Я выбралась на улицу покурить. Все тело ломило после очередного сеанса любви, а в животе бурлил выпитый наспех кофе. Затянулась горячим ароматным дымом, чувствуя, как он проникает глубоко внутрь. Боль и усталость постепенно ослабевали, становились терпимее.

Закончилась пора непременных в наших краях майских заморозков. Дело шло к теплу. Скоро лето, жара. А от жары у мужиков на баб слюна течет. Лето для нас, путан, тяжелая пора. С одной стороны, вроде бы заработок больше. С другой – тело-то не резиновое. Без обезболивающих не обойтись. Кто анальгин глотает, кто марихуанку покуривает, я вот кофе и сигаретами спасаюсь. Выпью чашечку натощак, покурю, и боль почти исчезает. Хорошее средство. И не такое уж дорогое.

Я еще раз глубоко затянулась, огляделась вокруг. Позади – двенадцатиэтажное здание гостиницы «Ротонда», мое рабочее место, «родной завод». Это без иронии, я там и вправду числюсь на работе – обслуживающий персонал гостиницы. Именно так записано в моей трудовой книжке. Формулировочка – ни один мент не придерется. Мало ли о чем попросит постоялец. А трах по обоюдному согласию пока что ни одним законом не запрещен. И если постоялец в благодарность за полученное удовольствие дает денег, это абсолютно никого не касается.

Время от времени мне и правда приходится выполнять всякие мелкие поручения. То отнести клиенту в номер завтрак, то сделать косметическую уборку. Это как Нина Петровна скажет. Официально она старшая кастелянша. И по совместительству наша мама. Хорошая баба вообще-то, с пониманием, бережет нас, девочек. Вот только курить в гостинице не разрешает ни под каким видом. И следит, чтобы мы клиентам не позволяли курить. «У нас ведь полы войлочные, обои шелковые, искра – и может вспыхнуть пожар. Ну ладно, допустим, в номерах и правда войлок и обои, но в комнате, где мы сидим и ждем клиентов, голые стены и полы, почему же нельзя курить?

Впрочем, спорить с Ниной Петровной бесполезно. Какую бы глупость она ни сказала, ее слово – закон.

Время позднее, близится полночь. Самая жаркая пора для путан. Сверкает огнями гостиничный ресторан, отблески огней и уличные фонари освещают пригостиничную площадь.

Из ресторана доносится музыка, особенно отчетливо слышны ритмичные удары барабана. Вокруг полно народу, выходят-входят, курят – небольшой оживленный островок в ночном пустынном городе. Его огни отражаются в широкой водной глади. Гостиница стоит на набережной. Над рекой словно повис в воздухе дугообразный автомобильный мост.

В дальнем конце набережной показался грузовик, насколько я разбираюсь, «ЗиЛ». Припарковался, заглушил мотор, погасил светящиеся звездочки габаритных огней. Водителя я сразу узнала. Это Костя, наш постоянный клиент. Мы знаем только его имя и то, что он водит грузовик. Появляется он довольно часто, платит щедро, больше, чем мы просим. Значит, денежки у него имеются. Видимо, водить грузовик – дело выгодное. Высокий, грузный, он идет быстрым шагом. Едва заметил меня, расплылся в улыбке. У него широкое пухлое лицо, огромные залысины на лбу, на макушке тоже плешь.

– Привет, Костя! – кричу я ему. – Что так поздно?

– Да вот, – смеется он, – только что из рейса вернулся.

– И сразу к нам?

– Ага, – он весело подмигнул мне. – Ну как дела, Светик? Пойдем?..

– Не сейчас, – говорю я. Усталость еще не прошла. Боль в теле – тоже. – Ты заходи, Костя, там полно свободных девочек.

Кто-то кашлянул у меня за спиной. Обернулась – мой клиент, Артак, уже собирается уходить. Крепкий мужик, ничего не скажешь. После такого траха у меня все кости болят, а он хоть бы что. Не поспал, не отдохнул – бык. А посмотришь – роста небольшого, невзрачный. Черты лица кавказские. Жмот страшный, лишнего рубля не передаст. Никогда до утра не останется, это ведь дороже. А мне еще лучше: за ночь могу найти еще одного-двух клиентов. И все-таки обидно, что тебя так презирают.

– Уже уходишь, Артак? – спрашиваю.

Артак не отвечает, даже не смотрит на меня, я для него – пустое место: мужики такие. Перед трахом он вон какой добрый, ласковый, слова всякие лепечет, руки целует, прямо хоть кино снимай. А получил свое, и уже не нужна.

– Вот он, разбойник! Бессовестный шакал! – воскликнул Артак, завидев Костю. Ругался не в шутку, по-настоящему, злобно, с ненавистью. Но кавказский акцент и невзрачная фигура производили столь комичный эффект, что я не удержалась и прыснула в кулак.

– Ты что, Артак? – Костя ухмыльнулся. – С бабой, что ли, опять не получилось? Так ходил бы сюда пореже.

– Придержи свой поганый язык! – заорал Артак. – На себя посмотри! Того и гляди помрешь с перетраху.

– Помру, не твоя печаль. Ты-то какого хрена психуешь?

– Какого хрена? Он еще спрашивает. А кто у меня сегодня клиента увел?

– Не понял.

– Не понял? Ты у меня уже в третий раз из-под носа клиента уводишь. Ведь я с ним договорился.

– А мне что за дело?

Костя выглядел страшно довольным.

– Я подошел, спросил, куда ехать, что везти. Мы сели, поехали. Разве моя вина, что вас, черных, у нас не любят?

– Это кто черный, ты, дятел лысый?! Еще раз так скажешь, я тебе уши отрежу.

Я бросила окурок в урну и поспешила в гостиницу, оставив мужчин выяснять отношения.

Через неприметную дверь в углу гостиничного холла у входа в ресторан прошла в служебное помещение. Справа по коридору находилась кухня. Оттуда доносились звон посуды, стук ножей, аппетитные запахи. Слева – комната отдыха, где девочки проводили свободное время.

В коридоре я заметила Ольгу. Она как раз выходила из кухни с пачкой сигарет и зажигалкой. Ольга числилась официанткой, но на деле была, как и мы, путаной и только для вида носила форму официантки.

– Оля, там твой Костя приехал.

– Да? Ой! – она засуетилась, стала снимать фартук.

Вместе мы вошли в комнату отдыха, довольно просторную в отличие от остальных служебных помещений. Вдоль стен стояли диваны, посередине – квадратный стол с кофейными чашками, приборами и разбросанными журналами. Обычно здесь сидели несколько девочек, но сейчас мы застали только Юльку – час ночи, время горячее, все при деле.

– А где он сейчас? – спросила полушепотом Оля.

– У входа, – тоже вполголоса ответила я. – Они там с Артаком поцапались.

– Девочки, сейчас очередь Юли! – раздался певучий голос Нины Петровны.

Ясновидящая она, что ли? Каким образом догадалась, о чем мы говорим?

Нина Петровна неожиданно появилась на пороге. Это была высокая дородная дама бальзаковского возраста с ухоженным лицом, властная и решительная. Наша мама, благодетельница, защитница, а ино-гда – строгая воспитательница.

– Ну, Нина Петровна, – стала канючить Ольга.

– Нет, Оленька. Во всем должен быть порядок. Юленька! – обратилась она к сидящей неподвижно на диване Юльке. – Приготовься. А ты, Оленька, иди на кухню. Ну-ка, живо! Надевай фартук и иди!

Оля послушно взяла брошенный на диван фартук и отправилась на кухню. Нина Петровна за ней. Юлька даже не шевельнулась.

Так она сидела всегда в ожидании клиента. Сегодня даже не сняла плаща, в котором пришла. У Юльки была тяжело больна мать. Лекарства для раковых больных стоили дорого, но получить их бесплатно, как положено по закону, было невозможно, и приходилось платить. Но у Юли, студентки пединститута, таких денег не было. И она пошла зарабатывать своим телом.

С тех пор прошло полтора года. Мать Юли медленно угасала, упорно и ожесточенно цепляясь за жизнь. Меня всегда интересовало, как Юля объясняет родным, откуда у нее деньги? Она редко о себе рассказывала, но я поняла, что родные ничего не знают. Считают ее порядочной, хотя и непутевой девчонкой.

Я подсела к ней и спросила:

– Как дела, Юля?

– Да все так же, – ответила та равнодушно.

Когда надо было идти к клиенту, она становилась замкнутой и неразговорчивой. После траха ей хотелось выговориться, и если в этот момент я оказывалась рядом, мы подолгу беседовали. Обычно о посторонних вещах, но иногда ее словно прорывало. Она начинала рассказывать о себе, своей матери. Из этих-то редких, но очень откровенных разговоров я и знала всю ее историю. Насколько я могу судить, Юля была откровенна только со мной. Даже Нина Петровна про больную мать ничего не знала. Поэтому мы считались подругами, хотя общались только в гостинице. Домой друг к другу не ходили. Я даже фамилии Юльки не знала.