— Игорек, — заглянул он в кабинет, — свободен сейчас?

— Свободен, — ответил Порогин, хотя свободным он, конечно, не был — писал отчеты. Просто не скажешь же своему непосредственному начальнику: занят, зайди попозже.

— А ноги как, не болят? — серьезно спросил Чапай.

Игорь, еще не привыкший к манере Чапая, испуганно посмотрел на свои ноги и замотал головой:

— Нет, а что?

— И руки здоровы? — поинтересовался Чапай.

— Здоровы…

— Тогда бери ноги в руки и скачи на улицу Академика Пилюгина.

— Зачем?

— Убийство. Женщину мертвую нашли. Такая, хлопчик, беда.

Чапай еще постоял, хмуро глядя в пол, потом спросил:

— А Клавдия Васильевна?

— Она в милиции. Поймали там тех, кто Худовского избивал.

— Ага. Ну пусть. Пусть. — И Чапай скрылся.

Игоря аж подбросило на стуле. Вот оно! Вот это настоящее! Тут он сам будет вертеться! Тут он сам поведет! Теперь уж Клавдия Васильевна не посмотрит на него снисходительно.

От мысли о Дежкиной сердце Игоря привычно обмякло. А лицо вспыхнуло румянцем, потому что снова вспомнился вчерашний разговор. По-дурацки получилось. Он вовсе не собирался сплетничать о Федоре Ивановиче. А получилось, что так мелко нагадил.

Впрочем, почему это он должен чувствовать себя виноватым? Он что, неправду сказал? Он даже не всю правду вывалил. Федор Иванович-то шел под руку с какой женщиной, при этом довольно весело улыбался и все норовил что-то на ушко этой женщине шепнуть. Этого Игорь не сказал. А не мешало бы.

Просто ему очень обидно было за Клавдию Васильевну.

Впрочем, если уж совсем честно, Игорь понимал, что вступил на какую-то скользкую тропу условностей, на которой понятия «правда» и «ложь» становились весьма размытыми. И обычная честность превращалась в подлость. И наоборот — сокрытие правды становилось благородством.

Конечно, ему бы сейчас дождаться Клавдию Васильевну и поговорить с ней начистоту, но мог ли он усидеть в кабинете, если где-то там трудилась следственная бригада, а его ждали как манну небесную.

Нет, ждать Игорь не мог. Да он и не ждал.

Дежурный «рафик» уже катил его по слякотным улицам Москвы.

— А где эта Академика Пилюгина? — спросил Игорь водителя.

— Немецкое консульство, — начал перечислять водитель, — парк-отель «Лагуна», Воронцовский парк…

«Господи! — дошло до Игоря. — Церковь святой Троицы в Воронцове! С ума сойти! А если это убийство связано с ограблением?! А что, вполне может быть…»

С утра Федор ускакал рано. Только чмокнул в щеку.

Вечером тоже пришел поздно и уставший.

Клавдию даже странным образом радовало это обстоятельство. Она понимала, что поговорить начистоту с мужем так или иначе придется. Но до чего же не хотелось.

Витю пришлось оставлять на этот раз с Максом. Тот согласился без возражений. И вообще, ощущал себя, видно, настоящим старшим братом. Согласитесь, что с сестренкой это редко получается. Что эти девчонки понимают?

А Клавдия, не заезжая в прокуратуру, отправилась в знакомое РОВД, откуда сообщили, что пойманы хулиганы, избившие Худовского. Только звякнула Игорю, что появится после обеда.

Точно, рокеры.

Клавдия отметила, что про себя называет этих великовозрастных инфантилов так же, как Низовцева, вкладывая в это слово стариковское презрение.

Это были акселераты — рост у обоих под два метра, румяные, прыщавые морды, голубые, бестолковые глазенки и ломающиеся голоса.

Клавдия решила, что дело тут простенькое, этих двух дурачков она быстро допросит, а там поглядит — на пятнадцать суток их сажать или раскрутить на «хулиганку».

Честно говоря, вся эта история с Худовским была сейчас ох как некстати. Она была каким-то мелким раздражающим зудом в странной сгущающейся тишине, которую Клавдия ощущала вокруг себя почти физически. О! Эту тишину Дежкина знала. Как там говорится в поэтических банальностях — тишина перед бурей? Нет, это была другая тишина. Вязкая и настораживающая, из которой потом обязательно вылеплялось — именно это Клавдия знала точно — нечто гадкое, мерзкое, тяжелое, бьющее по самой твоей жизни, бьющее безжалостно и жестоко…

Клавдии надо было быть готовой к этим ударам, а она сидела в обшарпанной комнате райотдела и слушала гнусаво ноющий голос одного из рокеров по имени Лешенька, который однообразно спрашивал:

— А че-о мне за это бу-удет?

В этой тишине Клавдия, как никогда, чувствовала себя уставшей и беспомощной. Силы куда-то растекались, наваливались безразличие и обреченность. Клавдия силилась взять себя в руки, собраться, сцепить зубы, сжать кулаки, а получалось, что она просто делает самой себе больно.

— Я не зна-ал, что это Худо-овский, — продолжал ныть Лешенька, по-кроличьи заглядывая в глаза следовательнице.

— Как же не знал, Лешенька? — спросила Клавдия. — Ты же говорил, что ненавидишь его политические взгляды, что не позволишь ему стать Президентом.

— Каким Президентом? — вполне натурально вытаращил глаза недоросль.

— Президентом России…

Лешенька открыл рот и долго смотрел на Клавдию, словно она сейчас показала ему какой-то удивительный фокус.

— А он че, Президент? — наконец спросил рокер.

— Нет, но будет баллотироваться. Поэтому, Лешенька, твои действия можно квалифицировать как политический терроризм, — устало пошутила Клавдия.

— А кто Президент? — после долгого молчания спросил недоросль.

Клавдия подумала, что шутить пацан не умеет, но, взглянув на Лешеньку попристальнее, поняла, к своему ужасу, что тот вовсе не шутит.

— Ты не знаешь, кто у нас Президент? — осторожно спросила она. Так, на всякий случай. Чтобы парень не знал, кто в России Президент, — в такую дикость поверить было невозможно.

— Горбачев? — обрадовался собственной догадливости Лешенька.

— Ну ладно дурачиться, — оборвала его Клавдия. — Ты все прекрасно знаешь…

— А! — раскусил Клавдину «хитрость» недоросль. — На пушку берете? У нас нет Президента! Да?

Клавдии вдруг стало весело. Если пацан ваньку валяет, то вполне натурально. А если действительно не знает — абсурд, конечно, но вдруг, — то он, наверное, единственный такой в мире.

— Ельцин. Это тебе что-то говорит? — спросила она.

— А как же! — сразу ответил недоросль. Так отвечают на вопрос учителя круглые двоечники — уверенно, тупо и безапелляционно.

— Ну?

— Он этот, — не терял уверенности пацан, — как его… Теннисист…

Видно, Лешенька всерьез вознамерился убедить Клавдию в своей феноменальности.

Так до конца и не поверив, что рокер настолько далек от политики, Клавдия выведала у него, что били они Худовского за то, что приставал на дискотеке к их Туловищу.

— К Туловищу? — не поняла Клавдия.

— Сами у нее спросите… Жека Симонова…

— Так она, значит… Туловище?

Да, открытий для Клавдии было немало.

Но каково же было ее разочарование, когда оказалось что второй рокер — Васенька — от политики еще более далек. Он заявил, что его содержат в темной камере и плохо кормят, поэтому он будет просить политического убежища в Чечне.

Клавдия поняла, что эту речь ему подсказал кто-то из веселых сокамерников, потому что объяснить, что это за государство Чечня и где находится, Васенька не мог, хотя предполагал, что между Германией и Австралией.

И смех и грех.

Он тоже настаивал на версии, что Худовский приставал к их Мартышке и даже хватал ее за уши.

Клавдия поняла, что все слова рокеров надо переводить на русский, поэтому спросила и про мартышку и про уши. Оказалось, что это снова девушка, которую хватали, извините, за груди.

— Да почему же — уши? — недоумевала Клавдия.

— Висят, как у спаниеля, — покраснев, буркнул Васенька. Нет, краснеть они еще умели.

Как из сумасшедшего дома вышла Клавдия из райотдела. Как ни странно, настроение ее улучшилось. Во всяком случае, смешного она узнала много.

С покоем в душе подумала, что ее-то Ленка совсем другая. Значит, не вся молодежь — эти двое.