Ладно, все нормально. Зубы еще на месте.

– Мда. Думаю, пришла пора пожелать всем спокойной ночи и доставить тебя, дружочек, домой, – сказал Дрю. Встал со стула, он положил на стойку несколько банкнот, затем поднял мою мертвую руку и забросил ее себе на плечо. Пока он выводил меня на улицу, я поднял на него жалобный взгляд.

– Я хочу съесть ее сникерсовый пальчик, но у меня отнялись зуборуки.

После этого я ничего больше не помнил.

Глава 6

У МЕНЯ БОЛЬШОЙ ПЕНИС!

Мне приснился самый лучший на свете сон. Один из тех жарких снов, в котором вы занимаетесь сексом и только-только начинаете испытывать оргазм, как медленно просыпаетесь и не понимаете, то ли у вас и впрямь случился оргазм, или он вам приснился, но вы точно знаете, что вам хочется продолжения. Лежа в тепле и уюте под одеялом, я скользнула рукой между ног, чтобы либо повторить, либо закончить начатое. И в момент, когда мои пальцы проникли под нижнее белье, я открыла глаза и закричала:

– ТВОЮ Ж МАТЬ!!!

Рядом с кроватью стоял и смотрел на меня мой сын. Серьезно, он стоял в паре дюймах от моего лица и смотрел на меня, как те жуткие близнецы в «Сиянии»14. Стараясь не схватить сердечный приступ, я ждала, что он вот-вот скажет «Приходи играть с нами» таким же пугающим голосом.

– Гэвин, серьезно. Нельзя вот так стоять и смотреть на свою мамочку. Это странно, – промямлила я, приложив руку к раскалывающейся голове и пытаясь успокоить своё колотящееся сердце.

Милостивый Иисус, кто вчера ударил меня по голове и напихал в рот дерьма?

– Мамочка, ты сказала плохое слово, – сообщил мне Гэвин, забравшись на кровать и усевшись верхом на мой живот. Моя вторая рука присоединилась к первой, и я крепко схватилась за голову, опасаясь, как бы в комнате не произошел взрыв.

– Да, мамочка сказала плохое слово. Иногда мамочки говорят плохие слова. Просто никогда не повторяй их, понял?

Он начал скакать на мне, будто на одном из тех дурацких мячей с ручками.

– Гэвин, не надо. Мамочка нехорошо себя чувствует, – пожаловалась я.

Он перестал прыгать и, наклонившись вперед, развалился на мне так, что его лицо оказалось прямо напротив моего.

– Мамочка, хочешь, я поколочу твоих друзей? – прошептал он заговорщически. Я убрала руки с головы и открыла глаза.

– Ты о чем, Гэв?

Он положил подбородок на руки, сложенные на моей груди

– О твоих друзьях, мамочка. Из-за которых ты плохо себя чувствуешь, – сказал он своим звонким голосом. – Понятное дело.

Обняв его, я покачала головой.

– Понятия не имею, что ты имеешь в виду, дружок.

Он раздраженно выдохнул. Бедный ребенок. Досталась же ему такая тупая мамаша.

– Папа говорит, что тебе плохо из-за твоих друзей Джонни, Джека и Хосе15. Друзья не должны так поступать, мамочка. Если бы мне стало плохо из-за Люка, он бы получил у меня по яйцам!

– Гэвин! Прекрати, мы так не разговариваем, – одернула его я.

– Хорошо, – надулся он. – Я бы пощекотал ему яички.

Иисус Христос на вафельном рожке. Вот почему некоторые дикие звери пожирают своих детей.

– Просто не говори о яйцах, – сказала я, вздохнув, и перевернулась так, что он скатился на матрас рядом со мной и захихикал.

– Мой лучший друг Люк говорит о яйцах. Он однажды показал мне свой пенис. А у девочек есть пенисы? Папа взял меня завтракать, и я съел три блина с сиропом и сосиски, а вчера папа разрешил мне выпить за ужином «Доктор Пеппер», но я сказал ему, что мне нельзя пить его во время ужина, а он сказал мне не говорить тебе, и я сказал ему «хорошо», но забыл. Давай пойдем в парк?

Стоп. Пожалуйста, Господи, просто останови это.

– НУ ЧТО, КАК СЕБЯ ЧУВСТВУЕМ, КЛЭР? – крикнул со всей дури мой папа, прислоняясь к дверному косяку моей комнаты с чашкой кофе в руке.

Я приоткрыла один глаз и, прищурившись, уставилась на него в попытке изобразить злобный взгляд, но для этого мое лицо слишком сильно болело.

– Очень смешно, старик. Не вынуждай меня подойти к тебе и врезать. Меня не тошнит. И мои ноги снова работают, – пробормотала я, в то время как Гэвин ерзал, пинался и карабкался по мне, чтобы слезть с кровати.

Он подбежал к отцу и, бросившись ему в ноги, влетел головой прямо в семейное достояние.

– Дерьмо! Гэвин, будь поаккуратней, приятель, – прохрипел мой папа и взял его на руки.

– Папа, давай сходим в дерьмо-парк?

Надо отдать моему отцу должное: он никогда над таким дерьмом не смеялся. То есть, над такими вещами. Черт его знает, как ему удавалось сохранять спокойствие. Лично мне было сложно не засмеяться – в случаях, когда Гэвин не говорил про дер… про такие вещи на людях и не смущал меня.

– Гэвин, помнишь наш вчерашний разговор насчет слов для взрослых? Так вот, «дерьмо» и есть одно из таких слов. Не говори его, – строго произнес отец, глядя Гэвину в глаза.

– А когда я стану большим мальчиком, мне будет можно говорить это слово?

– Да, когда станешь большим мальчиком, тогда будет можно, – ответил он.

Гэвина его ответ, по-видимому, удовлетворил, и он забыл про дерьмо-парк. Отец отпустил его, и он, выбежав за дверь, умчался по коридору в свою комнату.

– Спасибо, что посидел с ним вчера, когда Лиз уехала к Джиму, – сказала я, прислонившись к спинке кровати.

– Ага.

Он все стоял, глядя на меня, и попивал свой кофе. Он чуял: что-то произошло. Я не чуралась алкоголя, но то, как я так накачалась вчера – да еще на работе, – означало, что произошло нечто плохое. Слава богу, Лиз осталась со мной в баре на всю ночь и проследила за тем, чтобы я не разбила еще больше стаканов и не наблевала кому-нибудь на колени.

Не знаю, как мне удалось проанализировать то, что произошло вчера ночью. Или, точнее, того, кто произошел вчера ночью. Едва увидев его лицо, я сразу его узнала. Его синие глаза были неопровержимой уликой. Мало того, что они постоянно мне снились, мне вот уже четыре года приходилось ежедневно смотреть в точно такие же глаза.

Черт!

Утренний сон наверняка тоже был про него.

Двойной черт!

Голос тоже был неопровержимым доказательством. Этот глубокий, хрипловатый голос, который бормотал «Боже, ты так чертовски красива» в той темной комнате пять лет назад, все время всплывал в моей памяти. После того, как я перевернула поднос и нырнула за барную стойку, я с паникой посмотрела в сторону Лиз. Она без колебаний подошла ко мне, чтобы посмотреть, что произошло. Мои безумные слова «О ГОСПОДИ, О ГОСПОДИ, О ГОСПОДИ, МАТЬ ТВОЮ, ЭТО ОН, ЛИЗ, ЭТО ОН И ОН ЗДЕСЬ, И ОН ВИДЕЛ МЕНЯ, И О ГОСПОДИ, Я НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ ЭТО ПРЯМО СЕЙЧАС!» подтолкнули ее к действию, и она высунула голову, чтобы рассмотреть его получше. Всего через несколько секунд она снова скрылась в моем убежище и визгом подтвердила, что это Он.

Мой папа стоял у двери и постукивал ногой в ожидании продолжения. Времени, чтобы обдумать свои следующие слова у меня не было, но от отца я никогда не скрывала. И, сделав глубокий трагический вздох, выпалила:

– Вчера вечером он приходил в бар.

Несколько секунд отец вопросительно смотрел на меня. Потом до него дошло. Его глаза округлились, а челюсть отвисла. Он точно знал, кого именно я имела в виду. В моей жизни было не так много мужчин, и мы оба знали: если б я говорила о них, то называла бы по именам. Единственным человеком, которого мы называли местоимением «он», был…

Черт! Я до сих пор не знаю, как его, черт побери, зовут!

– На сей раз ты хотя бы выяснила его имя? – с сарказмом спросил отец, словно считав мои мысли.

Я покачала головой и спрятала лицо в ладонях.

Отец вздохнул.

– Ну, если он вернется, и его понадобится убить, дай мне знать. Я обстряпаю все так, чтобы это походило на несчастный случай.

Если вы враг Джорджа Моргана, и видите его, то все равно уже слишком поздно. Он уже убил вас. Просто вы этого еще не осознали.

***

После душа и двух чашек кофе я снова почувствовала себя человеком. Почти. Пока Гэвин одевался, я проверила автоответчик и нашла сообщение от Лиз. Она просила встретиться с ней в старом помещении пекарни Андреа, чтобы я осмотрела место, прежде чем потеряю самообладание из-за той бомбы, которую она вчера сбросила на меня в машине. Лиз очень хорошо меня знала. Она понимала: стоит мне очухаться, и я скажу, что ей категорически запрещено покупать мне долбаный бизнес. Сумасшедшая. Хотя я знала, что приглашение встретиться в магазине было еще и отвлекающим маневром, чтобы я не зациклилась на другой катастрофе.

Батлер был небольшим университетским городком, на оживленной центральной площади которого располагались все семейные магазинчики – и в том числе «Пекарня Андреа». Кое-как справляясь с волнением, я пристегнула Гэвина в его автомобильном кресле и выехала в центр, уговаривая себя не возлагать слишком большие надежды. Слишком многое нужно было проработать и обсудить. Какую аренду мне надо будет платить Лиз? Что будет с Гэвином и со страховкой? Мы с Лиз будем партнерами или разделим пространство на две отдельные организации? Выдержит ли наша дружба такое соседство? Придется ли Гэвин пропустить колледж и торговать своим телом, чтобы сводить концы с концами, потому что все до последнего пенни я буду вкладывать в свой находящийся на грани разорения бизнес, который?

Черт, сейчас я доведу себя до приступа паники.

– Мы едем домой к тете Лиз? – спросил с заднего сиденья Гэвин, провожая взглядом мелькающие за окном машины дома.

Взглянув на него в зеркало заднего вида, я напомнила себе: все, что я делаю, все это ради него. Он заслуживал лучшей жизни, и я настроилась обеспечить ему эту лучшую жизнь.

– Нет, дружок, мы едем не к ней домой. Но мы с ней увидимся, – пообещала я, паркуясь напротив здания.

Минуту я сидела в машине и рассматривала наше здание. Оно стояло прямо на углу, и весь его фасад и боковые части занимали большие окна – идеальный магазин, где у каждой из нас может быть своя собственная витрина. Недавно «Пекарню Андреа» покрасили в ярко-белый цвет, а под окнами установили новые ящики с разноцветными герберами. Выглядело красиво.