На Бойне каждый боится кого-то. Одному Тирану никто не страшен. Он единственный на всю местность, самый сильный.

Я тоже один. Самый слабый.

Весь залит кровью. Она сочится из ран и ранок непрерывно, привлекая все новые и новые нападения.

Чтобы восстанавливать себя, сжираю в сутки килограммов по пять живой мелочи. Счастье, что о еде не беспокоишься — только протягивай руку, следя, чтоб ее не откусили. Порой полусгнившая коряга одета вся живой, шевелящейся массой полусгнивших улиток, как одеялом. Сегодня видел миллион, может быть, их сразу — ствол был покрыт в два-три слоя.

Хуже всего эти повороты.

Восьмой день — теперь считаю.

В хмызнике попадаются штуки, относительно которых не поймешь, то ли оно растение, то ли зверь. Утром обнаружил, что в бедро на полсантиметра ввинтился стебель, снабженный, видимо, анестезирующим составом. Он явно пил кровь в темноте, и, когда я его оторвал, было впечатление, будто на кончике что-то вроде рта. Но этот стебель ответвился от другого, такого же тонкого, тот — от следующего, и в неразберихе листьев, почек, сучков я им не сыскал конца. А днем большая ящерица, выскочив из-под моей ноги, попала в светло-фиолетовое образование вроде губки. Ящерица забилась, потом затихла, а губка охватывала ее тысячью ниточек-присосков. Лианы движутся с быстротой, заметной для глаза, обвивают петлями. Они крепки, словно проволока, мне их не разорвать.

Видел огромный череп Длинной Жабы. Он весь дырчатый — чтобы меньше весил, вероятно. Напоминает корзинку для бумаг.

Повороты доведут меня до сумасшествия.

Восьмой день… Или восьмой был вчера? Путаюсь.

Хмызник, куда бы ни идти, стоит плотной, охватывающей стеной. Метра три-четыре. Выше ему не подняться, поскольку его непрерывно жрут, да и сами растения душат друг друга.

Наверху ветви переплетаются так, что ты постоянно под крышей. Будь тут крупные деревья, можно было бы влезать, определять направление к горам и вулкану. Но тонкие стволы гнутся, сразу оседаешь в чащу.

И потом еще эти повороты.

Девятый день… или десятый.

Сегодня меня увидел Деятель… то есть Тиран.

Дрогнула земля. Рядом, проламывая хмызник, опустилась трехпалая лапа. Серо-желтые корябаные когти, каждый у основания толще бараньего рога, глубоко втиснулись в почву. Брюхо уходило вверх, и там, как два сомкнутых ковша экскаватора, повисли челюсти. Маленький глаз зыркнул на меня, оцепеневшего. И все. Лапа переступила, хвост диаметром в нефтеналивную цистерну потянулся — поехал мимо. Темная морщинистая кожа напоминала кору дуба.

Он меня не сожрал. Однако не был сыт — брюхо висело огромной порожней складкой.

А хмызник нейтрален только внешне: кровь льется, экскременты падают и вместе с недоеденными лапами, шеями, хвостами составляют густую кашу, которой с удовольствием питаются корни растений. Идти тяжело. Нога иногда погружается в эту кашу даже по щиколотку.

Однако самое жуткое — повороты.

На Бойне нельзя больше секунды смотреть в одну сторону. И поскольку у меня сзади нет глаз, приходится непрерывно поворачиваться, успевать, если надо, отогнать кого-то, отскочить, убежать. От бесконечного дергания кружится голова. От восхода до заката рывки, никакой возможности что-то сообразить, сосредоточиться.

Только что опять слышал подземный рокот. Возможно, земля колеблется и днем, но этого не заметить, потому что я уже в горячке, в полубреду. Кроме того, в светлое время на Бойне оглушающий шум: свистят, жужжат насекомые, рев, вой, треск.

Думаю, почему они кинули меня сюда со скользкого склона кратера. Кончился срок в кембрии?

Так или иначе, очнулся на берегу. Кругом трава, кусты. Восторг охватил, катался в экстазе. Небо еще только светлело, солнце не успело разогреть всю нечисть. Взобрался на холмик, огляделся. Показалось, что место примерно то же самое. Но, конечно, через миллионы, сотни миллионов лет. Увидел, что малого, зловещего кратера не существует, а дальний, прежде увенчанный снегами, сохранился. Сделался, правда, мельче, ниже, став действующим вулканом — клуб черного дыма над ним. Ущелье превратилось в реку, широкую, медленно текущую к морю. А все пространство между ней и цепью голых возвышенностей у вулкана, было залито зеленью. Чаша, долина в сотни квадратных километров. Чья-то черная башка торчала над водой в реке, еще одна высунулась из кустарника, и я возликовал — не один, мол.

Помню, оглядел себя с гордостью. Плечи, руки, грудь — все в отчетливо обозначенных мускулах, сыромятно-гибких, готовых в любой момент взорваться силой. Решил, что вот здесь-то мое настоящее место, что вполне способен принять вызов, который посылает мне этот новый мир.

До чего все глупо.

Коричневый кожистый мешок, висевший на пальме, вдруг развернулся. Опомниться не успел, сделалось темно, голова моя с висков сжата зубами. Перед носом отверстие глотки, как труба вентилятора. Выдираюсь в панике. Что-то хлопает рядом. Ветер. Оказывается, большой летающий гад сдуру решил проглотить. Вырвался, по щекам льется кровь. Огромная тварь шипит, бьет крыльями. В ту же секунду сзади хватают за пятку, из воды вылезает еще кто-то и торопится ко мне с пастью, как раскрытый чемодан.

Кинулся в хмызник, и все. Оказался на Бойне…

Перед самым вечером меня здорово укусил Куриц — животное размером с курицу и на нее похожее, но без перьев, все покрытое чешуей. Странно, что столь мелкая тварь нападает на такого большого.

Передние лапы этого существа кожной складкой соединены с туловищем, так что помогают ему немного подержаться в воздухе, когда прыгает. Рот маленький, ороговевший, почти клюв. Хвост — нелепый, чешуйчатый обрубок.

Прогнал, но ранка на плече саднит и ноет.

Ужасный день — кажется, двенадцатый.

Куриц прицепился ко мне. Выкусывает из моего тела кусочки, убегает и возвращается.

Утром он налетел снизу, пешком. Тяпнул за икру. Не до мяса, но куска кожи не стало. Возникла розовая ямка, где крошечными капельками стала проступать кровь. Пока я рассматривал рану, Куриц в двух шагах заглатывал то, что сумел урвать. Я бросился на него, он отскочил. Опять я кинулся, Куриц отпрыгнул, однако не убежал совсем.

Но ведь мне невозможно посвящать все внимание этой твари. На меня вдруг пошла ожившая колода — здесь масса зверей крокодильего типа. Метнулся в густую заросль, и сразу адская боль на лопатке. Это Куриц сверху. Ощупал — ямка, на этот раз более глубокая и сильно кровоточащая. Снова за ним, но его не отогнать. Он постоянно рядом, в нескольких метрах. Заходит сзади, использует каждый момент, когда я отвлечен. Пробовал сам убежать, хоть и стыдно — от такого ничтожества. Он не отставал, преследовал и перед закатом ухитрился откусить верхний сустав мизинца на ноге вместе с ногтем.

Тут уж кровь просто хлынула. Тотчас захромал. Удалось залепить это место комком тягучей смолы, но ходил, опираясь лишь на пятку. От боли не могу заснуть…

Вулкан где-то неподалеку. Недавно опять раздавался глухой рев — значит, жерло кратера в десяти километрах, не больше.

А горы должны начинаться еще ближе.

Четвертый день… то есть четырнадцатый.

Наверное, схожу с ума… Может быть, это галлюцинация, но Куриц заметно вырос — уже по пояс мне. Сегодня долго и серьезно просил его отстать от меня. Приводил доводы — мол, я человек, во мне будущее. У него на конце клюва присох кусочек чего-то темного, скорее всего моя плоть. Было впечатление, что слушает со вниманием, даже сочувствует. И только когда он когтем задней ноги стал чесать круглый выпуклый глаз прямо по роговице, я опомнился.

На ровном сухом месте эта мерзкая тварь у меня и двух минут не прожила бы. Убил бы камнем… То есть что значит «убил»? Я бы только подшиб, а потом еще терзал часами.

Но нет же камня. Болото, чаща.

Не знаю, который я уже день на Бойне.

Кажется, сдался. Сижу, забившись в чащу. Затылок, плечи, спина объедены. Ослабел от потери крови. Куриц где-то рядом. Проголодается, будет меня доедать.