Напротив Миши сидела мать, обхватив голову руками, может быть, впервые за всю жизнь сидела так без дела. Рядом с ней, понурясь - сестра Надя, у окна - ее муж Петр Жидков.

- Да как же так случилось, мама? - спросила Надя: они с Петром ездили в Эльтон и узнали о ссылке отца лишь вернувшись обратно. - Почему вас раскулачили? - она всхлипнула. - Без коровы с этакой семьищей, да без коня как жить будете? - они с Петром жили отдельно.

- Да не плачь ты! - подал голос Петр. - А то не знаешь, почему!

- Почему-почему, - передразнил сестру Миша. - Ольгу Чурзину из сельсовета знаешь? Отец прошлой зимой, помнишь, протокол подписал, когда Никитку-спекулянта прищучили? Ну вот, - Миша глубоко вздохнул от такой долгой речи - он был из молчунов, - Никитку-то сначала взяли в район, а потом отпустили. А Ольга - его племянница.

- Да ведь отец ничего Никитке не сделал: велели ему бумагу подписать, вот он и подписал, - промокнула Надя слезы уголком платка.

- То и сделал, что подписал. Никитку выпустили да скот, который он хотел продать, забрали, барыша его лишили. Вот Ольга и отомстила.

- Да знают ведь люди, что Никитка спекулянт, почему никто не вступился за отца?

- Да перестань ты носом хлюпать! - вновь сказа Петр. - А то не понимаешь, что деньги все могут сделать. В Эльтоне, небось умные люди живут, разберутся насчет отца. Но вообще, - Петр вздохнул, - сказывали в хуторе, что представитель из района с Ольгой гуляет, не зря же у нее всегда останавливается, как в хутор приезжает, потому, думаю, надо ко всему готовым быть.

- Не пропадем мы, мама, - сказал Миша. - Фролова угнали тоже, так что я один теперь в кузне, все заказы мои, проживем, не печалься, а там, глядишь, и отец вернется. Ванюха тоже по хозяйству будет помогать, а насчет отца, думаю, разберутся.

Но в Эльтоне разобраться не успели: Василий Иванович Карпов умер, едва подвода достигла района - не выдержало его сердце позора. Говорят, от сумы да тюрьмы никак не уйдешь. От сумы семья кое-как уходила, а вот от тюрьмы уйти Василию Ивановичу не удалось. Пусть и не настоящая тюрьма - ссылка, а все равно не сам себе хозяин, подневольный человек.

Из Эльтона в Смирновку полетел приказ: вместо умершего Карпова сослать его старшего сына. Время было суровое, в районе верили сведениям с мест - сколько их, врагов, неожиданно обнаруживалось, попробуй разберись, где правда, а где ложь, кто настоящий враг, а кого оклеветали. Тело Василия Ивановича не вернули семье, а Михаила отправили в ссылку.

Остался Ваня в семье старшим мужчиной. Мать заболела и долго не вставала с постели. А Ольга Чурзина, посмеиваясь, глядя на всех огромными зазывными глазищами, ходила по хутору королевой. Мужики, усмехаясь, цикали ей вслед - хороша бабенка! Женщины молчали затаенно, придерживали при ней языки, а за глаза костерили почем зря. А Ваня ненавидел Чурзину недетской ненавистью.

А тут еще новое испытание подоспело: зятя Петра мобилизовали в Красную армию. И если бы не родичи Петра, то не сумел бы Ваня вспахать и засеять свой надел. А в колхоз их, как кулацкую семью, не приняли.

Земля отозвалась добром на хлопоты - всходы встали ровные и крепкие, видно, вдосталь Ванины слезы да пот напоили землю. Радовался мальчишка: и долги, по всему видать, раздадут, и хлебозаготовки выполнят, и самим еще останется. Но опять обрушилась на семью нежданная беда - прошел град полосой, и надо было ему упасть именно на полосу Карповых! Стоял Ваня на коленях у края полосы, руками поднимал обессиленные побитые градом стебельки, а они не выпрямлялись, роняли на мальчишескую ладонь зеленые колоски. Слезы капали у маленького хозяина из глаз: «Что же это такое? И люди, и даже природа против нас!»

Осень не принесла желанного урожая. Кое-как сжали хлеб, обмолотили, вышло всего шестьдесят пудов - едва хватало план по хлебосдаче выполнить, немного отсыпать на семена, а жить придется впроголодь.

Охнуло, загудело гневно, закричало собрание единоличников в сельсовете, когда представитель из района прочел разнарядку для сдачи зерна. Услышав цифру «двести», мать Вани, простонав, поднялась со скамьи:

- Люди добрые, за что вы со свету семью нашу сживаете? Ведь знаете, что мальчонка мой как взрослый мужик работал на поле, а собрали мы всего шестьдесят пудов. Помилуйте, люди добрые!

- А может, припрятано где? - съязвила Чурзина. - Кулаки, а в бедных рядитесь.

- Кулаки? - удивился щеголевато одетый представитель из Эльтона. - А почему не высланы? Разве не понимаете, что весь кулацкий род вывести под корень требуется, чтобы не мешали они трудовому крестьянству светлое будущее строить!

- Да какие они кулаки? - сказал кто-то с задних рядов.

- Это что там за подкулачник голос подает? - вскинулась Чурзина. - Ай забыли Дерябина да кузнеца Фролова? Они тоже за кулака Карпова стояли, а где они сейчас? А? - она даже привстала, выглядывая того, кто посмел вступиться за Карповых. Но люди молчали.

И опять потянулись подводы из хутора, увозившие из родных мест раскулаченные семьи, и среди них были Карповы, лишь Надю не посмела Чурзина тронуть - она жена красноармейца.

Долгие дни и ночи плелся эшелон со ссыльными.

Ваня на листке бумаги записывал станции, через которые тащился поезд. Голодно и холодно Карповым: продуктов и теплых вещей разрешили взять с собой немного. Впрочем, никому в их эшелоне не было легче.

Миновали Саратов, Уфу. Все дальше Волга, все ближе Урал, а за ним - неведомая, далекая, холодная каторжная Сибирь. Неужели везут туда? В Казахстане, где сейчас Миша, говорят, теплее.

На станциях на спецпереселенцев смотрели враждебно и недоверчиво. Ваня понимал, что иначе и быть не может, ведь они для тех людей - враги, раскулаченные. Может и так, наверное, в их эшелоне и в самом деле были настоящие кулаки-мироеды, а они, Карповы, разве враги советской власти? На одной из станций Ване удалось бросить письмо товарищу Сталину в Москву. На каждой остановке ожидал, что снимут их с эшелона, дескать, ошибка вышла, не виноваты вы, но чем дальше плелся поезд, тем надежда становилась меньше - видно, затерялось письмо где-то в круговерти двадцать девятого года. Одно стало ясно - везут их в Казахстан, там, в поселке Компанейский, живет Миша, может быть, разрешат им жить вместе. Но к Мише Ваня с братьями попал лишь после смерти матери.

- Миша, я посоветоваться с тобой хочу.

- Ну? - сонно отозвался брат. - Чего тебе?

- Миша, может, нам с Лешей уехать к Наде, все ж тебе легче будет с Сашей? А я бы там в колхозе работал.

Миша сразу же проснулся.

- Да ты что это, Ванька, придумал? Через всю страну ехать с малым парнишкой?

- Да ведь мне уже четырнадцать, Лешке - десять лет. Доедем!

- Вам плохо у меня? - Миша привстал на месте, всмотрелся в темноту, где лежал на лавке Ваня.

Тот вздохнул. Конечно, не плохо. Брат очень заботится о них, работает, рыбной ловлей занимается, ходит в степь силки на зайцев ставить. Да только видит Ваня, что на висках у брата седина появилась - нелегко ему! И это в двадцать лет! Ему бы погулять, жениться, а тут на голову свалилась семья их трех парнишек-сорванцов. Самый младший, Сашка, пешком под стол ходит - какой с него спрос. А Ваня по хозяйству помогает, Лешка тоже без дела не сидит, однако на четверых заработок все равно только один - Мишин. Конечно, сейчас идет уже тридцать второй год, и то, что случилось с их семьей, названо «перегиб в сельскохозяйственной политике» - Ваня сам об этом читал в газете, да ведь им, Карповым, не легче стало: отец умер, мать умерла, братья даже не знают, где они похоронены.

- Ты чего молчишь? - вновь спросил Миша. - Плохо что ли у меня?

- Да что ты, Миша! - вскинулся Ваня. - Очень хорошо, главное - мы все вместе, да ведь трудно тебе с нами, Миша. Мне на земле сподручнее, а тут все равно на стройку к тебе не берут - мал, дескать. А там у нас дом есть. Да ты не беспокойся! Мы с Лешкой доедем! - успокоил Ваня брата.

- Да как доедешь? Знаешь дорогу?