Мои сперматозоиды с голосом Брюса Уиллиса те еще засранцы. Наверное, возомнили себя Джоном Макклейном из «Крепкого орешка» – другого разумного объяснения для всей этой хренотени у меня нет.

– Ты кто? – спросил я ребенка с моими глазами, когда наконец-то ко мне вернулся дар речи.

– Я – Гэвин Морган, а ты, черт возьми, кто такой?

Глава 11

Отличные вибрации

Вот черт.

Мой папочка отправит Картера на тот свет еще до того, как у меня появится хотя бы крошечный шанс сообщить ему об отцовстве. Впрочем, я совершенно уверена, что поезд уже ушел. Либо до него не дошло, либо он находился в состоянии шока. Или я полностью упустила тот факт, что ему понравилось кричать о волосатых яйцах и о шлепках.

Гэвину же нравится постоянно болтать о своих яичках. Возможно, это наследственное…

– Ты кто? – прошептал Картер, глядя на Гэвина с таким лицом, будто пытался в уме извлечь квадратный корень из числа пи.

– Я – Гэвин Морган, а кто такой, черт возьми?

– ГЭВИН! – возмутились мы хором. Все, кроме Картера. Тот по-прежнему выглядел так, будто его вот-вот стошнит.

Проклятье! Не так я все это представляла. После того, как мы с Картером сблизились, я поняла, что мне скорее надо во всем ему признаться. И я планировала сделать это сегодня, но постепенно.

И, разумеется, после того, как напою его очень большим количеством алкоголя.

– Это один из маминых приятелей, дружок, – сказала я Гэвину. На тот момент слово «приятель» показалось мне более уместным, чем «папаша, которого ты никогда не знал» или «тип, обрюхативший твою мамочку». Я могла бы дотянуть до его подросткового возраста, чтобы ошарашить его этой информацией.

Гэвину заскучал из-за отсутствия ажиотажа, поскольку все просто стояли и ждали, когда же мозг Картера взорвется. Концентрация у Гэвина была как у сидящего на крэке двухлетнего ребенка с синдромом дефицита внимания. Он начал извиваться в моих руках, и я поставила его на пол. Затаив дыхание, я смотрела, как Гэвин подходит к Картеру и останавливается напротив него, уперев руки в боки.

– Так ты мамочкин приятель? – спросил он.

Картер молча кивнул, стоя с разинутым ртом. Наверняка он даже не слышал Гэвина. Если б его спросили, нравится ли ему смотреть гей-порно и одновременно рисовать картины с котятами, и он бы и тогда только кивнул головой.

Не успели мы опомниться, как Гэвин отвел один из своих кулачков ярости назад и заехал Картеру прямо по самому дорогому. Картер тут же скрючился, зажав руки между ног и шумно дыша.

– О боже! Гэвин! – воскликнула я, потом метнулась к нему и развернула лицом к себе, пока позади меня папа и Лиз ржали как гиены. – Да что с тобой? Мы не бьем людей. НИКОГДА! – отчитала его я.

Пока Картер пытался восстановить дыхание, отец умудрился прекратить смеяться и извиниться.

– Прости, Клэр. Наверное, это я во всем виноват. Вчера я разрешил Гэвину посмотреть со мной «Бойцовский клуб».

Я – полное унижение Клэр.

– Из-за твоих приятелей однажды ночью тебе было плохо. А ты сказала, что он – твой приятель, – пояснил Гэвин, будто в этом был смысл, и отец захохотал еще громче.

– Ты совсем не помогаешь, пап, – прорычала я сквозь зубы.

– Не смей больше обижать мою мамочку, ты, говнюк! – прокричал Гэвин Картеру, наставляя на него палец.

– Господи боже, – прохрипел Картер. – Он что, только что угрожал мне?

– Господи бозе! – повторил за ним Гэвин.

Лиз поспешно взяла его на руки.

– Ладно, маленький мужичок, давай-ка мы с дедушкой и с тобой прогуляемся и поговорим о словах для взрослых? – сказала она Гэвинау, потом подошла к отцу и подхватила его под локоть.

Я бросила на нее благодарный взгляд. Она лишь улыбнулась и вывела папу с Гэвином, который шептал ей на ухо о чем-то, увиденном в мультике про Спанч Боба, за дверь.

Когда мы с Картером наконец-то остались наедине, я осмелилась взглянуть на него. Он не выглядел рассерженным. И не выглядел грустным. Он просто выглядел так, будто понятия не имеет, где находится, или какой сейчас день недели. Мы просто стояли и несколько минут смотрели друг на друга, и в итоге тишина меня доконала.

– Скажи же хоть что-нибудь, – взмолилась я.

Всего пару минут назад я пребывала в блаженстве. Картер наконец-то вспомнил меня, он обнимал меня и собирался поцеловать… Теперь все было разрушено. Из-за меня. Надо было рассказать ему раньше.

Картер затряс головой, будто пытаясь что-то из нее вытряхнуть.

– Это был ребенок, – констатировал он. – Я не люблю детей.

Я прикусила язык. Картер все еще пребывал в состоянии шока. Не могла же я просто нагрубить ему из-за того, что он сказал нечто подобное. Черт, да мне тоже не нравятся дети, и все-таки я живу с одним. Я люблю своего ребенка, но это не значит, что он мне все время нравится.

– Я же надел презерватив. Я точно помню, что на мне был презерватив, – сказал он обвинительным тоном и посмотрел на меня с выражением паники на лице.

Прекрасно, так получай за то, что я держала язык за зубами. Удовольствие, которое я ощущала, пока он прижимался ко мне и целовал мою шею, вылетело в окно.

– В самом деле? Ты правда помнишь? Хотя двадцать минут назад и понятия не имел, кто я такая? Нет, ты прав, ты надевал-таки презерватив. На три толчка, после того, как лишил меня девственности! Позволь кое-что объяснить тебе, Эйнштейн. Они эффективны не на все сто процентов, особенно если использовать их неправильным образом, – вспылила я.

– Да у меня же содержимое желудка подкатывает к горлу, когда кого-то тошнит. И я понятия не имею, как менять памперсы, – произнес он в ужасе.

– Картер, ему четыре. Он не ходит в памперсах. И Гэвин не Линда Блэр из «Изгоняющего дьявола». Он не фонтанирует днями напролет рвотой, – сказала я, закатив глаза.

– У меня болит член. Мне надо выпить, – пробормотал он, а потом развернулся и вышел за дверь.

***

К тому времени, как папа и Лиз вернулись с Гэвином в магазин, я была не в настроении для разговоров. Посадив Гэвина в машину, я, не говоря ни слова, выехала домой. Возможно, я вела себя как малое дитя, но мне было все равно. Я злилась на них за то, что они находили это смешным, а также на себя за то, что не рассказала Картеру сразу. И я бесилась из-за того, что все это сводило меня с ума.

Да кого волнует то, что он испугался и, возможно, больше никогда с нами снова не заговорит? Не то чтобы мы что-то теряли. Гэвин же не знает, кто такой Картер. Как можно потерять что-то, чего никогда не имел?

Но я его имела. Буквально. И даже несмотря на то, что в свое время я облажалась, мне было прекрасно известно, что именно я потеряла. Он открылся мне за две недели, и я знала о нем намного больше, чем прежде. Я узнала, что он любит свою семью и больше всего на свете хочет завести свою. Что он трудоголик и готов на все ради тех, кого любит. Мне было приятно находиться с ним в одной комнате, видеть его улыбку, слышать его смех, чувствовать его руки и знать, что я не одна в этом сумасшедшем родительском статусе.

Вот блин! Я попала. Мне не все равно. Я хотела его в своей жизни, в жизни Гэвина. Я хотела, чтобы Гэвин знал своего отца, и мне хотелось, чтобы Картер знал, какого потрясающего маленького человечка он помог создать. Я мечтала проводить с ним больше времени, и желала, чтобы он узнал меня. Не мою демоверсию, которую я предоставила ему по телефону из страха выложить все про Гэвина, и не версию-фантазию с шоколадным запахом, за которую он держался все эти годы, а настоящую меня. Ту, которая отложила все свои мечты ради воспитания сына. Ту, которая повторила б все это снова, если бы это означало, что она получит Гэвина. Ту неидеальную сумасшедшую меня, которая делает поспешные выводы и бесится из-за самых рутинных вещей. И которая отдала бы все на свете, лишь бы вернуться на пять лет назад в то утро и остаться в объятиях парня, пахнувшего как сладкие булочки с корицей, и чьи поцелуи обжигали сильнее огня.

Остаток дня я вычищала дом сверху донизу. Верный признак того, что я на взводе. Ненавижу убираться.

Я стояла на четвереньках и выгребала из-под дивана разную дребедень: обертку от пирожка «Поп-тарт», леденец на палочке и поильник с чем-то, что когда-то было, видимо, молоком.

Боже ж ты мой, Гэвин не пил из поильника уже больше года.

– Мамочка, к нам придут на вечеринку?

– Нет, у нас не будет вечеринки, а что? – спросила я, подняв два пенса, никель и четыре пустых обертки от фруктового снека.

– Ну, ты убираешься только тогда, когда к нам приходят гости.

Я вылезла из-под дивана и села на корточки.

– Я убираюсь не только перед приходом гостей, – заспорила я.

– А вот и да.

– А вот и нет.

– Да-да.

– Нет-нет.

– А вот и да.

Аааааа! Я ввязалась в спор с четырехлеткой.

– Гэвин, хватит! – прикрикнула на него я. – Иди и наведи порядок у себя в комнате.

– Черт возьми, – пробормотал он.

– Что ты только что сказал? – спросила я строгим голосом.

– Я люблю тебя, мамочка, – произнес он с улыбкой, а потом меня обнял.

Проклятье. Я тряпка.

За день три звонка от Лиз и один от отца были отправлены в игнор. Голосовые сообщения Лиз были ой как предсказуемы.

«Не дури. Позвони мне.»

«Еще не достала палку из своей задницы?»

«…О, ДА! Сильнее, Джим! О, черт, да…»

Эта сучка набирала меня своей задницей, пока занималась сексом с Джимом.

Голосовое сообщение от папы демонстрировало всю глубину его тревоги за мое состояние.

«Я не оставлял у тебя дома свою кепку «Budweiser»?»

К вечеру мне стало жалко Картера. Ведь для него все это и впрямь было как гром среди ясного неба. Только представьте: вы склоняетесь для поцелуя, а в следующую секунду становитесь отцом четырехлетнего ребенка.

Боже мой, он почти что поцеловал меня.

Моя рука, складывающая тарелки после ужина в посудомоечную машинку, замерла, и я уставилась в никуда. Мне следовало хорошенько продумать, что в следующий раз сказать Картеру, но воспоминания о сегодняшнем утре были еще слишком свежи. Я давно не подпускала мужчину так близко. Мое тело изголодалось по любви. Чего греха таить, в глубине души я всегда мечтала о том, чтобы вновь оказаться с Картером. Только на этот раз совершенно трезвой, дабы запомнить все до единой детали. Как ни стыдно признаваться, но он всегда был звездой моих фантазий для мастурбации. Правда, они всегда были выдуманными, поскольку в качестве исходного материала для мастурбации наш первый сексуальный контакт не годился – за исключением поцелуев и его сексуальности. А сейчас у меня были реальные факты, и я могла ими воспользоваться.