Отца чуть удар не хватил. Он неделю по дому ходил и улыбался как сумасшедший. А то обнимал меня и говорил: «Вот так, пусть все знают, какая у меня дочь! Теперь и остальных всех удачно пристрою, в очередь женихи будут выстраиваться!» С доном Педро разговаривал как с богом, во всем с ним соглашался. Свадьба была скромная, мы просто обвенчались в часовне в замке АльмЭлис, где отныне мне предстояло быть госпожой. С моей стороны присутствовали родители и братья, со стороны дона Педро — двое родственников его первой жены. Так я и стала графиней Альтамира.

Те двое родственников Педро — племянники его покойной жены — они-то мне, конечно, не обрадовались. Небось, уже прикидывали в уме, кому из них такой куш достанется, а тут — на тебе — я возникла как кость в горле. Дон Диего, тот просто улыбался, хитренько так, себе на уме, да любезности мне всякие высказывал, а дон Алонсо, тот, без церемоний, облапал меня в темном проходе. Ну и я ему тоже, без церемоний, промеж глаз кулаком как залепила, у него аж искры посыпались. Побелел весь от ярости и сказал, что так, мол, только прачки да посудомойки дерутся. Я ему ответила, что, насчет посудомоек, ему, наверное, виднее, раз уж он так тесно с ними общается, что знает их привычки. А он мне ядовито так заметил, что я, видно, больше привычна к утехам на сеновале, чем в замковых покоях. Про Жакоба, значит, намекнул. Ох, и сколько же раз я уже пожалела, что с ним тогда связалась! В общем, житья мне от этого дона Алонсо не стало. Оскорблял он меня всячески. То мадам из курятника называл, то болотной баронессой. И все прямо в глаза, вежливо-высокомерно так, с брезгливой физиономией, иногда только по ней и поймешь, что гадость какою-то говорит. За обедом как-то заявил Педро, что ему не стоит меня привозить ко двору, потому что я разговариваю, как простолюдинка. Педро ему ответил, что мне при дворе и бывать не придется, а насчет манер и разговора, то он поручит нашему канонику позаниматься со мной. С Педро он тоже разговаривал надменно, без всякого уважения, но тот почему — то и не возмущался вовсе. Его брат, дон Диего, рассказал, что он так даже при дворе себя вел, за это его от двора-то и выслали. Я тоже старалась в долгу не остаться. Только вот не всегда могла ему ответить — боялась какую-нибудь глупость сказать, чтоб он меня еще больше не высмеял. Так что когда убрались они восвояси, вздохнула я спокойно.

Педро разрешил мне устроить в замке все по-своему. Замок АльмЭлис очень красивый, но вот Педро он недавно достался, а раньше тут никто не жил. А когда дом не обжитой, то в нем неуютно, пусто как-то, да и эхо как в соборе. Выписала я себе помощников — старую Фиону, хоть она и упиралась, сестер Аннету и Лизон, и принялись мы за дело.

Педро денег не жалел, все, что нужно покупали без промедления. Трудно было выбирать, ведь я хотела, чтоб все было, как положено у знати, чтоб Педро не пришлось краснеть, и насмехаться ни у кого охоты не возникло. А как знать, что нынче модно? Купцы, они всякий товар за лучший выдадут, лишь бы с рук сбыть. А я хотела, чтоб все было красиво. Ведь замок этот строили для королевы Элис, той самой, про которую столько баллад и песен сложено, как тут не стараться — все, кто попадет сюда, будут ждать чего-то сказочного.

С капелланом нашим, падре Игнасио, я заниматься начала. Он меня все поправлял, учил правильно слова произносить, письма сочинять. Я старалась, как могла. Уж очень неприятно мне было перед этими его родичами дурой выглядеть. Еще я хотела танцам придворным научиться, да не у кого было. А жаль. Уж эту науку я бы в два счета осилила.

Жили мы с Педро тихо. В гости к нам редко кто заглядывал. Разве что соседи ближайшие заезжали по делам — долговязый герцог Лонгвиль, старый граф Вильруа со старухой графиней д’Андуэн, да еще дон Диего нет-нет да наведывался. Я с ним поладила. Он мне про королевский двор рассказывал, танцам учил, советовал что модно, а что нет. Только сестер я сразу предупредила, чтобы держали с ним ухо востро, а когда застала его обнимающимся с Лизон в беседке, тут же отправила ее домой. Ему-то жизнь ей испортить легче легкого, а она, дуреха, что потом будет делать?!

Хозяйничать в таком большом и красивом замке мне страшно нравилось. Я развела везде цветы, велела посадить побольше деревьев. Земля хоть и похуже, чем у нас в Ла Курятнике, но зато красиво. Много речушек, мостов, каменных и деревянных, дома каменные, добротные, украшенные резьбой. Люди приветливые, любят в гости друг к другу ходить. Живут хорошо, зажиточно, но и работают много. Фиона моя, правда, сердцем как прикипела к своим болотам, так и не жаловала никакие другие места. Поживет у меня и уедет назад, в Чандос, потом заскучает одна и едет обратно. И так весь год. Сама я в Чандосе бывать стала редко, приезжала только, когда налоги надо было пэру отсылать да к ярмарке готовиться. Мои все у меня часто гостили: и мать, и братья, и отец, а сестры так вообще жили у нас, учились хорошим манерам.

Через полгода после свадьбы мы с Педро совершили паломничество в монастырь святой Женевьевы, что в Граэре, просили ее ниспослать нам дитя. Фиона тогда сказала, что дети не от молитв рождаются, и зря я за старика замуж пошла, мне другого надо бы, помоложе да погорячее. Я просила ее дать мне средство, что помогает для зачатия, только она отказалась, сказала, что вмешиваться не будет, и пусть все случиться по воле божьей. А уж Фиона когда заупрямится, ее с места не сдвинешь.

А как у Жака родился сын, так Педро и вовсе покой потерял. Каждый день спрашивал о моем здоровье. Мы даже ребенка к себе взяли, говорят ведь, что если в доме ребенок, хозяйка и сама скорее понесет.

На второй год нашей женитьбы Педро смирился и сказал, что если за все его тяжкие прегрешения господь не дал ему продолжить род, то он увековечит свое имя богоугодным делом и выстроит в своем графстве большую, красивую церковь.

Эта стройка его и доконала. Он так рьяно взялся за дело, что дома почти перестал бывать. Все искал камень получше, плиты побольше, ездил нанимать самых искусных резчиков, заказал статуи для фасада.

В дороге он простудился. Побыл малость дома, отваров попил, и опять отправился посмотреть, как идет строительство. А зимой после такой поездки Педро слег. Мы с Фионой лечили его, как могли. Потом приехали дон Алонсо с доном Диего и привезли лекаря. Ясное дело, мне они не доверяли, хотели проверить, не пытаюсь ли я отправить супруга на тот свет. Лекарь попался толковый, в травах разбирался, они с Фионой понимали друг друга с полуслова. Он и подтвердил, что Педро не жилец. Педро и сам скоро это понял. Позвал к себе племянников и о чем-то с ними говорил. Вышли они оба задумчивые. Фиона мне тогда сказала, оставят они меня без наследства, как пить дать. Ну да я молчала, потому что Педро сказал, что позаботится обо мне, да и те двое после разговора не очень-то и обрадовались.

Приехали попрощаться с Педро старый граф Вильруа и графиня д’Андуэн с внуком. Педро уходил в иной мир со смирением, по-христиански, молился и исповедался, падре Игнасио не отпускал от себя ни на минуту.

Так я и стала во второй раз вдовой. Девятнадцати лет.

Сразу после смерти Педро, подошел ко мне дон Диего. Начал он с того, что покойный Педро, заботясь о моей судьбе, просил одного из них жениться на мне, чтобы наши потомки носили фамилию Альтамира и стали его наследниками. Педро хотел обеспечить будущее и мое и своих племянников, один из которых получил бы родовое графство, а другой стал бы графом Альтамира. Поскольку дон Алонсо сразу отказался, выбор пал на него, дона Диего. Он и раньше питал ко мне нежные чувства, но, не желая оскорбить моего супруга и своего дядю, хранил молчание. Теперь же нам ничто не мешает соединить свои судьбы и жить счастливо.

Я ему ни на грош не поверила. Насчет пламенной любви, нежной страсти и всего такого прочего. Получит наследство и избавится от захолустной жены, и хотя, пожалуй, жизни лишить, у него смелости не хватит, но уж в монастырь меня запереть — так это запросто. Нет уж, благодарю покорно. Ему я ответила, что нужно соблюсти срок траура, а затем уж говорить о будущем. А дон Алонсо при мне ехидно посоветовал братцу еще раз обдумать, стоит ли жениться на женщине, чьи мужья умирают с пугающей быстротой. И добавил, что сделает все от него зависящее, чтобы мне не досталось ровным счетом ничего из наследства Педро. На том мы с ним и расстались. А дон Диего остался поддержать меня в моем горе, а заодно и присмотреть за дядюшкиным замком, как бы чего ни пропало. С ним задержался и Энрике д’Андуэн, внук старой графини и закадычный приятель наследника престола и самого дона Диего, как оказалось. Энрике с самого своего приезда неровно ко мне дышал, а уж как все разъехались, так и вовсе за мной приударил. Был он высокий, красивый малый, черноволосый, черноглазый, с залихватской морской серьгой в ухе. Да еще ближайший приятель наследника престола. По всему было видно, церемониться с дамами он не привык, женщины сами на него вешались, и знатные и простые. Ну, уж и я с ним была любезна. Мне он показался куда как приятнее дона Диего, да и куда как искреннее. Как знать, не сумеет ли он мне помочь, заступиться за меня перед королем или перед наследником, когда эти двое, каждый по-своему будут пытаться увести у меня наследство. Так что первые месяцы траура провела я в компании дона Диего и Энрике. А еще сама я составила ежегодный отчет его величеству о делах пэрства, что Педро не успел отправить. Писать мне помог падре Игнасио. Он же мне и объяснил, что в завещании Педро указано, что все, чем он владел, достается в равных долях мне и одному из его племянников, в том случае, если мы поженимся, и наши дети будут носить фамилию Альтамира. Если же по каким-либо причинам, его племянники откажутся выполнить его волю, Педро распорядился так, что я остаюсь владелицей всего состояния до своей смерти, либо до нового замужества, когда все перейдет во владение того из его племянников, у которого будет больше детей. Сказать по правде, меня это вполне устроило бы. Жить в АльмЭлисе мне нравилось, а замуж я больше решила не ходить. Во всяком случае, за дона Диего.