Так он и ходил туда - сюда несколько часов подряд. В четыре утра он опять перепоручил все заботы Логману, а сам с неописуемым удовольствием полез спать на освобожденное место. "Только бы уснуть раньше, чем заболят колени",- уже засыпая, подумалось ему...

Поддубного разбудило солнце, бившее ему прямо в лицо через стекло кабины. Он открыл глаза: небо было голубым и безоблачным, чистый снег по линии взора искрился, ветер исчез, а мороз усилился.

Стихийно начался завтрак. Витя, охваченный общим настроением, достал банку рыбных консервов, легко вскрыл её с помощью штык-ножа (нравился ему очень этот нож и носил он его всегда при себе с удовольствием), и с большим аппетитом поел.

Примерно спустя полчаса батарею построили. И началось шоу: корчились от смеха контрактники, неприлично ржал Зарифуллин (хотя в армии иногда довольно трудно понять: что считать приличным, а что нет), и солдаты, глядя друг на друга тоже смеялись, но посдержаннее. Субординация-с! И было от чего посмеяться! Сводная батарея второго артдивизиона напоминала скорее африканский корпус в степях Дагестана, чем сынов славянского народа. Иссиня-черными лицами, последствиями ночи, проведённой над соляркой, сверкая желтовато-белыми зубами и белками глаз, выделялись Серый и Аншаков. ("А Серый-то жив",- удовлетворённо отметил Поддубный). Остальные были несколько светлее, склоняясь скорее к арабскому цвету кожи. Прапорщик Расул взял обоих "эфиопов" за шкирку и громко сказал:

-- Кругом полно снега. Если через пятнадцать минут вы не будете такие же белые, как этот снег, вам придет полный п.....ц! Остальных это тоже касается.

После таких слов смех моментально прекратился. Расул свои обещания выполнял чётко.

Личный состав, проклиная войну, начальство, погоду и свою несчастную жизнь, кряхтя и стеная, яростно тер лица. Витя не особо вникал в эти мероприятия. Его больше интересовал вопрос о том, что орудия-то стояли на абсолютно открытом месте, недалеко от Первомайского, и представляли из себя прекрасную мишень. Он пытался поговорить об этом с Арифуллиным (хотя и знал, что тот тоже ничего не решает), но тот отказался от комментариев, и Витя отступился. Может, и боя-то никакого не будет, чего зря спорить...

Опять начались бесцельные блуждания по позиции: лейтенант то забирался в кабину, то выбирался наружу, то говорил с кем-то, то молча вышагивал вдоль линии орудий. Делать ему было абсолютно нечего. Угнетала неопределённость: сколько продлится вся эта "компания", будет стрельба или нет? Никто ничего не знал, (естественно), и узнать было негде.

Неожиданно примчался Донецков.

-- Сворачиваемся! - продемонстрировал он годами выработанный командный голос, - и за мной!

"Ну, опять покатаемся", - обрадовался Витя. Но несколько преждевременно. Несчастья, преследовавшие многострадального сержанта Карабута и его доблестный расчет, и здесь не упустили шанса поглумиться: сломалось запорное устройство, крепившее Д-44 к "Уралу" - потерялся фиксатор. Поддубный, по долгу службы руководивший свертыванием, попал в трудную ситуацию. Колонна уже отходила, а закрепить орудие было совершенно нечем. Даже ржавой проволоки нельзя было найти в этой белой пустыне: она, ржавая и гнутая, возможно лежала прямо под ногами, но как её найти под снегом-то, вот проблема! Витя сам пришёл в отчаяние, как будто это он был виноват (за подчинённого всегда отвечает начальник - на то ему и власть дана!) и начал грозить Карабуту всяческими карами. Испуганный сержант и сам давно метался по кузову в поисках спасительного материала. И ему повезло, (это было так редко!): он нашёл проволоку, и потребовалась ещё минута, чтобы хоть как-то скрепить сцепное устройство и тронуться. Количество мата, которое Донецков обрушил на Поддубного, не поддаётся ни описанию, ни измерению. Витя молчал: сказать ему было нечего.

Пока петляли по кривым дорогам между каналами, погода испортилась: небо затянуло облаками, стало сыро и промозгло. Но, кстати, Витя как раз пасмурную погоду любил всегда, а солнечную, наоборот, - с трудом терпел. Уж такой человек был Виктор Поддубный - со своими странностями. Так что такая перемена его не огорчила, а напротив - добавила настроения.

После многочисленных поворотов и торможений, батарея, наконец-то, остановилась. Стоявшие впереди по ходу движения "Уралы" куда-то тронулись, а к Витиной машине подошёл Донецков и объяснил ситуацию:

-- Сейчас все из машины убирайтесь... Кроме водителя. Я пойду вперед машина идёт за мной. Вы все идёте за "Уралом". Я укажу место, где надо отцепить пушку. Потом её покатите вручную. Установите тоже там, где я скажу - и окапывайтесь.

Указания были предельно простыми и ясными. Осталось только выполнить.

А место предстоящего базирования оказалось очень интересным. Здесь прямая асфальтированная дорога вела прямо к Первомайскому. Строго перпендикулярно дороге шёл глубокий канал без воды. Земляной вал, образовавшийся в ходе работ по его выкапыванию, прикрывал орудия батареи от наблюдения со стороны посёлка. Вал был не низкий, не высокий - в самый раз. На пересечении канала и дороги находилась БРДМ. Ближе к тылу "припарковались" междугородные автобусы - штук шесть. Витя со все возрастающим любопытством обнаружил, что на месте маршрутных табличек были написаны названия ОМОНов различных городов. Как бы подтверждая этот факт, вокруг сновали амбалы в камуфляже всех мыслимых расцветок и фасонов. Вокруг валялись десятки банок из-под "Пепси" и "Колы", (Поддубный облизнулся), бумага из-под печенья, галет, обёртки от шоколада и прочих деликатесов, от которых у Витиных солдат обильно текла слюна. Когда артиллерия приблизилась, суета замерла. Омоновцы подобрались в кучу и, вылупив глаза, с отвисшими челюстями, рассматривали приближающихся вояк. Ещё бы: лица, частично оттёртые снегом, навевали мысли о жаркой Африке; шинели и фуфайки, грязные и оборванные, сразу говорили о нищете части. Особое внимание, как всегда, досталось рядовому Андрееву с его "ластами", производившими незабываемое впечатление. Кто-то из омоновцев присвистнул: "Цирк приехал!". Витя даже не знал: гордиться ему или стыдиться своей бедности.