Было еще не поздно, когда бал закончился. Сегодня в полночь предстояла еще так называемая «петушиная месса» (название происходит от того времени, когда не было часов, и крик петуха возвещал начало церемонии).

Большинство собравшихся разошлись по своим домам, намереваясь к полуночи вернуться на мессу в капелле hasienda. В Мексике, где мужчины и женщины отлично ездят верхом, несколько миль или лиг не считаются расстоянием.

А приглашенные семьей Коварубио гости, в том числе и я, остались на праздничный ужин.

Я вошел не со всеми, а несколько минут спустя: меня задержало нежное прощание. Лорита с братом возвращались домой, в свое жилище на воде. Им сначала нужно было добраться до Сан-Исидро, это около полулиги, а оттуда до чинамп каналом, которым мы с Криттенденом добрались до берега.

Нам нужно было договориться, когда и где мы снова встретимся. Затем, пожав руки, соединившись губами, не желая произносить «Adios», мы расстались. Лорита направилась вслед за братом, который уже отошел, а я вернулся к веселой толпе, усаживавшейся за столы.

Ужин был великолепный. Предлагались все самые редкие и дорогие блюда, какими может похвастать Мексиканская долина: разнообразная дичь, свежие фрукты, вина Старого и Нового света, для охлаждения погруженные в снег с ближайшей sierras nevadas (горы, покрытые вечным снегом). И было очень весело; трудно представить себе, что через час все эти люди будут стоять на коленях на холодном каменном полу часовни и возносить молитвы! Сейчас праздник достиг своей кульминации, воцарился настоящий хаос, рождественские хлопушки трещали, как пистолетные выстрелы, всюду слышались остроумные замечания и взрывы хохота.

Но я, который должен был быть счастливейшим из всех, кто только что завоевал сердце прекраснейшей из женщин, я не был счастлив! Какое-то тяжелое предчувствие закралось мне в душу, и его не могли снять ни окружающее веселье, ни выпитое вино.

Я пытался понять, в чем причина, но не мог. Эта тяжесть не имела никакого отношения к легкой неприятности, происшедшей у меня с кузиной Игнасией; хотя по тому, что она избегала меня весь остаток вечера, я видел, что она по-прежнему на меня сердится. Но я об этом не думал, во всяком случае не придавал серьезного значения. Это никак не могло объяснить гнетущее чувство, завладевшее мной, словно кошмар.

Чем бы оно могло объясняться? Я долго не мог понять, даже не мог высказать ни одного предположения, но как будто знал, что приближается беда. Наконец, предчувствие начало приобретать более ясные очертания, и они оказались ужасны. В тот благословенный час наших взаимных признаний я не думал о том, что ему предшествовало. Я совершенно забыл о том, что говорила Лорита – что она видела негодяя, пристававшего к ней. Но теперь я это вспомнил, вспомнил настолько отчетливо, что едва не вскрикнул. Эта темная туча, которая затмевала горизонт, теперь нависла над самой головой. Она, моя возлюбленная, в опасности! Я сразу поверил в это.

И в тот же момент, подтверждая мои опасения, произошло странное совпадение. Женщины удалились, чтобы привести свои наряды в соответствие с предстоящей религиозной церемонией, а Криттенден, который до того времени был занят, подошел ко мне и сел рядом. И я услышал его слова:

– Кстати, старина, вы не заметили здесь одного вашего старого знакомого?

Я почувствовал раздражение, решив, что он имеет в виду чинамперу и собирается подшучивать надо мной, а я был в неподходящем настроении для шуток. И так как лучше всего в таком случае прямой ответ, я ответил, скрывая досаду:

– Конечно, заметил. И если бы ваши глаза не ослепила одна красотка, вы бы видели, что не только заметил, но и танцевал с нею.

– А, вы говорите об индейской девушке.

– А вы о ком? – спросил я, сразу забыв о своем раздражении.

– О том мошеннике, который от нас ускользнул, о лодочнике. Том, что бросил нас на чинампах.

– Великое небо! – воскликнул я, вздрогнув. – Вы его видели, Криттенден? Видели сегодня?

– Его или его призрак. Хотя если это призрак, то у него лучший вкус в одежде. Парень был не в лохмотьях, а в дорогом костюме из синего бархата, со множеством пуговиц, и на плече у него было серапе высшего качества. Но я совершенно уверен, что это наш бывший лодочник.

– Но почему вы его не задержали? Или не сказали мне? У нас есть все основания арестовать этого негодяя! Или даже повесить его или застрелить на месте! Что вам помешало?

– Могу вас заверить, не отсутствие желания. Возможности не было. Я не сразу понял, что это он. А когда убедился, что не ошибаюсь, было уже поздно. Я осмотрел окрестности, прихватив с собой вашего сержанта и сигнальщика, но больше костюм из синего бархата не увидел. Должно быть, он заметил, что я его узнал, и поспешил скрыться.

Итак, если Криттенден видел нашего pelado – a он в этом совершенно уверен, – значит, и Эль Гуапо тоже был здесь. Я давно уже пришел к заключению, что эти двое – сообщники, salteadores из одной банды.

И где они оба сейчас? Где «La Bella»? Добралась ли благополучно до дома?

Я задавал себе эти вопросы, охваченный холодной дрожью.

Но тут же произошло еще одно, не менее странное совпадение. Я рассказывал Криттендену о появлении здесь второго подозрительного человека, когда наш разговор прервал шум во дворе. Слышались возбужденные голоса, затем в столовую вбежал, запыхавшись, молодой индеец.

– Брат прекрасной чинамперы! – услышал я несколько восклицаний.

– В чем дело? – спросил я, вскочив с места.

Почти лишний вопрос, потому что я предвидел ответ. Юноша с трудом ответил:

– Моя сестра! Ее похитили! Милостивый боже, помилуй нас!