— Папа, не хочешь кофе? — Удивительно невозмутимая, Оливия подняла термос и потрясла им. — Думаю, здесь еще осталось на одну чашечку.

— Не беспокойся, спасибо. Я заглянул удостовериться, что с тобой все в порядке. Ты так неожиданно исчезла вчера вечером.

— Наоборот, я очень довольна вечером, но мы с Грантом устали от толпы и захотели побыть одни. — Она лучезарно улыбнулась. — Нам вообще в последние дни приходилось мало видеться, и мы решили, как только Грант закончит здесь все свои дела, поехать в Ванкувер.

Старикан Сэм слегка посерел, услышав новость, но, к его чести, оставил при себе свои настоящие чувства.

— Ванкувер? И надолго?

— На неделю или две. — Она пожала плечами. — У меня не было отпуска три года, думаю, я заработала передышку.

Грант заметил, как участилось дыхание, ее отца, и поставил в тень кресло.

— Почему бы тебе не уйти с солнца и не присесть, Сэм?

— Спасибо. У меня в пол-одиннадцатого игра в гольф-клубе.

— Тогда я провожу тебя до машины, — сказал Грант, направляясь к дому. — Только надену брюки.

Он нагнал Сэма на полпути к машине. Поравнявшись с ним, Грант заметил:

— Я понимаю, ты не в восторге, что Оливия уезжает со мной на запад, и благодарен, что ты воспринял эту новость с такой выдержкой.

— А что толку высказывать свое мнение, если оно никому не нужно? — Сэм посмотрел на него, как змея на мангуста, с бессильной ненавистью. — Впрочем, рано радуешься, Грант. Ее согласие отправиться с тобой на запад на экскурсию — ведь так? — еще не значит, что она готова переехать туда на постоянное жительство. Ее жизнь здесь, и она знает это, даже если этого не знаешь ты.

— Это будет решать Оливия, Сэм. Она достаточно взрослая, чтобы принять самостоятельное решение.

— Возможно. Но я тебе вот что скажу: если моя девочка снова заплачет из-за тебя, Грант Медисон, я сотру тебя в порошок.

— Исключается, Сэм, — и первое, и второе.

— И все-таки запомни, что я сказал, — оставил Сэм за собой последнее слово и резко рванул машину вперед.

Спустя восемнадцать дней, рано утром они покинули Спрингдейл. Сэм, Бетани и Ингрид из кондитерской пришли проводить их. Был конец августа, и в воздухе уже чувствовалась осень, солнце еле-еле пробивалось сквозь туман, и все это сделало прощание меланхоличным. Оливия страдала, видя, что отец еле сдерживает слезы.

— Береги себя, девочка, — он сжал ее в объятиях, словно видя в последний раз.

— Папа, обещаю все, что хочешь, только не забывай принимать лекарства, — проговорила она, близкая к обмороку. — Я буду звонить тебе регулярно, и ты будешь знать, где мы.

— Уверен, в этом. — Он снова прижал ее к себе, затем как-то нехотя повернулся к Гранту и пожал ему руку. — Удачи, и веди осторожно. Помни, у тебя драгоценный груз.

Бетани оттащила ее в сторону, пока Грант укладывал последние вещи их багажа в машину.

— Итак, Оливия, ты должна окончательно все решить. Он именно тот мужчина, который тебе нужен. Поняла, ты это, наконец? — напутствовала Бетани подругу.

— И не волнуйся об отце, — вмешалась Ингрид, — я прослежу за старым чудаком. Вот, возьми, я принесла вам кое-что для пикника и пару бутербродов на первое время. В пунктах быстрого питания, которых полно по трассе, можно только отравиться.

Последнее, что увидела Оливия, когда их машина выкатила из ворот, — три силуэта, освещенные пробившимся сквозь туман ярким утренним солнцем. Неожиданно она почувствовала себя так, словно плывет по течению в лодке без весел.

— Уже затосковала? — улыбнулся Грант, когда они выбрались из города. Он видел ее потускневшие глаза и некоторую растерянность.

— Ну, что ты? — возразила она. — Последние восемь недель с тобой перевернули мою жизнь. Расставание — это всегда боль, признаю, но ничто не сравнится с тем, как я бы чувствовала себя, если бы ты уехал без меня. Я просто не люблю прощания.

— Никто не любит, Лив. Когда, я уезжал из Спрингдейла, это тоже был не праздник.

— Я-то была уверена, что ты не можешь дождаться, когда уедешь. Ты так мечтал о работе на севере.

— Тогда я видел в этом выход, способ для тебя и для меня начать все сначала, вдали от Спрингдейла, где я был в тисках различных обстоятельств, связан по рукам и ногам твоим отцом и обязательствами перед тобой. — Он кинул на нее загадочный взгляд. — Много ночей после этого я лежал без сна, гадая, прилетишь ли ты ко мне, если я вышлю тебе билет.

— Скорее всего, не прилетела бы, — вздохнула она. — Я была очень зла на тебя и слишком зациклена на потере ребенка. Я все видела в таком свете: если бы ты действительно любил меня, ты не захотел бы выдергивать меня из моего родного гнезда. Мне стыдно думать, что я была так эгоистична.

— Ну, я тоже порядочный эгоист, Лив, хотя и не осознавал, насколько, пока не приземлился в Репалс-Бей. Жизнь там не для такой женщины, как ты, да и не многие женщины прижились бы там. Мы приняли торжественную присягу врачей, но половине из нас пришлось расстаться с семьей.

Они покинули пределы города и, направляясь к автостраде, Транс-Канада, помчались в Садбери. Туман прояснился. Грант поднял откидной верх машины и вставил в магнитолу диск с последними музыкальными записями.

Около полудня он свернул на узкую боковую дорогу в поисках какой-нибудь удаленной поляны, где вскоре они и остановились. Лосось с каперсами и кольцами красного лука, сливочный сыр, спелые помидоры, яблочные пирожки, свежие абрикосы и натуральный грейпфрутовый сок — все оказалось удивительно вкусным.

После еды Грант растянулся на высокой мягкой траве рядом с ручьем и протянул:

— Время вздремнуть, милая.

Но хотя ей совсем не хотелось спать, тихое журчание воды и солнце, мягко просачивающееся через нависающие кленовые ветви над головой, оказались таким сильнодействующим снотворным, что она заснула, а когда проснулась, Гранта не было. Спустившись вниз по течению, Оливия нашла его около маленького озерца, окаймленного плоскими, иссушенными солнцем камнями. Сбросив сандалии, она присоединилась к нему.

— Вода как парное молоко, и здесь достаточно глубоко для купания, — сказал он, обняв ее. — Не хочешь окунуться?

— У меня нет с собой купальника.

Взгляд, который он бросил на нее, был таким откровенным и дерзким, что Оливия задохнулась.

— Ты хочешь…

— Очень хочу, — его руки уже стягивали с нее топ без лямок через голову.

— А если нас увидят?

— Сначала надо найти нас. Мы укрыты от дороги, и, с тех пор как мы здесь, не проехало ни одной машины.

Он снял с себя рубашку и джинсовые шорты, бросив все на ближайший камень. Потом послышался плеск — и тишина.

— Ну, так что, милая? — крикнул он, вынырнув на поверхность. — Идешь добровольно или применить силу?

Оливия решительно стянула шорты и вошла в воду, превосходную, мягкую, прозрачную и настолько прохладную, насколько было нужно, чтобы освежиться.

— Мне нравится возиться с тобой, — сказал он, обвивая руками ее шею, — особенно, когда ты так одета. Это напоминает мне то время, когда мы только что поженились. Помнишь, как между сменами мне иногда удавалось прокрасться домой для небольшого…

— … послеполуденного удовольствия, — запыхавшись, закончила она. — Я помню.

— Ты предвосхищаешь мои слова, Лив, — прошептал он, притягивая ее ближе. — Повторим опыт?

Они никогда не занимались любовью на поверхности озера в восемнадцать футов глубиной, но у них великолепно все получилось.

В их жизни наступили золотые деньки. Она открыла нового Гранта, мягкого, нежного, внимательного. Неужели это тот профессионал, за которого она уже выходила замуж? Она никогда еще не чувствовала такой близости с ним, такой связи, такого понимания.

Так же как никогда не знала такого полного удовлетворения и уверенности, что на этот раз все получится.

— Наше путешествие становится вторым медовым месяцем, — говорила она ему вечером, когда они остановились в чудесном, отделанном под старину трактирчике на берегу озера Верхнее. Расположенное на двух акрах парка, с милями песчаного берега перед ним, оно было словно со страниц журнала о загородной жизни.