— Опять? — Голос Лавкрафта, хрипловатый со сна, заставил ее подумать о двух головах на одной подушке и произнесенных шепотом словах любви.

Гейл посмотрела в его лицо и ничуть не удивилась, увидев, что во взгляде Эндрю горит желание.

— Как вы себя чувствуете? — тихо спросила она.

Между ними что-то происходит. Что-то важное. Но Гейл уже было все равно, как называется это чувство. Имеет значение только одно: пламя, горящее в глазах Эндрю. Этот взгляд заставил Гейл понять, что она хочет большего.

Он сел, подложил под спину подушку и оперся на медное изголовье кровати. Гейл вдохнула мускусный запах чистого мужского тела и почувствовала, что у нее закружилась голова.

Эндрю провел рукой по волосам, отстраняя со лба темные волнистые пряди.

— Думаю, хорошо.

Гейл полезла в сумку за стетоскопом и манжетой для измерения давления, обмотала руку Эндрю выше локтя и застегнула манжету на «липучку».

— Об этом судить мне. — Она приставила к вене стетоскоп, затем накачала в манжету воздух и медленно отпустила клапан. — Чуть выше, чем в прошлый раз, но в этом нет ничего особенного. Просто вы лежали, а теперь сели.

Затем Гейл потянулась к его запястью и измерила пульс.

— Слегка учащенный, — нахмурилась она. — Головная боль прошла?

— Одна прошла, другая осталась.

Голос Эндрю, хриплый, как после хорошей выпивки, привлек ее внимание. Когда Гейл поняла, о чем идет речь, она подняла взгляд и застыла как завороженная. Его глаза светились фиолетовым пламенем, как полночное небо после летней грозы в деревне. Мать-природа настоятельно требовала своего.

Эндрю взял ее за руку. Это прикосновение было бережным, но решительным. Гейл знала, о чем он думает. Знала, чего он хочет. Потому что сама думала о том же и хотела того же. С той самой минуты, как две недели назад увидела его в глазок. О да, они оба хотят того же. Только время для этого неподходящее. Для врача самое главное — это здоровье пациента. У него участился пульс и поднялось давление. Но она-то абсолютно здорова, а ощущает то же самое.

В тоне Гейл чувствовалось сожаление.

— Нельзя, Эндрю…

Лавкрафт приподнял темные брови, но, вместо того чтобы выпустить руку Гейл, начал лениво поглаживать ее кончиком большого пальца.

— Почему?

Его улыбка была такой дерзкой, что Гейл невольно улыбнулась в ответ.

— Потому что у вас травма головы.

Потому что, если я дам себе волю, я пропала.

— Гейл, поверьте, в данный момент мне хорошо, как никогда в жизни.

Она подняла глаза к потолку.

— Это чувство называется возбуждением.

Как будто она сама испытывает что-то другое…

— Не сомневаюсь, док.

То ли он читает ее мысли, то ли насмехается над ней. Впрочем, теперь это не имеет значения. Какая разница?

Эндрю выпустил ее кисть, провел ладонью вдоль предплечья, обхватил затылок и привлек Гейл к себе.

Дышать, напомнила она себе. Нужно дышать.

Рука Эндрю коснулась ее шеи, и кончиком пальца он нащупал бешено бившийся пульс. У Гейл тут же пересохло во рту.

— С точки зрения медицины, — выдавила она, — повышение кровяного давления — плохой признак.

Эндрю склонил голову набок и начал поглаживать пальцем ее подбородок.

— Угу, — ответил он. — Но у вас со здоровьем все в порядке.

— У вас изменился пульс и участилось дыхание… — Гейл тщетно пыталась думать об Эндрю как о своем пациенте, а не как о мужчине, которому ей хочется отдаться. Частота ее собственных сердечных сокращений достигла тревожной отметки. Дыхание требовало усилий, а необходимая для этого концентрация внимания находилась на нуле. Все внимание Гейл было сосредоточено на мужском пальце, ласкавшем ее щеку.

— И состояние мышц тоже изменилось, — еле слышно прошептала Гейл. — Они напряглись…

Сначала ее ухо ощутило теплое дыхание. Через несколько секунд она почувствовала легчайшее прикосновение языка к мочке, после чего ее мышцы тоже начали напрягаться.

— …и затвердели, — добавила Гейл, слегка повернув голову, чтобы Эндрю было удобнее.

— И не только они, — хрипло шепнул он ей в ухо.

Гейл представила себе, что держит в ладони его твердый, горячий, упругий член… По ее спине пробежали мурашки и устремились именно туда, куда следует. В то место, где сосредоточивается наслаждение.

— Док, помогите мне расслабить мышцы. Думайте об этом исключительно с медицинской точки зрения.

Охватившее Гейл возбуждение не имело ничего общего с медициной. Ее затвердевшие соски оттопырили тонкую белую майку. Груди налились и заныли, требуя прикосновения. Ляжки покалывало. Сердце колотилось. Трусики увлажнились. Желание жадно требовало удовлетворения.

Гейл провела ладонью по туловищу и бокам Эндрю, надеясь, что это поможет ей прийти в себя. Но этот план потерпел неудачу, как только язык Эндрю коснулся ее подбородка, а затем скользнул в ее слегка раздвинувшиеся губы.

— Поцелуй меня, Гейл.

Но просьба запоздала. Едва Эндрю наклонил голову и прильнул к ее губам, как Гейл, не медля ни секунды, пылко ответила на поцелуй, от которого владевшее ею желание стало еще сильнее.

Дело было сделано. Раньше Гейл и в голову не приходило, что она способна воспламениться от простого поцелуя. Впрочем, этот поцелуй вовсе не был простым. Никогда еще ее не целовали так страстно и эротично. О Боже…

Он крепко прижал Гейл к груди и вместе с ней опустился на матрас. Когда Эндрю слегка отстранился, она испустила недовольный стон, обвила руками его шею, притянула к себе и с наслаждением ощутила прикосновение его твердой упругой плоти. Наконец-то…

Голая грудь Эндрю прижималась к ее груди. Но Гейл хотелось большего.

Слегка шершавая ткань шорт Эндрю раздражала кожу ее обнаженных ляжек. Это было невыносимо.

Она беспокойно заерзала, обхватила ляжками его бедра и задвигалась.

Эндрю застонал, и его поцелуй стал еще более страстным. Его твердая ладонь скользнула под ее майку, коснулась живота, ребер и наконец обхватила грудь. Когда он слегка потер пальцами чувствительный сосок, Гейл инстинктивно выгнулась. Она не помнила, когда в последний раз испытывала подобное возбуждение. Желание было столь сильным, что она боялась кончить. Он должен был либо убрать руку, либо продолжить ласки и увлечь ее туда, где логика и здравый смысл исчезают под напором жгучего желания и тело, стремящееся получить удовлетворение, начинает само искать выход…

О Боже, что она делает? Эндрю ее пациент, а здоровье пациента всегда было ее главной заботой. Да, он заставил ее изнывать от страсти, ну и что? Она должна думать о его состоянии.

Гейл решительно уперлась руками в его плечи и отстранилась. Удивленный Эндрю поднял голову. Его глаза пылали так, что на долю секунды Гейл заколебалась. Нет, она должна положить этому конец, пока не стало слишком поздно!

— Мы не должны, — пробормотала Гейл, впиваясь пальцами в его теплую кожу. — Это неправильно…

— Нет, правильно! — твердо ответил он. Эндрю не сердился. Просто он был… перевозбужден.

— Вы мой пациент. За такое меня могут лишить лицензии.

— Считайте, что вы уже уволены. — Он снял с плеча левую руку Гейл.

— Подумайте о своем здоровье, — возразила Гейл, упершись ладонью в его грудь. — Вы страдаете сотрясением мозга.

Его лоб прорезала глубокая морщина.

— Я страдаю не только этим.

Она подавила улыбку. Гейл прекрасно поняла намек, потому что в ее животе тоже горела расплавленная сталь.

— Эндрю, мне очень жаль, но это невозможно. Я не могу рисковать вашим здоровьем.

Он тяжело вздохнул, потом перекатился на спину, поднял голову и спросил:

— При чем тут мое здоровье?

Гейл лежала рядом и смотрела на него. Потом она рывком села на край кровати, надеясь, что это поможет избавиться от наваждения. Увидев свои дрожащие руки, она поняла, что потрясена сильнее, чем думала. В глубине души она знала, что здоровье Эндрю тут действительно ни при чем. Состояние Гейл было вызвано сознанием того, что она едва не потеряла голову. Хотя сотрясение мозга сыграло важную роль в ее решении остановиться, пока не стало слишком поздно, но важнее было другое.