Замостье - большой пересыльный лагерь. И хотя он был не концентрационным, все же люди гибли там ежедневно десятками, может даже и сотнями, от голода, зверских выходок эсэсовцев, охранявших лагерь. Отрезанные от всего мира, узники всей душой стремились на Родину, туда, где шли кровопролитные бои, и, как бы ни старались фашисты их запугать, обманом привлечь на свою сторону, большинство пленных держалось стойко, веря в победу советского народа, тем более что вести с воли приходили радостные - Красная Армия наступает. Это подстегивало пленных на подготовку к побегу, хотя многие попытки сбежать не удавались. Однажды обнаружился подкоп потому, что не выдержал земляной свод туннеля вес тяжелогруженой машины. Конечно, тут же последовало наказание обитателям барака, откуда шел тоннель. К тому же фашисты были обозлены неудачами на восточном фронте и решили усугубить жизнь пленных ограничением и без того скудного пайка. Их кормили теперь раз в день, а то и через день похлебкой из овощных очисток.

Помогали фашистам истреблять пленных и болезни. Той зимой одна за другой последовали две эпидемии - дизентерийная и тифозная. Заболел и Карбышев, человек, который своим поведением вселял уверенность и стремление к борьбе в каждого, кто общался с ним. И как знать, может именно потому и погибли многие в суровую зиму 1942 года, что на какое-то время иссяк источник бодрости духа, каким для пленных был Дмитрий Михайлович.

Карбышев остался жив. Немцы, словно ожидали этого момента, тут же устроили «медицинский» осмотр. Из вереницы, проходящей мимо, «медики» отбирали наиболее крепких. Слабых отгоняли в сторону, и все понимали, что они обречены на смерть.

Иван Жидков попал в группу «здоровых». Во время «медосмотра» он узнал свой вес - 49 килограммов, а до войны он, довольно крупный человек, весил 75 килограммов. Но как бы там ни было, а Иван получил шанс выжить. Огорчало до боли одно - разлука с товарищем. На сей раз это был Костиков Николай*, с которым он делился всем, что имел, укрывался одной шинелью на нарах. И вот Костикова оставили в лагере, а Жидкова записали в этап.

И вновь глухо закрытый вагон. Позади шесть месяцев жизни в Замостье. Теперь пленных везли в Хаммельбург. Конечно, пленные этого не знали, лишь в пути определили направление - западное.

На этапе бежать всегда легче, чем из лагеря, поэтому и в этот раз были попытки уйти. Смог ли кто сбежать из младшего офицерского состава, неизвестно, но то, что в пути сбежал, убив охранника, генерал-майор Огурцов, с которым в Замостье видели на прогулках Карбышева, узнали все.

Генералов везли в пассажирском вагоне. При всем презрении к русским и издевательствах над пленными, чинопочитание у немцев в крови, поэтому офицеры, случалось, как в Замостье, содержались отдельно от рядовых, а высшему командному составу давали небольшие послабления и предоставляли порой незначительные удобства, вероятно, надеясь склонить на свою сторону. Огурцов воспользовался этим обстоятельством и бежал. Истощенный болезнями и голодом Карбышев не смог.

Что сталось с Огурцовым, никто не знал. Но среди пленных бродили упорные слухи, что Огурцов добрался до своих, побывал на приеме у Сталина, и тот разрешил сформировать из бывших военнопленных дивизию, и что та дивизия отважно бьется с фашистами, и что не один уж лагерь освобожден.

Огурцов действительно сражался с фашистами. Но во главе интернационального отряда на территории Польши. В течение восьми месяцев он громил фашистские гарнизоны, пока отряд не был обнаружен и уничтожен. Погиб и генерал-майор Огурцов. Иван Жидков узнал об этом спустя тридцать с лишним лет из телевизионной передачи из Польши. Но тогда пленные могли только слагать легенды о героях, сумевших вырваться из фашистского плена, которые не покорились захватчикам и боролись с ними всеми доступными средствами, хотя это было очень трудно - отлично налаженная машина охраны и уничтожения пленных действовала безотказно.

Медленно плелась колонна пленных по Нюрнбергу. Стучали деревянные башмаки, люди кутались в жалкие лохмотья одежды. Молча глазели на них немецкие женщины, дети дразнились и плевались в сторону пленных.

- Эй, гляди-ка, - толкнул Ивана в бок товарищ. - Скорлупа от яиц-крашенок. Пасха сегодня, что ли?

Этот день запомнился Ивану навсегда, когда он узнал дату - 7 апреля 1942 года - именно по скорлупкам крашеных яиц и голодной слюне, наполнившей рот при их виде. Это был день очередной переброски пленных офицеров из Хаммельбурга в Нюрнбергский лагерь, расположенный на окраине города. Если бы они знали, что этому городку уготована судьба навсегда войти в историю - именно в Нюрнберге спустя несколько лет судили фашистских военных преступников, то, пожалуй, все бы опустились на колени и поцеловали землю.

Лагерь в Нюрнберге, по сравнению с Замостьем, был небольшой - там находилось тысячи три пленных, Он был очень чистый и аккуратный - чувствовалось, что лагерь расположен на немецкой земле. Не было и в помине вшей, которые одолевали узников Замостья. Новичков тут же подвергали санитарной обработке. Их одежда (немцы - очень бережливый народ), если могла еще служить, пропаривалась, или же выдавалась другая, чаще всего трофейная военная форма и деревянные башмаки. В бараках на нарах лежали набитые соломой тюфяки, подушки и даже одеяла. Все это пленные обязаны были содержать в чистоте и опрятности. В лагерях, где был прежде Жидков, немцы офицеров не заставляли работать - просто держали в изоляции от других. В Нюрнберге стали водить на работу, видимо, считая, что задарма их кормить - весьма расточительно.

Жидкову доводилось разгружать вагоны, расчищать улицы от завалов после бомбежек, копать траншеи. Но больше всего ему нравилось работать на кожевенном заводе, куда его группу водили полтора месяца. Во время расчистки территории завода, пленные умудрялись пробраться в разделочный цех, где можно было раздобыть кусочек вымени, лобовой кожи, уши. Пленные всегда, где бы ни работали, старались раздобыть что-то съестное и пронести в лагерь даже с риском для жизни, ведь там их ждали ослабевшие товарищи, пока еще не дошедшие до такой степени истощения, когда впереди только смерть и крематорий, но уже не имевшие сил работать. Вот и поднимали товарищей на ноги для того, чтобы они могли хоть немного работать, а это - шанс выжить.

Однажды Иван пережил страшные минуты, смерть буквально прошла рядом. Но ему всегда удивительно везло, словно его охранял невидимый ангел-хранитель и отодвигал смертный час Ивана. В тот день группа Жидкова возвращалась с кожевенного завода. Все, как обычно, были нагружены гольем - кожевенными отходами. У Ивана под шинелью у самых колен болталась на длинной лямке противогазная сумка, наполненная техническим салом. Охранники обычно заставляли поднимать руки, прохлопывали карманы, и все. И ни разу еще не обнаруживали ту сумку. Но на этот раз, подходя к воротам лагеря, где стояло очень много охранников, пленные заволновались: обыск шел нешуточный.

Ивана прошиб холодный пот, когда к нему приблизился охранник: мало того, что несет в лагерь запрещенный продукт, явно украденный (за воровство немцы карали сурово), но ведь это еще и техническое сало, а тут пахнет, по мнению немцев, саботажем. Но охранник, которому, видимо, до чертиков надоела процедура обыска, хлопнул Жидкова по спине и толкнул:

- Гейт форн! Марш вперед!

С каким облегчением вздохнул Иван, миновав лагерные ворота! И как радовались вечером его товарищи в барке, когда к баланде всем досталось по кусочку этого сала. В тот вечер с удовольствием поел и заболевший друг Ивана - капитан Скрипка*, человек, старший Ивана вдвое. Может быть, это и помогло ему выздороветь.

Иногда пленник, наткнувшись на неожиданную находку, поступал неразумно, а плата за то - жизнь.

Как- то Жидков работал в группе по расчистке улиц после бомбежки. Ох уж эти бомбежки! Еще до плена он был контужен ударной волной от взрыва бомбы. Вот и в тот день едва не угодил под бомбу. А после налета пленные вновь взялись за работу, с трудом расчищая улицу от бетонных глыб и громадных кусков стен. И тут вялый размеренный ритм работы -иначе они не могли, да и не хотели - был нарушен громкими криками: