В середине октября 1849 г. Национальное собрание возобновило свои заседания. 1 ноября Бонапарт поразил Собрание посланием об отставке министерства Барро — Фаллу и об образовании нового министерства. Лакея не прогоняют со службы более бесцеремонно, чем Бонапарт прогнал своих министров. Пинки, предназначенные Национальному собранию, достались пока Барро и компании.

Министерство Барро было составлено, как мы видели, из легитимистов и орлеанистов. Это было министерство партии порядка. Бонапарту нужно было такое министерство, чтобы распустить республиканское Учредительное собрание, осуществить экспедицию против Рима и сломить силу демократической партии. Тогда он, казалось, стушевался за спиной этого министерства, уступил правительственную власть партии порядка и надел скромную маску, какую в Париже носили ответственные издатели газет времен Луи-Филиппа, типичную маску homme de paille. Теперь он сбросил личину, которая из легкой вуали, дававшей ему возможность скрывать свои черты, превратилась в железную маску, мешавшую ему показать свое собственное лицо. Он призвал к власти министерство Барро, чтобы от имени партии порядка разогнать республиканское Национальное собрание; он дал отставку этому министерству, чтобы объявить свое собственное имя независимым от Национального собрания этой партии порядка.

В благовидных предлогах к этой отставке недостатка не было. Министерство Барро пренебрегало даже правилами приличия, которые подобало соблюдать по отношению к президенту республики, как к власти, существующей наряду с Национальным собранием. Во время парламентских каникул Бонапарт опубликовал письмо к Эдгару Нею, в котором он, казалось бы, отрицательно отзывался о либеральном выступлении папы, подобно тому как, наперекор Учредительному собранию, он опубликовал письмо, восхвалявшее Уди но за нападение на Римскую республику. И когда Национальное собрание утвердило ассигнования на римскую экспедицию, Виктор Гюго из показного либерализма поднял вопрос об этим письме. Партия порядка похоронила под презрительно-недоверчивыми восклицаниями самую мысль о том, будто сумасбродства Бонапарта могут иметь какое-либо политическое значение. И никто из министров не поднял перчатки, брошенной Бонапарту. В другой раз Барро со свойственным ему пустым пафосом позволил себе с трибуны говорить с негодованием об «отвратительных кознях», имевших место, по его словам, среди ближайшего окружения президента. Наконец, министерство, выхлопотавшее у Национального собрания вдовью пенсию для герцогини Орлеанской, наотрез отказывалось вносить какие-либо предложения об увеличении содержания президента. А в лице Бонапарта претендент на императорскую корону так тесно сросся с разорившимся авантюристом, что великая идея о его призвании восстановить империю всегда дополнялась у него другой великой идеей — о призвании французского народа платить его долги.

Министерство Барро — Фаллу было первым и последним парламентским министерством, созданным Бонапартом. Его отставка является поэтому решающим поворотным пунктом. Вместе с ним партия порядка безвозвратно потеряла необходимый оплот для сохранения парламентарного режима — руководство исполнительной властью. А в такой стране, как Франция, где исполнительная власть имеет в своем распоряжении более чем полумиллионную армию чиновников, т. е. постоянно держит в самой безусловной зависимости от себя огромную массу интересов и лиц, где государство опутывает, контролирует, направляет, держит под своим надзором и опекает гражданское общество, начиная с самых крупных и кончая самыми ничтожными проявлениями его жизни, начиная с его самых общих форм существования и кончая частными существованиями отдельных индивидов, где этот паразитический организм вследствие необычайной централизации стал вездесущим, всеведущим и приобрел повышенную эластичность и подвижность, которые находят себе параллель лишь в беспомощной несамостоятельности, рыхлости и бесформенности действительного общественного организма, — в такой стране само собой ясно, что Национальное собрание вместе с правом раздачи министерских портфелей теряет всякое действительное влияние, если оно в то же время не упрощает государственного управления, не уменьшает, насколько это возможно, армии чиновников, не дает, наконец, гражданскому обществу и общественному мнению создать свои собственные, не зависимые от правительственной власти, органы. Но материальный интерес французской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранением этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и пополняет в форме казенного жалованья то, чего она не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии заставлял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, т. е. ежедневно увеличивать средства и личный состав государственной власти, и в то же время вести непрерывную войну против общественного мнения и из недоверия калечить и парализовать самостоятельные органы общественного движения, если ей не удавалось их целиком ампутировать. Таким образом, классовое положение французской буржуазии заставляло ее, с одной стороны, уничтожать условия существования всякой, а следовательно, и своей собственной парламентской власти, а с другой стороны, делать неодолимой враждебную ей исполнительную власть.

Новое министерство называлось министерством д'Опуля. Это вовсе не значит, что генерал д'0пуль получил пост премьера. С отставкой Барро Бонапарт даже отменил этот пост, фактически обрекавший президента республики на узаконенно ничтожную роль конституционного короля, но конституционного короля без трона и короны, без скипетра и меча, без привилегии неприкосновенности, без наследственного обладания высшим государственным саном и — что всего хуже — без цивильного листа. Министерство д'Опуля имело в своем составе только одного человека с парламентским именем, ростовщика Фульда, одного из самых опороченных членов финансовой аристократии. Ему достался портфель министра финансов. Достаточно заглянуть в курсовые бюллетени парижской биржи, чтобы убедиться, что с 1 ноября 1849 г. французские ценные бумаги поднимаются и падают вместе с повышением и падением акций Бонапарта. Найдя, таким образом, себе союзника на бирже, Бонапарт одновременно забрал в свои руки и полицию, назначив Карлье префектом парижской полиции.

Однако последствия смены министерства могли обнаружиться лишь в ходе дальнейшего развития. Пока что Бонапарт сделал только один шаг вперед, чтобы тем очевиднее быть отброшенным вспять. За его грубым посланием последовало крайне холопское изъявление покорности Национальному собранию. Каждый раз, когда министры осмеливались сделать робкую попытку придать его личным причудам форму законопроектов, они, казалось, нехотя, единственно в силу своего положения, исполняли комические поручения, в безуспешности которых они заранее были уверены. Каждый раз, когда Бонапарт за спиной министров выбалтывал свои намерения и играл своими «наполеоновскими идеями», его собственные министры отрекались от него с трибуны Национального собрания. Казалось, что его узурпаторские вожделения высказывались только для того, чтобы не смолкал злорадный смех его противников. Он разыгрывал непризнанного гения, которого весь мир выставляет простофилей. Никогда еще не был он объектом более глубокого презрения со стороны всех классов, чем в этот период. Никогда еще буржуазия не господствовала более безусловно; никогда еще она не выставляла напоказ знаки своего господства с большим чванством.

В мою задачу не входит писать здесь историю ее законодательной деятельности, исчерпывающейся в этот период двумя законами: законом, восстанавливающим налог на вино, и законом об образовании, отменяющим неверие. Затрудняя французам потребление вина, буржуазия зато щедрее угощала их водицей праведной жизни. Объявляя налогом на вино неприкосновенной старую, ненавистную налоговую систему, буржуазия стремилась законом об образовании сохранить в массах старое состояние умов, которое позволяло им терпеть эту налоговую систему. Удивляются, что орлеанисты, либеральные буржуа — эти старые апостолы вольтерьянства и эклектической философии, — вверяют духовное руководство французами своим закоренелым врагам — иезуитам. Но ведь и орлеанисты и легитимисты при всех их расхождениях в вопросе о претенденте на корону понимали, что их совместное господство требовало соединения орудий гнета двух эпох, что надо было дополнить и усилить средства порабощения Июльской монархии средствами порабощения Реставрации.