– Я уверен, – закончил Генрик, – что медицинская экспертиза установит, что пани Бутылло была убита между девятью и половиной десятого, то есть в то время, когда я находился у Гневковского.

– Не требуйте от врачей невозможного. Врач может установить время убийства только приблизительно. А установить, была ли она убита без пяти девять или в тридцать пять десятого, пока, к сожалению, не в его силах. А для того, чтобы ударить ножом, сунуть тело в шкаф и прикрыть следы крови ковриком, не нужно и пяти минут.

– Вздор! Чепуха! – выкрикнул Генрик, вскакивая с кресла. – Я ее не убивал. Неужели я сидел бы здесь всю ночь…

Пакула пожал плечами.

– А я и не утверждаю, что убили вы. Но справедливости ради я должен заметить, что убийца не всегда покидает место преступления. Случается даже, он сам звонит в милицию. А кроме того, вы ведь не знали, что я явлюсь сюда сегодня утром.

Он встал. На дорожке в саду вновь показался Скажинский. Генрик и Пакула вышли ему навстречу. Скажинский очень вежливо поклонился журналисту, не смея спросить, что делает он здесь в обществе милиционера.

– Я позвонил. Обещали сейчас приехать. В самом деле что-нибудь случилось?

– Спасибо, что позвонили, – холодно поблагодарил Пакула. – Вы узнаете об этом из газет.

– Дело настолько серьезно?! – воскликнул Скажинский. Генрик счел нужным вмешаться:

– Газеты далеко не всегда пишут исключительно о серьезных делах. Кстати, – вспомнил он, – чем кончилась история с золоченой солонкой? Гневковский вам ее продал?

– Сказал, что должен еще подумать.

Пакула сделал рукой жест, отсылающий Генрика в дом. А поскольку Скажинский не выказывал намерения уйти, Пакула сказал ему что-то резкое и выпроводил его из сада Бутылло.

– Все следы затопчет, – сердито проворчал он, входя в комнату.

Генрик держал в руке трость. Пакула взглянул на него с неприязнью.

– Мы эту штуку у вас отберем.

– Вы думаете, она сыграла какую-то роль во всем этом?

– Не болтайте чушь! Играй тросточка хоть какую-нибудь роль, то прежде всего убили бы вас. Несомненно одно – именно трость впутывает вас в целую цепь пренеприятнейших событий. Кто вы такой, черт вас дери?! – внезапно взорвался он.

– Как так? Вы не знаете, кто я?

– Что вы тут делаете? – кричал Пакула, не в силах сдержать себя. – Что вам нужно в квартире убитой?! Зачем вы сюда приперлись?! Кто вас об этом просил?! Кто вас заставляет спать в одной комнате с убитой?!

– Не знаю, – ответил Генрик. Пакула был прав. Тросточка впутывала Генрика в какие-то жуткие хитросплетения.

Пакула вырвал тросточку из рук подавленного Генрика.

– Надо еще проверить, не убита ли она вашим штыком, – с угрозой в голосе произнес он.

Пока не приехала оперативная группа, они сидели молча, погрузившись в свои мысли. Потом все изменилось: фотограф щелкал вспышкой, из шкафа вынули труп пани Бутылло. Генрик не хотел этого видеть и уединился в кухне с майором Бучеком, который тоже прибыл на место происшествия. Ему пришлось еще раз повторить свой рассказ о событиях вчерашнего дня. Наконец к ним пришел Пакула, отдал трость и присовокупил, что пани Бутылло убита ударом ножа. Очевидно, это был длинный кухонный нож. Удар был нанесен точно так же, как и при убийстве пана Бутылло: сзади, под левую лопатку, прямо в сердце. На свежевскопанной грядке под окнами комнаты были обнаружены следы ботинок. Подобные следы нашли также на вспаханном поле, за которым начинался лес. Собака-ищейка довела милицию до места, где убийца втыкал нож в землю, чтобы очистить его от крови. На лесной дороге след прерывался. Тут же стоял какой-то автомобиль.

– Тот же самый? – спросил Бучек.

– Пока неизвестно. Там сухая твердая глина, и следы шин почти неразличимы. Но чтобы выехать на шоссе, нужно проехать через грязный участок дороги, и следы в том месте обязательно остались. Увидим… – сказал Пакула.

– Этот гад оставил машину на том же месте, где и в прошлый раз.

– Почти в том же самом, – Пакула кивнул. Он велел Генрику показать подошвы. Затем презрительно махнул рукой.

– Значит, – удовлетворенно проговорил Генрик, – мне вовсе не привиделось, будто какая-то рожа заглядывала в окно.

Они не удостоили его ответом. Бучек посадил Генрика в милицейскую машину и отвез в Лодзь. Лишь через шесть часов, после долгого и утомительного допроса, на сей раз тщательно запротоколированного, Генрик попал к себе домой. Трость у него так и не отобрали: он пригрозил, что пожалуется в Министерство внутренних дел.

2 июня

В редакции еженедельника, где работал Генрик, отношения между сотрудниками основывались на взаимном доверии. Вчерашнее отсутствие Генрик объяснил необходимостью срочно съездить в Варшаву. Главный редактор посмотрел на это сквозь пальцы. Генрик принялся за работу, и чем больше он работал, тем сильнее укреплялся в решении отказаться от желания восстановить родословную тросточки, ибо до добра его это не доведет. Так бы и случилось, не позвони к нему сестра магистра Рикерта.

– Что с вами случилось? Я звонила вам вчера и позавчера, никак не могла застать.

– Я был в отъезде.

– А у меня для вас интересная новость. Я еще раз заглянула в записки моего брата и заметила, что все его торговые операции связаны с конкретными лицами, и лишь три помечены буквой икс, а одна – игрек. Это означает, что некоторые вещи мой брат купил от некоего Икса, а одну вещь продал некоему Игреку. Что вы об этом думаете?

– Какие именно вещи?

– Часы. Мой брат купил их у Икса двадцать пятого мая прошлого года. Четырнадцатого ноября прошлого года он приобрел у Икса золотое блюдо. Десятого марта он купил у Икса золоченую солонку, а двадцать первого мая продал Игреку серебряный нож.

– Кто, по-вашему, скрывается за этими буквами?

– Откуда я могу знать… Вы будете их разыскивать? Помолчав, Генрик ответил:

– Кто знает, может быть… Только не торопите меня. Пока мне хочется устраниться от каких-либо розысков.

– Но почему?

– Об этом вы в ближайшее время узнаете из газет.

– Прошу вас, расскажите мне, а то я умру от любопытства.

– Убита пани Бутылло.

На другом конце провода наступило молчание. Генрик подумал было, что старушка положила трубку, как вдруг услышал тихое:

– До свидания… – В трубке щелкнуло и послышались короткие гудки.

Вечером Генрик отправился в кафе на улице Монюшко. Там не оказалось никого из его друзей – ни Марека, ни Юлии. Он увидел отставного капитана, которого все звали ротмистром: в первую мировую войну он, по слухам, служил в кавалерии. Как обычно, ротмистр сидел со своим псом, французским бульдогом. Хозяин и пес были удивительно похожи. Одинаковые маленькие носы, выпученные глаза и отвисшие щеки. Ротмистр любил покровительствовать молодым писателям и журналистам. Его покровительство заключалось в том, что он без конца рассказывал о самых неправдоподобных происшествиях, якобы случившихся с ним. Хвастался своими ратными успехами и знакомствами в артистических кругах довоенного времени. Когда кто-нибудь из молодежи пытался вставить замечание, ротмистр кричал:

– Цыц! С вами говорит история.

Увидев ротмистра, Генрик очень обрадовался. Он знал, что старик – безумный фантазер, но обладает хорошей памятью.

– Пан ротмистр, – обратился он, присаживаясь к столику, – вам ничего не говорит фамилия Кохер? Адвокат Кохер.

Ротмистр бросил на него презрительный взгляд.

– Вы еще спрашиваете! Да я Кохера знал лично, он бывал в доме моего отца. Как вам известно, мой отец являлся директором лодзинского банка.

Генрик кивнул. Недавно ротмистр говорил, что отец его был известным в Лодзи промышленником.

– Адвокат Кохер умер, если я не ошибаюсь, в тысяча девятьсот девятнадцатом году, – продолжал ротмистр. – У него была дочь, изумительной красоты девушка, Иза Кохер. Слыхали о ней?

– Нет.

– Ах, что за девушка! Должен вам сообщить, у меня с ней было одно очень милое приключение. Прошу представить себе, но однажды, кажется, в двадцать третьем году…