— Вполне.

— Да, именно такого человека, как вы, не хватает в нашей семье… А вы женаты?

— Нет, миссис Нильсен.

— Гм… Адвокат, холост, со здоровым желудком, скрывается от полиции… Познакомить вас с племянницами? Джоси у нас красотка. Только что развелась во второй раз.

— Буду польщен, миссис Нильсен. Я смотрю, у меня здесь в Драйвелле образуется очень приятный круг знакомств. Главное, чтобы он все-таки не включал полиции.

— Не беспокойтесь. Я всегда слишком ценила мужчин, чтобы делиться ими с полицией…

Боже, какое же это было удовольствие говорить с этой безмятежной, храброй женщиной, сохранившей, несмотря на свои годы и парализованные ноги, столько доброты и юмора. Сравнить ее с теми, с кем мне приходилось в основном иметь дело…

Когда ужин был готов, я понял, что миссис Калифано не совсем ясно представляла себе возможности одного мужчины, даже основательно проголодавшегося. Я ел, ел, ел, и мне начало казаться, что я ел всегда и буду есть всегда, даже если это будет мне стоить заворота кишок. Но если уж мне суждено погибнуть в расцвете сил, то лучше от такой еды, чем от руки полицейского.

Детектив второго класса Смит вошел в гостиницу «Драйвелл».

— Полиция, — кивнул он женщине за стойкой. — Вы видели наше сообщение о том, что у вас здесь где-то скрывается опасный преступник?

— Нет.

— Вот фото, держите.

Смит был, может быть, не самым лучшим полицейским, но он был полицейским с двенадцатилетним стажем, и он заметил, что в глазах женщины промелькнула искорка узнавания.

— Узнаете?

Женщина пожала плечами.

— Узнаете? — уже настойчивее спросил Смит. — Учтите, что…

Женщина ничего не сказала. Она подняла глаза, и он понял, что человек на втором этаже.

— Куда выходят окна?

— Во двор.

— А выход оттуда?

— На улицу.

Он кивнул ей и, не сводя глаз с лестницы, попятился к выходу. Он был человеком педантичным и никогда ничего не забывал.

— Джей, — позвал он, — ты пойдешь со мной. Он как будто здесь. Сержант оказался прав. А ты, Хамп, оставайся в машине. Сообщи в Джоллу, что мы нашли его в этой дыре, как она называется, ага, «Драйвелл». И гляди в оба. Если он вдруг выскочит во двор, он или постарается где-то там спрятаться, или выбраться на улицу. Запечатай выход, понял?

— Да. — Хамп поднял трубку радиотелефона и начал докладывать сержанту.

Сержант выслушал его сообщение. Сердце его колотилось, но он был спокоен. Он был на волне, и волна несла его. Только не сделать неосторожного хода — и волна сама вынесет его на берег. Лейтенант Лепски. Да, мистер Вольмут, благодарю вас, мистер Вольмут. Да, мартини, пожалуйста. Не хочу ли я выгодно пристроить денежки? Спасибо, спасибо, мистер Вольмут, вы знаете, как я вам благодарен. Ну что вы, что вы, я всегда все сделаю для вас и ваших друзей…

Ну, неси, волна! Он нажал кнопку тревоги и начал отдавать приказы экипажам дежурных машин. Городишко нужно буквально запечатать. Хорошо, если они сразу возьмут его. Но этот Рондол — парень не промах. Сержант вспомнил капитана Мэннинга и почувствовал прилив симпатии к Рондолу. Ему даже стало на мгновение жаль, что он должен схватить такого толкового человека, но что поделаешь. В жизни хватаешь не того, кто тебе неприятен, а того, кого нужно. В этом-то и весь фокус. Чувства — одно, а дело — другое.

Сержант Лепски не был по натуре человеком злым, жестоким или коварным. Он просто очень хотел подняться на пару ступенек полицейской лестницы. Туда, где к заработку присовокупляются не какие-то жалкие подачки от ничтожных букмекеров, альфонсов, шлюх и уличных толкачей — торговцев наркотиками, а настоящие деньги. Большие деньги. Деньги, с которыми уже что-то нужно делать. Деньги, которые можно куда-то вкладывать. Вкла-ды-вать! Слово-то какое — вкла-ды-вать!

Если бы кто-нибудь указал Говарду Лепски другой верный путь к этим деньгам, он бы, вполне возможно, пошел тем путем. Но никто ничего ему не предлагал. Кроме мистера Вольмута. И он был благодарен мистеру Вольмуту.

Он сидел у радио и терпеливо ждал сообщения из «Драйвелла». По своему опыту он знал, что взять человека, у которого есть пистолет и которому некуда отступать, не так-то просто. И поэтому он терпеливо ждал.

…Смит и Джей осторожно поднялись на второй этаж. Тихо, как в морге. Называется гостиница… Комната шесть. Вот она. Медленно, держа пистолеты наготове, они подошли к двери, и Смит заглянул в замочную скважину. Видно ничего не было. Ключ. Здесь он, значит.

— Рондол, — позвал он, — выходите.

Никто не отвечал. Какие они все идиоты, сколько из-за них хлопот… Нет чтобы сразу выйти… И не надо было бы выламывать дверь.

Он внимательно посмотрел на дверь. Здесь, по крайней мере, сделать это будет нетрудно. Не стены, а картон. Чистый картон.

— Рондол, — сказал он терпеливо, как объясняет учитель самому тупому ученику, — нас здесь двое. Мы вооружены. Внизу у выхода машина. Я даю вам три минуты. Вы же интеллигентный человек…

Он приложил ухо к двери и сделал знак Джею, чтобы он не шевелился. Что-то слишком уж тихо. Ни скрипа пола, ни шагов, ни дыхания. Подозрительно тихо.

— Ну, Джей, давай.

Они высадили дверь с первого раза. Комната была пуста, окно раскрыто. Простыня, привязанная к радиатору отопления. Смит выглянул во двор. Маленький двор с высокой стеной.

Они кубарем скатились по лестнице.

— Ушел, — крикнул Джей зачем-то женщине за конторкой.

— Он заплатил вперед за два дня, — ответила она.

— Где он, Хамп? — спросил Смит.

— Это вас нужно спросить. Здесь вообще никто не проходил. После того бородатого, что вышел из двора.

Смит начал догадываться. Он взял трубку, вздохнул и начал докладывать сержанту.

…Ну что ж, подумал сержант Лепски, все на свете приходится зарабатывать. Даром деньги не дают. Особенно такие люди, как мистер Вольмут. Мысль эта не была ему неприятна, скорее даже наоборот, потому что в душе Говард Лепски был человеком справедливым, и торжество справедливости каждый раз наполняло его удовлетворением, словно выигрывала его любимая бейсбольная команда.

Теперь нужно ждать. Городок буквально запечатан. С бородой или без бороды Рондолу теперь не выскользнуть. Да и деваться ему теперь некуда. Если нужно будет, придется проверить каждый дом.

— А если полиция пожалует к вам в гости? — спросил я после ужина. Веки у меня закрывались, словно их стягивали пружинки.

— Не пожалует, — твердо сказала миссис Нильсен.

— А если все-таки пожалует?

— Там видно будет. Обысков у нас пока, слава богу, как будто не делают.

Полиция заявилась утром. Когда раздался звонок, я осторожно выглянул в окно. На улице стояла полицейская машина, а у калитки два человека. Они всегда работают парами.

— Полиция, — тихо сказал я.

— Прекрасно, — кивнула миссис Нильсен. В голосе ее звучало едва сдерживаемое возбуждение. — Лучшие часы. Жизнь возвращается в старый дом. Кэролин, иди открой. Если они захотят меня проведать — ради бога. Молодой человек, это хороший шкаф. А если вы не любите запаха нафталина, потерпите.

Я устроился на коленях. Не очень удобная поза, особенно когда голова зарыта в какие-то юбки, кофточки и бог знает что еще. Голоса, которые я слышал, казались странно глухими, ватными, как при полностью завернутых ручках тембра на радиоприемнике. Господи, только бы не чихнуть. Но я знал, что не чихну. Лопну, может быть, но не чихну. Мне очень не хотелось к капитану Мэннингу, который, наверное, обижен на меня. Мне очень не хотелось к нему.

— Простите, мэм, вы хозяйка этого дома?

А что, если все это лишь хитрый ход и старуха сейчас молча кивнет на шкаф? Нет, не может этого быть. Я в это не верил. Я почти не боялся, а страх сам знает, когда появиться.

— Я, молодой человек. Чем могу служить?

— Мы хотели проверить, мэм, не пытался ли к вам проникнуть преступник, фото которого мы показывали вчера. Но он, как мы думаем, может быть загримирован. С бородой.