Самой надменной из всех мне казалась жена принца Вердера, герцогиня де Круа. Даже не надменной, а какой-то равнодушной ко всему вокруг. Так другие люди смотрят на насекомых или на привычную мебель: безразлично и словно бы мимо. Высокую, с царственной осанкой, ее можно было принять за королеву скорее, чем настоящую жену короля. Наверное, так и пристало смотреть королевским особам, выражать поистине монаршее величие. Все же она мне нравилась больше остальных, может потому, что была очень красива, а может потому, что я разгадала тайну, скрытую за этим ледяным спокойствием. Помню, когда я впервые увидела маленького герцога, ее сына, меня словно озарило — точно такой же мальчуган бегает с моими племянниками по двору в Жанине. И зовут его Клеменцио Браско дель Монте. И припомнилось мне сразу, что это ведь она освободила Антонио из тюрьмы, его частые отлучки и слуга, месяцами пропадающий неизвестно где. Что ж, признаться, они красивая пара, оба высокие, стройные, кудрявые. И мне стоит помолчать о моем открытии.

Дон Диего успешно оттер всех других претендентов, и едва завершилась свадьба принцессы, объявил о своей помолвке. Его свадьба с графиней Вердериной состоялась чуть позже, весной, в апреле. Среди гостей были король с королевой, пэры, графы и герцоги. Был и дон Алонсо с супругой. Всякий раз, видя братьев Луис эль Горра вместе, я вспоминала об угрозе потерять АльмЭлис. Теперь, когда я ждала ребенка, не будучи замужем, эта угроза вновь обрела реальные очертания. Я сказала об этом королю. Рассказала все с самого начала. Просила позаботиться о будущем нашего ребенка. Он сказал, что мне нечего беспокоиться.

Моя дочь родилась в конце июля, здоровой и розовенькой, как все дети в нашей семье. Роды были быстрые, помогала мне Фиона. Я назвала малышку Жанной, и просила двух святых дев — Жанну Северную и Жанну Южную — принять мою доченьку под свое покровительство. Крестной матерью Жанны стала Эойя, крестным отцом — мой брат Жак.

Появление маленькой Жанны на свет принесло много радости. Фиона просто помолодела от счастья. Мой отец относился к Жанне благоговейно и заявил, что она самая красивая из его внучек, вызвав маленькую семейную бурю. Я сама, испытав муки материнства, теперь наслаждалась его радостями, глядя на пушистую головку, прижимающуюся к моей груди.

Лишь король, отец Жанны, никак не отнесся к рождению дочери. Он совсем не интересовался своей старшей дочерью, Юлией, она даже росла вдалеке от двора, в замке герцогини де Круа. Говорили, она вполне может быть незаконнорожденной, и этим объясняли холодность короля. Ко второй дочери, Марии, он тоже был равнодушен. Осенью королева разрешилась от бремени мертвым мальчиком, и лишь это его огорчило. Но я не теряла надежду — некоторые мужчины начинают интересоваться детьми лишь после того, как им исполниться три-четыре года.

Энрике приехал поздравить меня с новорожденной позже всех, он был на похоронах своей бабушки, старой графини. Хоть в последнее время мы с ней и не ладили, я помолилась об успокоении ее души, вместе с душами Филиппа и Педро. Каждый год я поминала обоих, но в этот год у меня было особенное чувство. Роди я ребенка одному из них, сыну или дочери было бы уже от семи до четырех лет. Судьба распорядилась иначе, но в своих молитвах я просила их помогать Жанне на ее жизненном пути.

Следом за Энрике приехал О’Флаери. С ним у меня состоялся такой разговор:

— Алисия, я приехал поговорить с вами. Не знаю, известно ли вам, но у короля сейчас новая пассия в столице. Дочь гранадского эмира.

— Вы уже третий человек, кто поспешил меня этим обрадовать.

— Я сказал это не затем, чтоб вас встревожить, ему она скоро надоест. Не в этом дело. Я хотел поговорить о другом. Вы и я, у нас много общего. И у вас и меня происхождение оставляет желать лучшего. Но у нас есть кое-что получше — мозги. Ими мы и пробили дорогу в жизни. И сможем добиться еще большего, если станем союзниками.

— Я не вполне вас понимаю.

— Есть вещи, которые мужчина не может сказать мужчине. И наоборот, некоторые вещи женщины могут знать, но обсуждать их с мужчинами не стоит. Канцлер Монтиньяк стареет и это не прибавляет ему мудрости, к сожалению. В недалеком будущем я хочу занять его место. Я могу говорить королю о том, как лучше поступить, и говорю часто. Но вы сами знаете, как он умеет не слушать, если не хочет. И потому мне нужна женщина. Умная женщина, которая будет ему говорить о том же, но иными словами. Не убеждать его, как я, но настраивать на нужный лад. Моя выгода вам ясна, не правда ли? Сейчас я расскажу о вашей. Стабильность, вот что вы выиграете. Я буду безжалостно отсекать всех ваших соперниц. Ну и, разумеется, если у вас будут какие-нибудь пожелания по поводу вашей семьи… Я думаю, в наших силах будет это устроить.

— О’Флаери, вы прекрасно знаете, если вы предложите что-то полезное, я всегда готова вас поддержать, — сказала я, осторожно подбирая слова, — Но если вы станете предлагать то, что идет вразрез с моей совестью, я не буду на вашей стороне.

— Что ж, Алисия, думаю это хорошее начало. Но, боюсь, моя помощь понадобится вам раньше, чем вы предполагаете.

Смысл этой последней фразы я поняла лишь несколько дней спустя, после их с Энрике отъезда, застав Лизон плачущей в беседке в саду. «Он уехал, что мне теперь делать?!» — рыдала она. Расспросив плачущую сестру, я стиснула зубы. Она, дура, влюбилась, отдалась ему, а теперь испугалась, поняла, что наделала. Но Энрике просто подлец. Уж кто-кто, а он, который чуть ли не каждый день заявлял, что никогда не женится, он, который прекрасно знал, что и так Лизон едва ли блестяще выйдет замуж, почти без приданного и с незнатным происхождением, он, у которого и без того хватало женщин, в столице, в поместье, где угодно…

Я велела собирать вещи, мои и Лизон. Потом подумала и решила взять с собой Аннет. Я посоветовалась с Фионой, и она, мрачно усмехнувшись, дала флакон, который мог мне пригодиться.

Мы отправились в столицу, вслед за Энрике и О’Флаери. Удостоверившись, что они там, я нашла ближайшую церковь и сделала щедрое пожертвование. Днем я, как ни в чем не бывало, встретила Энрике с Вильруа на прогулке и пригласила зайти в гости. Вечером мы втроем долго вспоминали старые, добрые времена за чашей хорошего вина. Вильруа, как обычно, много не пил и рано откланялся, хотя его жена и была на севере, в своем имении. Энрике, по обыкновению, перебрал. К тому же, зелье, что дала Фиона, действовало безотказно. Он стал кротким, как ягненок. Священник, который ждал в открытой церкви, не смотря на поздний час, обвенчал их с Лизон. Свидетелями были Аннет и торговец тканями, живший по соседству. Потом мы погрузили новобрачных в повозку, и они отправились проводить первую брачную ночь в трактир за городом.

Я дала Лизон самые подробные наставления о том, как себя вести утром. И навестив молодоженов в полдень, с удовлетворением отметила, что она в точности последовала моим указаньям. Энрике беспомощно щурился, и, преодолевая страшную головную боль, лепетал, что не мог ни при каких обстоятельствах совершить такую глупость как женитьба. Я подробно ему поведала о вчерашнем вечере, о том, как он откланялся следом за Вильруа, и как утром я обнаружила, что Лизон не ночевала дома, а Аннет призналась, что вчера ночью была свидетельницей на их тайном венчании. Лизон вторила мне, называя церковь в которой они венчались, и призывая Энрике не отрицать свершенного по любви. Окончательно он сдался в церкви, переговорив со священником. Ему ничего не оставалось, как отвезти новоявленную супругу в свой замок.

Женитьба Энрике стала притчей во языцех среди его друзей. Они хохотали до упаду, узнав как пал последний бастион их некогда холостяцкой компании. «Кто-то женился из благоразумия, как Вильруа, кто-то по расчету, как Луис эль Горра, и лишь Андуэн умудрился жениться по пьянке», — подвел итог О’Флаери, хитро взглянув на меня.