Бобр ставит холм на землю таким образом, чтобы даже в самую высокую воду его не могло затопить. Внутренние стенки он сглаживает и законопачивает глиной, смешанной с нагрызенной травой, так что получается теплое зимнее жилище. Пол он устилает мелко изгрызенными кусочками дерева и содержит свое жилище в необыкновенной чистоте, потому что всю грязь выбрасывает в воду.

В свой холм он прорывает один, два, а иногда три входа, в виде трубок, которые не видны снаружи, потому что оканчиваются под водой, чтобы враги не видели, когда бобр входит и выходит из своего жилища. Внутри жилище бобра походит на высокую печь, сверху скругленную сводом. Кроме комнаты, где живет все семейство бобров, есть еще комната для зимних запасов. Туда бобр складывает корни, клубни водяных растений, которых особенно много в реках и озерах Америки, и разгрызенные на мелкие кусочки ветки ив, тополей, орешника, корой которых он питается. Нередко он накапливает такие большие запасы, которых бывает совершенно достаточно на всю зиму.

Бобр строит, поправляет и улучшает свое жилище до тех пор, пока не установится лед. Крышу он покрывает толстым слоем глины, смешанной с травой и тростником. Передними лапами скатывает он эту массу в шары, катит их впереди себя и укладывает на крышу, где они сохнут до того времени, пока на первый ряд не будет положен новый. От этого крыша бобрового жилья бывает необыкновенно крепка и плотна.

Так как вода иногда поднимается в реке настолько высоко, что заливает входы в их жилища, то бобры заранее, пока вода мелка, строят плотины для того, чтобы предохранить свои жилища от наводнения. Получается крепкая, довольно высокая стена, выгнутая полукругом против течения. С удивительным терпением и прилежанием складывают бобры эти плотины из тростника, камней, земли, ила, а также коротких деревяшек равной длины, отгрызенных их крепкими зубами. Снизу плотина расширяется, а кверху немного суживается, но верхний край ее ещё так широк, что можно безопасно по нему ходить. Эти плотины иногда целыми годами противостоят напору воды, и если хотя бы часть плотины разрушит лед, то бобры тотчас же с необыкновенной быстротой исправляют ее для того, чтобы она не обвалилась. Вода должна стоять на три или на четыре фута ниже входа в жилище, потому что иначе зимой его затрет льдом. Если же вода поднимется выше и таким образом зальет внутренность жилища, комнату для жилья бобров или зимних запасов, то бобр проламывает крышу и убегает. Долго под водою он не может оставаться и должен постоянно выскакивать, чтобы дышать воздухом, также как и выдра, смертельный враг бобра; она нападет на его детенышей и разбойником врывается в его жилище. Со стороны земли бобр не делает отверстия, потому что выходит на берег только в крайнем случае; он медленно бегает и потому легко попадается своим врагам. Бобр чрезвычайно любит свое жилище и ни за что не оставит своего холма, однажды построенного с таким трудом и искусством. Если никто его не беспокоит, и вблизи нет его самого опасного врага — человека, то он живет три, четыре года и даже больше на одном месте. Случается иногда, что он строит новое жилище совсем близко около старого и соединяет оба жилья крытым ходом. Из этого составилось мнение, будто бобры живут по нескольку вместе и составляют целые деревни.

Когда бобр ест, то он сидит на задних лапах, как белка, а передними держит пищу; в это время хвост его ровно и гладко лежит на земле.

Рассказывают совершенный вздор, будто бы бобр хвостом сглаживает внутренние стенки своего жилья или перетаскивает на нем различные вещи с одного места на другое. Хвост помогает бобру плавать, так как у него имеются плавательные перепонки только между пальцами задних лап.

Летом бобр часто выходит на землю, чтобы грызть кору деревьев, корни растений и различные луковицы, и часто спит на земле, под кустами. Он кормится только ночью. Когда на него нападают собаки, то он садится на задние лапы, защищается своими крепкими когтями и страшно кусается. Часто случается, что бобр одним ударом зубов откусывает ногу неосторожной и слишком смелой собаке. Если же бобр не может уйти от охотника и от собак, то он садится и жалобно кричит, точно ребенок.

Самая любимая пища для него березовая и осиновая кора, но не слишком измельченная; больше всего он любит стволы молодых деревьев. Сучья двух дюймов в диаметре перегрызает он с чрезвычайной легкостью. У бобров обыкновенно бывает от двух до пяти детенышей, которые остаются в семействе до трехлетнего возраста, и тогда только разделяются на пары и строят себе отдельное жилище. Если им никто не мешает, если нет вблизи человека, а лесов кругом достаточно, то случается, что два семейства живут у одной плотины. Но это совершенная сказка, будто бобры живут очень большими колониями, и что их холмы составляют большие правильные деревни.

Также неправда и то, что если между бобрами окажется ленивый, то они будто бы выгоняют его. Рассказывают также, будто когда бобры перетаскивают деревья, то один ложится на спину, а другие между его лапами, как в сани, наваливают деревья и прутья, и тащат его или за голову или за хвост к своим жилищам.

Вообще подобных сказок об уме и искусстве бобра ходит такое множество, что остается только удивляться. Теперь, после долгих наблюдений, большей части подобных сказок уже не верят, но и правды одной достаточно для того, чтобы считать бобра одним из умнейших животных, и нам остается только жалеть, что в Америке его чересчур уж усердно преследуют, так что скоро там он будет так же истреблен, как и в Европе.

Прошло несколько месяцев. Охотники плавали вверх и вниз по течению, вынимали из капканов убитых бобров и вновь расставляли капканы. Потом сдирали кожи с бобров, сушили, чистили их и складывали в правильные кучи.

Жизнь и занятия охотников были чрезвычайно однообразны, но им этого и было нужно, и они были вполне счастливы. Множество плотно сложенных бобровых мехов составляло их богатство; охотники могли до цента высчитать все, что им принесет охота.

Настало лето. Надо было позаботиться теперь о том, как бы сберечь меха от насекомых. Джек Вильямс как опытный охотник на бобров умел отлично предохранять их шкуры от порчи. Меха, которые они теперь могли добыть, были не так хороши, как зимние черные, но зато их было несравненно больше.

Все сильнее и сильнее привязывались охотники один к другому. Джек Вильямс полюбил всей душой доброго, честного Рафа, которому казалось, что он в старом друге нашел своего покойного отца. Часто говорили они о том, что они будут делать после охоты. Джек Вильямс хотел оставить бобровый лов, так как нынешний год принесет им столько выгоды, что он сможет спокойно скоротать свою старость, ни о чем не заботясь, и отдохнуть от трудовой кочевой жизни охотника.

— Да и ты тоже должен оставить опасную жизнь, — говорил он Рафу, — ты должен помогать своей матери. Места, в которых мы охотимся, так опасны! Мне кажется, мы непременно встретим краснокожих, прежде чем вернемся домой.

— Отчего вам пришло это в голову? — спросил с удивлением Раф.

— Ты знаешь, Раф, — продолжал Джек Вильямс, — что мы расставили 33 капкана на левом берегу Арканзаса. Самые дальние находятся далеко один от другого, потому что саженная трава луговых степей местами близко подходит к берегу и мешает бобровым постройкам. Дней пять тому назад я поехал осматривать их и не нашел трех, самых отдаленных. Заметь, что я знал места, где они стояли, так же хорошо, как свои пять пальцев. Ни один бобр или другое животное не могли ни оборвать, ни перегрызть цепей, которыми были укреплены капканы.

Я осмотрел ружье и вышел на берег. Тотчас же мне пришло в голову, что капканы унесли хитрые и кровожадные индейцы из племени черноногих. Они постоянно приходят к кургану «Черного орла».

— Что это за курган? — перебил Раф.

— Видишь ли, у краснокожих был храбрый знаменитый вождь, по прозвищу «Черный Орел». Он был предком Теа-ут-вэ, нынешнего вождя племени черноногих, кочующих в необозримых луговых степях. Так вот, этот «Черный Орел» в битве с толпой охотников был смертельно ранен и умер во время бегства индейцев. Индейцы похоронили его верхом на убитой лошади и над его могилой насыпали курган из земли и камней, в виде сахарной головы. С тех пор этот холм стал священным местом для дикарей. Каждый раз, когда толпы их проходят в этой стороне степей, они идут к холму и поклоняются ему. От этого кургана они всегда начинают битвы, охоты и нападения на врагов. Я вытащил пирогу на берег и пошел к месту, где были наши капканы. Подле них вся трава была измята. Я увидел следы лошадиных ног и отпечатки легких мокасин. Очевидно, индейцы нашли один капкан, может быть, оттого, что в него попался бобр, пошли по берегу, вниз по течению, нашли два других капкана и все унесли с собою.