семьи глаз. Не спешила поднимать флаг во имя борьбы за Сашенькино благополучие и счастье. Вместо этого жена сына сделала нечто немыслимое. Она попросила Лидию Павловну уйти. Сослалась на какие-то дела. Сгребла со стола великолепнейшую пышную шарлотку, от которой не съела ни кусочка, и вручила, почти насильно ведя свекровь под локоток к двери. Очень неуважительно. Лидия Павловна слишком хорошо воспитана, чтоб навязываться. Она, конечно, ушла. Закрывшаяся за свекровью дверь отрезала Юлю от посторонних эмоций и в квартире наступила долгожданная тишина. Впервые было почему-то неважно, что подумает о ней свекровь. Не хотелось думать и о том, что и как она расскажет Саше и какую бурю эмоций выплеснет потом муж на Юлю. В последние дни так и получалось. С момента рождения ребенка Лидия Павловна выступала катализатором их ссор. Всегда принимала сторону мужа, боролась за его интересы и между делом тюкала невестку носом в несовершенства. А может так было всегда, просто Юля раньше не заостряла на этом внимание или не понимала? Подливала ли свекровь масла в огонь намеренно или из благих побуждений, тоже стало неважно. А ближе к обеду пришел Саша. Словом, «пришел» - это было сильно сказано. Его привели, почти принесли, под руки не многим более трезвые товарищи. Троица, источающая по подъезду убийственное алкогольное амбре стояла на ногах только потому, что ее члены привалились друг к другу, образовав конструкцию вроде треноги. - Принимай хозяина, красавица, - заплетающимся языком пробурчал один из мужиков и Сашу весьма шумно усадили на тумбу в прихожей, снеся по пути полку и оторвав со стены светильник. - Нижайше просим прощ-щ-щеня… - осклабился второй из Сашиных спутников, неуклюже кланяясь и пытаясь исправить сотворенное. - Пойдем, Толян, - потянул друга за рукав первый, кивая на Юлю. - А то она, смотри, злая какая… Еще огреет чем-нибудь. Забулдыги раскланялись и ушли. - Саш, это кто? - спросила Юля мужа, осоловело глядящего в одну точку. - Эт, хрош-шие м-мужики, хрош-шие! - Ты теперь пьешь с бомжами? Саша! - А с кем мне ещ-ще пить? С тобой что ли? - криво усмехнулся муж, уронив голову себе на грудь. - Зачем вообще пить? Ты посмотри на себя! В кого ты превратился? - Юля оглядела мужа. За последние дни он сильно сдал. Если раньше седина лишь слегка серебрила его виски, то теперь вся голова словно была присыпана пеплом. Это больше не был тот цветущий статный подполковник, провожавший ее в родильный дом. Теперь перед ней сидел утомленный жизнью и надломленный немолодой мужчина с опухшим после ежедневных ныряний в бутылку лицом. - Ты на себя посмотри сначала… Сама не Елена Прекрасная… - бросил муж хлестнувшие бичом слова. - Ходишь, как призрак. Прикоснуться к себе не даешь. А я ведь не железный. Я соскучился, Юль. Тебя де недели не было. - Мне нельзя… - Я ведь не об этом. Это ты все о сексе... Я ведь так люблю тебя. А ты как чужая. Бурчишь, ругаешься. Муж притянул ее к себе, уткнулся лбом ей в живот, обвил руками талию. И говорил. О том, как сильно любит, как старался все делать для нее, для их счастья, как из кожи вон вылез, обустраивая ее жизнь так, чтоб она не утруждалась особо работой. Он признавался в любви, просил вернуться к нему, уверял, что скоро он встанет на ноги и снова вступит в битву за благополучие семьи. Ему бы только помочь. Поддержать. Юля стояла каменным истуканом. Не было ни сил, ни желания, положить руки на плечи мужа. Не вызывала жалости проникновенная речь и признания в любви. Может потому, что собственной любви к мужу у нее больше не осталось. Ей стоило большого труда довести до кровати перепившего мужа и уложить спать. Раздевать его она не стала. Только стянула ботинки. - Юлька, попить мне принеси! - протянул свалившийся на кровать безвольной тушей муж, подгребая под себя подушку. - Сам принеси, - зло буркнула Юля, закрывая дверь в комнату. - Привет! - голос подруги по роддому звучал в телефоне тепло и приветливо. - Олеська! Привет! - Ну, как ты? - сочувственный вопрос мигом выбил из Юли радость от звонка Олеси. - Плохо. Как еще может быть? Саша пьет не просыхая. - А как же его служба? - Не ходит он на службу. Не знаю, может отпуск взял. Что-то у нас с ним не клеится. Ссоримся все время. Каждый разговор руганью заканчивается. - А сын как переносит все это? - Про ребенка Витя не знает. - Не сказали что ли? - Саша сказал, что младший умер. Повисла неловкая пауза. Собеседница явно переваривала информацию, а тишина в трубке скребла по Юлиным нервам чувством вины. - Ну а как сама? - справилась с собой подруга. - Ужасно, Олесь. - противный ком обдирал горечью горло, мешая говорить. - Это ад какой-то. Вот про нас всегда говорили: «Образцовая семья… Идеальная семья». А я вижу сейчас, что нет ее. И не было никогда. Одна видимость. Противно. Каждый сидит в своем углу и варится в своем несчастье. Я не понимаю больше Сашу, а он не понимает меня. Винит меня во всем… - В чем? - Что семью разрушаю, что второго ребенка захотела, что мне было мало нашего счастья, захотела большего. - Но ты же не виновата в том, что ребенок родился таким. И ребенок не виноват. - Олесь, Саша все твердит, что скоро все будет как раньше, и укоряет меня, что я не могу перешагнуть через это. И ведь он сам не может. Иначе не пил бы так. Сегодня пришел домой с какими-то бомжами. Он делает вид, словно не было ребенка А я не могу так! Не будет как раньше. Не для меня. Я не могу взять и вычеркнуть из жизни последние девять месяцев. Не могу сделать вид, что ничего не было. - Не обижайся, но это ты написала отказ от ребенка. Это было твое решение. Так или иначе, ты его уже вычеркнула из своей жизни. - Да, написала. И я так больше не могу! Я второй день не переставая думаю о нем. Когда засыпаю, просыпаюсь. Как он там один? Как он там один? У меня в душе все переворачивается! - Ну, так приедь и забери его! Он ведь еще здесь… Разговор дался ей тяжело. «Приедь и забери!» Эти слова стояли в ушах и отпечатались где-то в душе. Семьи как прежде уже не будет. В чем был смысл ее отказа от ребенка, если семья все равно разрушена? Юля мучилась. Металась по кухне, в который раз подливала кипяток в заварку, которой уже нечего было отдавать, пила бледный безвкусный чай и думала. «Приедь и забери!» Эта мысль жгла каленым железом. Как было бы здорово в самом деле приехать и забрать ребенка. Интересно, после этого ее душа хоть немного бы обрела целостность? Сейчас Юле казалось, что да. Обрела бы. Этот поступок принес бы множество новых затруднений, но он казался правильным. Она лихорадочно соображала, как вернуть малыша домой. В голове роились тучи страхов и вариантов «а что если...». Если Саша выгонит ее с ребенком из дома? А вдруг сам уйдет? Эта мысль вдруг принесла удовлетворение и тут же следом — чувство стыда. Дожилась! Она мечтает спровадить мужа из дома. Выселить. Но в душе она чувствовала, что не пожалела бы, если бы Саша ушел. Но он вряд ли оставит таким трудом заработанную квартиру. Что же тогда делать? Юля промучилась раздумьями до вечера. Крутила в голове варианты, как стороны кубика Рубика и не могла сложить стройную картинку. Ее раздумья разбил словно кувалдой по стеклянной витрине Сашин голос, раздавшийся за спиной. - Юль, пожрать дай чего-нибудь. Проснулся. Юля выдохнула и обернулась. - А чего у тебя посуда немытая в раковине? - Не хотела и не мыла, - скривилась Юля от запаха перегара. И отошла на другой конец кухни. - Тебе со службы звонили. По-моему, сам комдив. - Багратов? Что говорил? - Спрашивал, где ты и почему на службу не ходишь. - И что ты ему сказала? - Саша навис над столом. - Не переживай! Не разрушила я твою дурацкую легенду. Сказала только, что горе семейное у нас. - Ты зачем сказала? - А что я должна была говорить? Тебе все равно как-то пришлось бы объяснять причину твоих прогулов и пьянства! Багратов сказал, что тебе оформят отпуск задним числом. Ты же так любишь свою службу, чего ж ты шляешься где попало? - Ты думаешь, мне легко? Юля! Моя семья разрушена, ребенок родился больным! - Бедненький! - передразнила Юля. - А чего ты грубишь? Что за тон, Юля? Еда есть спрашиваю? - Нет! - А что ты делала-то? Ты готовить собираешься вообще? - Тебе надо, ты и готовь! - Юлю сорвало. - И не подходи ко мне! От тебя разит бомжатником и выпивкой! - Юля, ты охренела? Чего орешь? - Саша попытался схватить ее за руку. - Хочу и ору! Не трогай меня! - она стряхнула с себя руки мужа. - Мне надоело все это! - Что «это»? - Твое пьянство, вечная перегарная вонь в квартире, твоя мамаша, которая считает, что вправе залезать мне в душу и воротить там, что ей хочется! Мне противно! Смотрю на тебя и забыть не могу! Ты заставил меня сделать это! Хоть и больной, но это ведь мой ребенок, а я бросила его там одного! Саша смотрел на Юлю разъяренным быком. - Что значит, ты бросила его? - раздался Витин голос от двери и оба родителя обернулись. - Мам, он жив что ли? Витя в неверии переводил взгляд с матери на отца и обратно. - Папа, что это значит? Что ты заставил сделать маму? Саша растерянно моргнул. - Витя… - Мама, мой брат не умер? Юля закрыла лицо руками. Плечи дрожали от напряжения и сдерживаемых рыданий. - Витя, сынок, мы очень не хотели, чтоб ты переживал, - начал отец, - но ребенок действительно умер. Просто мама еще сильно расстроена… - Пап, я все ясно слышал. Мой брат жив, и ты заставил маму бросить его? Морозов-старший молчал. Воспаленный с похмелья мозг отказывался выдать хоть какую-то стройную версию для сына. - Мам, это правда? Юля не выдержала. Заплакала. Тихо. Крупными алмазными каплями катились по щекам слезы. - Это правда… - выдохнул Витя. - Пап, а как же это? Почему? - Он родился очень больным. Сынок, у него страшные уродства, - начал Саша. - Какие? - сын сверлил взглядом отца. - Синдром Дауна, - выдавил из себя Морозов. - Подожди, пап, но по-моему это не смертельно. - Это не все. У него сильно обезображено лицо. Это называется «волчья пасть». Он не сможет ни есть, ни пить сам. Разговаривать тоже не сможет. - А где он сейчас? - В роддоме, наверное. Мама написала отказ. - То есть, вы его вправду бросили. - Витя, не говори так! Он — урод! Он никогда не станет настоящим человеком. Он погубил бы нашу семью. Его болезнь вытрясет из нас все: деньги, здоровье, нервы. И по тебе ударит тоже. - Пап, это как-то не правильно! - Не правильно? А приносить ради него в жертву всех остальных — это правильно? - То есть, пап, по твоей логике, если я завтра сильно заболею, ты меня тоже выкинешь на улицу? - Сынок, не передергивай мои слова! - А в чем разница, пап? Я или он? Он — урод, а я — больной? Мам, а ты что молчишь? Его надо забирать оттуда! Как можно бросить своего? - Ты не представляешь, о чем говоришь! Ты знаешь, каково это? Кто будет отвечать за него, содержать его? Ты? Ты еще школьник. Тебе учиться нужно. - То есть ты не собираешься? - Нет! - Мам, а ты что же? Ничего не сделаешь? - Я… - Юля открыла было рот. Хотела сказать, что как раз перед Витиным приходом она думала об этом. - Мать тоже не поедет, - перебил Саша. - Тогда я сам заберу его! - Ты? Кто тебе позволит? - Не сейчас. Я узнаю, куда его отправят, а когда мне будет восемнадцать, я сам подам документы на опекунство! - Не говори ерунды! Ты ведь даже не зарабатываешь! А для опекунства нужно соблюсти кучу формальностей и условий. - Замечательно, значит у меня есть еще два года, чтоб подготовиться! А пока я буду ездить навещать его. Пусть он знает, что не один! На дорогу я могу заработать и сейчас. Они стояли друг напротив друга. Отец и сын. Напряженные, как направленные друг на друга со взведенными курками пистолеты дуэлянтов. Пространство кухни казалось таким маленьким вокруг этих мужчин, сошедшихся в противостоянии. Неверие и протест старшего, горячая решимость младшего. Глядя на сына, Юля понимала: он это сделает. Он придумает и сможет, если придется. Но ему не придется. - Я собираюсь завтра съездить и забрать его, - спокойно сказала Юля. Оба мужчины повернулись к ней. - Что, - переспросил Саша. - Что ты сказала? - Я завтра его заберу. Юля спокойно наблюдала, как на лице мужа меняются эмоции. От неверия до бешенства. Кулаки Морозова-старшего сжимались и разжимались. Страшно не было. Ей казалось, что теперь ее вообще ничто не может напугать. Витя шагнул к матери. - Значит, пойдешь жить на улицу вместе с ним, - выплюнул Морозов и ушел, хлопнув за собой дверью спальни. - Мам, не переживай. Прорвемся, - сын приобнял ее за плечи. Остаток вечера они вдвоем просидели в Витиной комнате за компьютером. Искали информацию обо всем, что их интересовало. Витя долго рассматривал фотографии детей с похожими проблемами в интернете, искал информацию о болезни брата и они вместе читали статьи. Потом искал фонды и организации, помогающие таким детям и их семьям. Выяснил, что в городе есть три центра, оказывающих психолого-педагогическую помощь детям с синдромом Дауна и несколько общественных организаций в разных районах города для дружеского общения семей с особенными детьми. Затем настала очередь другого недуга. Юля и Витя выяснили, что операции на волчьей пасти делают таким детям бесплатно и даже разузнали о процедуре получения такой помощи. Затем настала очередь еще менее приятных запросов. Нужно было найти, что делать, если отец все таки исполнит свою угрозу и выставит на улицу жену с больным ребенком. Нашли несколько телефонов фондов социальной помощи для жителей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, и ближайшего к ним пункта бесплатной юридической поддержки для тех, кто не может позволить себе заплатить за консультацию юриста. А еще они много разговаривали и плакали. Оказывается, Витя очень переживал, когда думал, что его брат умер. Юля любовалась сыном. В такой непростой ситуации, в которой оказалась их семья, шестнадцатилетний Витя повел себя более по-мужски, чем его отец. Поддерживал мать, взял на себя хозяйственные дела и даже расходы, пока она была в родильном доме. А сейчас он переворачивал кучу мегабайтов информации в поисках путей решения их проблемы. Что-то выписывал, что-то копировал с сайтов, сводил информацию единое целое и выводил нечто наподобие алгоритма их действий. Сидя рядом с ним, Юля вновь чувствовала себя частью семьи. Нет, он не будет отдуваться за все один. Юля должна сама. Она сможет, найдет в себе силы. Теперь она почему-то в это верила. Может от того, что когда не остается рядом того, за кого можно держаться, ты начинаешь, наконец, грести сам и получаешь возможность доплыть туда, куда нужно именно тебе. Да, тяжело, но лучше так, чем плыть туда, куда держал путь Саша. Александр вышел из спальни, когда утром хлопнула за сыном и женой входная дверь. Морозов встал у окна на кухне. Юля и Витя вышли из подъезда, о чем-то оживленно переговариваясь. Сын нес детскую сумку-переноску. В руке Юлии покачивался в такт шагам пузатый пакет. Глава семейства открыл холодильник, достал початую бутылку коньяка и сыр, выудил из банки соленый огурец и взял из шкафа стопку. Не спеша наполнил стопку. Утреннее солнце наполнило бокал янтарными бликами, играя на гранях рюмки. Саша оглядел мрачным взглядом еще не помытую с вечера посуду в раковине, устремил взгляд туда, где за поворотом скрылись в сторону автобусной остановки его жена и сын. Вот так он остался один. Его семья отказалась от него. Боролся, боролся, а за что? За счастливую жизнь, за благополучие семьи. И где оно, это благополучие? Разметалось ветром в один миг. Морозов замахнул в рот содержимое рюмки, поминая разрушенную семью, закусил огурцом и сыром, хлопнул пустой рюмкой об стол. Не разбилась, зараза… Морозов достал с антресолей в коридоре чемодан и стал скидывать в него свою одежду. Через пару недель Юлины будни вошли в более менее привычную колею. Маленький Илюша привыкал к дому, а семья училась справляться с его особенностями. У него уже появились первые документы: свидетельство о рождении и полис обязательного медицинского страхования. За исключением некоторых особенностей кормления, малыш вел себя достаточно спокойно. Особенности его внешности тоже стали привычными и не пугали больше. После консультации пластического хирурга решено было начинать готовиться к первой операции, которая должна была решить большинство проблем с питанием. Им повезло. Очередь на операцию была не слишком большая и накануне у Илюши уже взяли первые анализы. Витя души не чаял в брате. С удовольствием помогал матери с ребенком. Спустя неделю Старший сын привел свою девушку знакомиться с братом. Юля немного переживала о том, что девочка испугается и сбежит, но Витя сказал, что не намерен прятать брата. Если девушка хочет быть рядом с ним, должна принимать и его семью. А если она не способна относиться к болезни Илюши спокойно, то пусть это выяснится как можно раньше. Но девочка смотрела на малыша без брезгливости и страха. Осторожно задавала Вите вопросы о состоянии малыша, извинилась за возможную навязчивость. Подруга сына стала принимать активное участие и с удовольствием помогала Юле возиться с малышом. Хорошая девочка. Повезло Вите с подругой. Саша вел себя тихо. Не объявлялся и не чинил препятствий. По закону малыш был рожден в браке, а значит ему дали фамилию отца и прописали по месту регистрации матери. На это согласия всех собственников квартиры и прописанных в ней жильцов не нужно. Два раза Вите звонила Лидия Павловна. Она просила связаться с отцом, который очень переживал о разлуке с сыном. С Юлей свекровь говорить отказалась. Витя попытался рассказать бабушке о брате, но она выслушала чисто из вежливости, поддакнула пару раз и поспешила перевести разговор на другую тему. Витя все еще был обижен на отца и отказался разговаривать с ним. Аргументировал это тем, что если бы отец по настоящему хотел этого, позвонил бы сам или приехал бы. А так получается, что уязвленная гордость мешала ему связаться с сыном напрямую. Когда бабушка упрекнула внука в том, что они теперь живут в заработанной Сашей квартире, в то время как он сам спит на диване у Лидии Павловны, Витя ответил, что отца из дома никто не гнал. Юля видела, что сын переживает из-за разрыва отношений с отцом. Она пыталась поговорить с сыном и убедить его не обрывать связь с Сашей окончательно. Все таки, каким бы он ни был, он отец. Витя уверил мать, что подумает. Приятным сюрпризом стало появление в дверях Юлиной мамы вместе с чемоданом. Юля переживала, что в последние четыре дня не получалось связаться ни с матерью, ни с отцом. Сидя на кухне за чашкой чая, мама рассказала, что они с отцом решили перебраться поближе к родным. Мария Николаевна выехала к дочери, а отец остался продавать дом. Как только сделка состоится, Василий Евгеньевич тоже приедет. Задача Марии Николаевны — найти жилье на месте желательно не слишком далеко от Юли с детьми. Совместными усилиями Витя и Юля уговорили бабушку не тратить деньги на съемную квартиру, а поселиться пока у них. Морозов стоял перед командиром дивизии навытяжку, как не признающий свою вину нашкодивший мальчишка. - Расскажи-ка мне, товарищ полковник! До меня слухи дошли, что ты из семьи ушел, - комдив Багратов, заложив руки за спину обходил Александра по кругу как акула вокруг раненного тюленя. - Юлька нажаловалась что ли - При чем тут Юлия Васильевна? Офицеры видели, что ты в штабе ночевал недавно. Дежурств у тебя не было в те дни. Я самолично хлопотал о том, чтоб тебе отпуск оформили. А на днях маму твою встретил в магазине. Она и поведала мне, что ты теперь у нее живешь. Это правда, что ты семью бросил? - Видите ли, Рустам Владиленович... - Не увиливай! Говори как есть. - Да. - Почему? - Это мое дело, - Морозов вытянулся еще сильнее. - Нет. - комдив оперся руками о стол и навис над Морозовым грозовой тучей. - Если заместитель по работе с личным составом моей дивизии уничтожает свою семью, не выходит на службу, потому что пьяный валяется, - это мое дело! Как там говорят: «Рыба гниет с головы». Какой пример ты подаешь офицерам? - Товарищ генерал-майор, я образцово служил все эти годы! - Да. Именно поэтому тебя не уволили и не лишили звезд за твли фокусы в последнее время. Матушка твоя говорит, что умер у тебя ребенок, а когда мы послали офицера к тебе домой с материальной помощью твоей семье, он явно слышал детский плач. Ребенок в доме есть, а тебя в доме нет. Говорит, ребенок болен. Морозов покраснел от злости и неловкости. - Вы не понимаете… - Чего я не понимаю? Что ты испугался и бросил семью с больным ребенком? - Я, между прочим, оставил им квартиру. - Молодец! Возьми с полки пирожок! Ты, вон, по всем частям вещаешь о воинском долге, о мужестве. Так вот мужество — это не с трибуны орать. мужество — это вернуться к семье и помогать. В конце концов, это твой ребенок. - Мой ребенок! Мой ребенок! - сорвался Морозов. - Таких нужно в утробе уничтожать! Только вот пропустили. А может жена специально промолчала? Он вообще не должен был родиться такой! Это ведь полчеловека! Генетический мусор! Столько лет псу под хвост! Усилия, служба. И вот рождается это… и все на смарку! - Ты что ли будешь решать, кто достоин жить, а кто нет? Ты Господь Бог что ли? - рявкнул Багратов и полковник осекся. - Ты что-то заговариваешься, Морозов! - Я не Бог. Но тут я тоже не виноват! - Иди отсюда, Морозов. Когда за полковником Морозовым закрылась дверь, комдив тряхнул седеющей головой и выругался. - Вот ведь дрянь какая! Затем генерал-майор Багратов смерил несколько раз кабинет шагами и подошел к столу. Комдив решительно набрал хорошо знакомый телефонный номер и его соединили с командующим округом. - Петр Савельевич, здравствуйте. Да, Багратов беспокоит… - Здравствуй, Владиленович. Рад слышать. - Да, да тоже рад. - Как там моя родная дивизия? - Все хорошо. Служим по-маленьку. - А сам как, как супруга? - Передает привет. Кстати, она выслала вашей жене по почте какие-то бабские штучки. Пусть Ваша отзвонится, что получила. А то моя переживает. - Да, они и так по пять раз на неделе по телефону трещат. Мужчины посмеялись. - Петр Савельевич, у меня в дело к Вам, - спохватился Багратов. - Слушаю тебя, Рустам. - Там офицер мой, Морозов, документы подает на поступление в академию генерального штаба. - Ну, видел я. - Так вот, я хочу отозвать свою рекомендацию. - А чего так? Хороший вроде офицер. - Да, понимаете, история с ним нехорошая. Открылся вдруг для меня человек в новом свете. И весьма гадком, я вам скажу. Высказывания его фашизмом отдавать стали. - Вот так вдруг? - Ребенок у него больной родился. Ситуация там серьезная. Вот крышу у полковника снесло. Взялся он решать, кому стоит жить, а кому — нет. - Да, уж… Только фашиста нам в высшем командном составе не хватает. - Вот, говорю ж, история тут сложная и некрасивая. - Ладно, Владиленович, мы с тобой не одну миску перловки вместе съели, подробности можешь не рассказывать. Раз ты говоришь, значит так и есть. Подумаю я… Спасибо, что предупредил. А еще некоторое время полковнику Морозову вернули его документы на поступление в Академию с пометкой «отказано». В первое время, конечно, Юле и ее маленькой семье пришлось несладко. Экономили на всем. Витя великодушно пожертвовал семье свои накопления, которые отложил на гироскутер. Этого, конечно, было мало, но с натяжкой хватило до того момента, когда Юле выплатили полагающиеся ей единовременные пособия по рождению ребенка. Они тщательно планировали свой маленький бюджет, пересмотрели траты, временно отказались от некоторых привычных продуктов и хозяйственных товаров в пользу более дешевых. Тем временем Юля занималась оформлением увеличенного ежемесячного пособия в связи с рождением ребенка с ограниченными возможностями здоровья. Детям с синдромом Дауна оно полагается специальное, выплачивается сразу после рождения и подтверждения диагноза у генетиков и до достижения ребенком восемнадцати лет. Поскольку все необходимые документы Юля и Витя поспешили оформить как можно скорее, трудностей с записью к генетику и сдачей анализа крови на подтверждение синдрома Дауна не возникло. Для оформления самого пособия потребовалось, правда, отстоять приличную очередь в Фонде социального страхования. На это ушло больше половины дня. Но итог того стоил: пособие стало ощутимой прибавкой к семейному бюджету. Через два с половиной месяца закончился Юлин больничный по беременности и родам и на официальном месте работы ей оформили отпуск по уходу за ребенком до полутора лет с выплатой пособия. Финансовый вопрос перестал стоять так остро, как в первые дни после выписки из родильного дома. Эпилог Шестилетний Илюша радостно носился по пляжу, уворачиваясь от старшего брата. Операции по пластике лица прошли замечательно и от былого дефекта внешности не осталось почти ни следа. Юля наблюдала за сыновьями, отдыхая на пляжном покрывале. Ласковый, добрый, отзывчивый и бесхитростный Илья стал ее солнечным лучиком. Как и все дети с синдромом Дауна, он запаздывал в умственном развитии, но с лихвой компенсировал это веселым добродушным нравом и безмерной любовью ко всем и всему. Старший был ее гордостью. Всего через год после того, как они забрали Илюшу, Витя с одногруппником организовали свой первый бизнес. Сначала это было простое создание веб-сайтов по шаблонам. Постепенно заказы, как и сфера услуг расширялась. Количество сотрудников фирмы тоже выросло. Появились собственные разработки и более солидные заказы. К настоящему времени это была уже небольшая крепкая фирма с небольшой, но стабильной прибылью и собственной клиентской базой. Юля все таки закончила бухгалтерские курсы и подрабатывала на дому, делая бухгалтерскую отчетность для небольших фирм и организаций. Морозовы развелись, когда Илье исполнился год. Все по закону. Александр не стал претендовать на долю в совместно нажитой квартире. Поговаривают, что этому поспособствовал Рустам Владиленович Багратов, пригрозивший Морозову ссылкой в самый дальний и крохотный гарнизон без права на реабилитацию. Но Юля предпочитала верить, что у бывшего мужа все же остались какие-то теплые чувства, если не к ней и младшему сыну, то хотя бы к Вите. Так или иначе, Юля была ему очень признательна. Три года назад Сашу перевели служить в дивизию в другом округе. Его карьера замерла на одной точке. Повышений в звании и в должности ему заслужить пока не удавалось. Родители Юли, как и хотели, купили небольшой домик недалеко от дочери, и помогали по мере сил. Отец устроился на работу Конечно, синдром Дауна наложил свой отпечаток на развитие Илюши. Поскольку тонус мышц у таких малышей снижен, он позднее начал улыбаться, переворачиваться, садиться, ползать, говорить. Все умения давались ему тяжелее, чем здоровым детям. Но мальчик старался. Его потребность делать все те же вещи и осваивать все те же навыки, что и другие дети вызывала у Юли особый трепет. Сразу после рождения для Илюши был куплен специальный поильник — бутылочка Хабермана, рекомендованная для малышей с расщелиной верхнего неба и губы. После операции поильник стал не нужен и был сохранен как семейная реликвия. В первые годы после рождения Илюша имел проблемы с пищеварением. Опять же, из-за сниженного тонуса мышц, кишечник таких детей может быть вялым и порой нуждается в дополнительной стимуляции. Но эту проблему тоже удавалось держать под контролем. В процессе поиска информации о синдроме Дауна Юля и Витя выяснили, что у таких детей хорошо развивается механическая память и этим можно пользоваться для обучения Илюши. Простейшие стишки в две строчки ему стали читать уже с года. С одного из сайтов, посвященных детям с синдромом Дауна, Витя скопировал забавные двустишия о бытовых моментах. О чистке зубов, о личной гигиене, о безопасности. К шести годам Илюша уже заучил многие из них и повторял за братом на своем забавном немного ломанном языке. Юля знала, что речевое развитие у таких деток обычно запаздывает, поэтому весь последний год Илюша посещали занятия у логопеда, которые дали поразительное улучшение речи. Улыбчивая и добрая тетя-логопед стала особой любовью малыша. На их уроках обязательно присутствуют Юля или Витя, потому что Илюша пока боится выпускать родных из поля зрения. Малыш очень стремился к самостоятельности и, несмотря на некоторую скованность и склонность отвлекаться, медленно, но верно учился обслуживать себя. Уже сейчас Илюша очень любит рисовать Он смело использует весь набор цветов, которые есть в его коробочке с красками. Пока его рисунки — это ярки выплеск его эмоциональности на бумаге, но со временем они станут более осмысленными и образными. Юля приложит все силы, чтоб поддержать его интерес к живописи. Она посещала выставки рисунков ребят с синдромом Дауна и была поражена тому, насколько красочно и солнечно рисуют такие дети. Их рисунки наполнены светом, добром и любовью. Пройдут годы и Илюша будет многое уметь. Он научится обслуживать себя сам, сможет накрыть на стол, прибрать в доме, заварить чай или сварить кофе, приготовить себе еду, сходить в магазин за хлебом и другими продуктами, помогать домашним по хозяйству, он будет читать, писать, считать. Да, он никогда не научится логически и абстрактно мыслить, ему никогда не дастся высшая математика, но он будет обучаем и очень многое сможет делать и быть полезным семье. Остается надеяться, что в будущем, когда Илюша вырастет, наше общество и государство станет достаточно открытым для того, чтоб давать таким людям работу. В Европе, например, уже сейчас во многих парикмахерских, кафе, магазинчиках успешно работают люди с синдромом Дауна, выполняя свою несложную работу с полной отдачей и удивительной радостью. Было трудно, была долгая борьба за каждое новое умение Илюши. И эта борьба бесконечна, ведь люди с синдромом Дауна быстро начинают регрессировать при отсутствии регулярных занятий. В ее жизни появился солнечный мальчик Илюша, и она ни на секунду не пожалела о том, что вернулась тогда за ним. Он показал ей, чего она стоит на самом деле. Он заставил ее посмотреть трезво на собственную жизнь и на свой брак и дал ей стимул бороться. Благодаря ему она смогла понять, кто чего стоит из ее окружения. Многие знакомые перестали с ней общаться из-за Илюши. Те, кто не мог справиться с собственными страхами и предрассудками. Юля не жалела о них. В замен рядом появилось много новых людей, которые искренне поддерживали и помогали, как жена Багратова, например. Поддержка комдива была очень на руку в бракоразводном процессе Морозовых. Все эти годы не дались ей легко. Илюшина особенность требовала постоянных развивающих занятий, частых посещений врачей, множество процедур. Массажи, лечебная физкультура, развивающие игры и занятия. Позади несколько операций и серьезная работа семьи, психологов, педагогов дефектологов. Раз в неделю Юля и Илюша ездят на встречи с другими семьями, в которых растут дети с синдромом Дауна. Эта поддержка многое дала Юле, особенно в первые самые тяжелые годы. Теперь Юля и сама поддерживала молодых мамочек, узнавших о том, что носят детей с синдромом Дауна. Так приятно было видеть, как страх и растерянность на их лицах постепенно сменяется улыбками и уверенностью, когда они общаются с Илюшей, как начинают любить и принимать своих нерожденных детей такими, какие они есть. Очень жаль, что в женских консультациях почти никогда не встретить информацию о подобных центрах. Только плакаты, предупреждающие о риске рождения ребенка с синдромом Дауна, которые изначально учат бояться этого, но не рассказывают о том, что делать и куда обратиться, если это уже случилось и такой ребенок уже живет в утробе матери. Зачастую первым решением, которое предлагают врачи, становится прерывание беременности. И молодые мамочки, напуганные страшными словами «синдром Дауна» соглашаются. И лишь у немногих хватает мужества посмотреть на проблему ближе, прежде чем принимать такое сложное решение. Страшнее всего — неизвестность. Молодые родители слабо представляют, чего им ждать, как именно изменится их жизнь с рождением такого ребенка. Заключение врача «синдром Дауна» звучит как приговор. Страшный, за которым ничего хорошего нет и не может быть. В центрах, подобных этим они видят, что это не так, что дети с синдромом Дауна живут, улыбаются, переживают, общаются, дарят родным много любви, тепла и доброты. Да, они нуждаются в повышенном внимании всю свою жизнь. Их жизнь зачастую коротка и наполнена нескончаемой борьбой их самих и их родных. Но если такие дети приходят в семью, значит так было нужно. Каждый ребенок приходит на свет, чтоб чему-то научить своих родителей. Верности, терпимости, единению, сплочению, принятию, мужеству, силе духа, и самому главному - любви... Всему тому, что так легко теряем мы за суетностью нашего быта, за погонями за мелким и неважным. В любом случае, каждый делает выбор сам. Каждый решает самостоятельно, как ему жить и как распорядиться ситуацией. Главное, чтоб принятое решение не разрывало душу на части. Ответственность каждого человека — принимать последствия своего выбора и жить с ними. Конец истории))