Поэтому когда враги русских говорят, что "никаких русских нет" – они даже не представляют, насколько они правы. Русского человека нет. Поэтому он может стать кем хочет.

Фактически, эмергенция даёт богословское оправдание русской гегемонии. Без всяких отсылок к расизму, нацизму, коммунизму, фофудье, "великой русской культуре" и прочему дерьму эпохи Модерна. Во всём мире должны править мы.

С этой точки зрения эмергенция – это и есть искомая Русская Идея, а Монолит – это не просто партия русских (которые есть "непонятно кто"), это в первую очередь партия русскости: партия Хаоса, партия Ужаса, партия Бога.

Но называть нас "националистами" – большая терминологическая ошибка. Какой нации мы националисты? У нас одна нация – Монолит. Точнее, Монолит – зародыш будущей гипернации. Которая просуществует ровно до момента Тёмной Сингулярности.

Разумеется, наша доктрина включает в себя расовый компонент, который правильно было бы назвать биологическим. Но не из-за какой-то его сакральности, а из-за необходимости отобрать лучший биоматериал.

Между тем, называть нас "националистами" будут все подряд, и в том числе – мы сами. Дело в том, что не признавая никакой иной власти, кроме власти Монолита, мы автоматически заносимся в категорию политической оппозиции (даже когда мы открыто поддерживаем действующую власть). А поскольку острие оппозиции сейчас – национализм, наша доктрина будет трактоваться через призму националистических течений. Ну что же, попробуем поговорить о нашей стратегии и тактике, используя националистические определения.

Существует три основных "низовых источника" власти: силовой ресурс, финансовый ресурс, интеллектуальный ресурс. Соответственно, каждый из них, проецируясь на оппозиционное движение, формирует свою, независимую от других нишу.

Первое направление – "мясной национализм". То есть национализм пехоты.

Представлен он в основном околофутбольной тусовкой. Пиво, мордобой, в редких случаях – погромы. Идеология как таковая отсутствует, связи формируются на основе личной лояльности. Существует куча организаций, работающих с этой нишей.

Фактически, это поле национализма настолько хорошо просвечивается спецслужбами, что сделать что-то здесь совершенно невозможно.

Второе направление – "клубный национализм". То есть национализм гламурных тусовок. Клубы, презентации, сессии, светская хроника. В этой нише по идее должны находиться персонажи вроде Пима Фортейна. Но мы живём не в Европе, поэтому такой национализм отсутствует начисто. Ниша "клубной оппозиции" целиком заполнена либералами советского разлива, националисты в этой среде существуют лишь в форме цирковых обезьянок. Очень показателен пример "национал-демократов": совковым либералам нужно было прослыть "защитниками русских" – и они купили (на деле – взяли задаром) себе нескольких видных националистов. При этом не только не взяв их в долю, но даже не заплатив.

Третье направление – "академический национализм". То есть национализм интеллектуалов. В Европе эта форма национализма является доминирующей. В России она представлена группировкой Монолит плюс несколькими независимыми персонажами-одиночками.

В масштабах страны это очень мало, но в сравнении с "мясным национализмом", полностью контроллирующимся спецслужбами, и "клубным национализмом", отсутствующим вовсе, это очень и очень много.

Поскольку в чистом конфликте силовой ресурс превалирует над интеллектуальным, финансовый – над силовым, а интеллектуальный – над финансовым, то и схема развития должна быть соответствующей.

Этап первый. Академический национализм формирует "демаргинализированную оболочку".

То есть некую модную, гламурную, популярную "обёртку". Речь не идёт о трансформации академического национализма в клубный. Это мало того, что ненужно, но ещё и невозможно. Речь идёт о социальном камуфляже. Вы же не пойдёте на приём к английскому послу в балахоне и противогазе? Разумеется нет, по крайней мере пока у вас не будет своего собственного мощного государства. Вы оденете дипломатическую одежду: костюм с галстуком, френч или что-то в этом духе. То есть академический национализм должен уметь представать в форме клубного национализма.

Этап второй. Популярность открывает каналы вербовки. На этом уровне начинает работать самоподдерживающийся имидж, способный привлекать людей вне зависимости от их уровня сознания. На этом уровне возможна неограниченная вербовка пехоты.

Это что касается стратегии действия. Следующий вопрос – вопрос идеологии. Если мы собираемся "обрабатывать" и националистическую аудиторию в том числе, мы должны чётко понимать, как себя позиционировать.

Грубо говоря, есть два типа национализма – "гуманитарный" и "технократический".

Гуманитарий (историк, этнограф, реконструктор и т.д.) воспринимает этнос как некий статический объект. Он всю свою жизнь посвятил изучению этого объекта и больше, собственно, ничего в жизни не умеет. Любое изменение этого объекта он воспринимает не только как социальную катастрофу, но и как катастрофу личную, ведь его профессиональные знания ставятся под вопрос. Поэтому гуманитарии почти всегда – консерваторы и лоялисты. Им, в общем-то, всё равно, будет жить изучаемый этнос или умрёт (история изучает не только живые, но и умершие нации), будет он глобально доминировать или же жить в вечном рабстве (для истории великая империя и туземное племя папуасов – равноценные величины). Главное – чтобы он не менялся. Ну и чтобы деньги платили за его деятельность, ведь проектировать ракеты или подметать улицу историк не пойдёт.

Технократ воспринимает этнос как субъект, как проект, как объект конструирования (а не реконструирования). Ему он интересен только в развитии. Живой этнос – потенциально растущий проект, достойный участия. Мёртвый этнос – лишь набор запчастей, пища для развития живых этносов. Технократ (в том числе технократ от гуманитарных наук) продуктивен, он зарабатывает сам, ему не нужны подачки или внешнее финансирование, ему нужен профессиональный рост. Его кормит уровень его профессионализма. Поэтому ему неинтересен ни консерватизм, ни клерикализм, ни лоялизм. Его национализм агрессивен и экспансивен. Если гуманитарий воспринимает свою нацию как мёртвый музей, технократ воспринимает свою нацию как фабрику, лабораторию и армию одновременно.

Так вот, надо чётко понимать: наш "национализм" (пишу в кавычках по понятным причинам) – именно технократический. Эмергентский. Россия как мёртвый этнографический музей нас не интересует вообще. Нас интересует лишь база для глобальной экспансии. Для нас Российская Федерация – это пища и набор запчастей.

Из её обломков можно собрать механизм, проецирующий нашу волю. Лишь очень мощное, высокотехнологичное, технократическое объединение может завоевать себе достойное место в клубе властителей этого мира.

С национализмом мы разобрались. А что с коммунизмом, анархизмом и прочими левыми идеологиями? Что с марксизмом, весьма популярным в академической среде?

Начнём с того, что Монолит и марксизм практически несовместимы. Монолит не просто глубоко враждебен марксизму как течению, Монолит – это первая организация, ставящая целью заменить марксистский язык целиком и полностью, вытеснив экономические построения Модерна из описания социальной жизни, заменив их биологическими и кибернетическими концепциями и терминами. Но марксизм не равен левачеству. На марксистском языке говорят все: коммунисты, нацисты, либералы, патриоты, консерваторы… Левый же дискурс – это куда более древнее поле, восходящее к эпохе Возрождения.

Говоря о Возрождении, необходимо чётко разделять концепцию гуманизма как человеколюбия (современный гуманизм) и гуманизма как человекобожия (исходный гуманизм). Человек, поднявшийся за счёт Знания (Гнозиса) на сверхчеловеческий уровень и победивший Демиурга (бога проявленного Космоса) – этот образ эпохи Возрождения нами разделяется целиком и полностью. Современный же гуманизм, считающий человека конечным продуктом эволюции и её самоцелью, нам глубоко омерзителен. Человек – острие эволюции, но вовсе не её конечный продукт!