В общем, я прикупил побольше горчицы - для умащения гостей, благо мне после старца и по причине сильнейшей к ним ненависти хватило бы горчичного зерна.

Я сделал предложение, от которого они не смогли отказаться. Пригласил их на дачу, пообещав королевский стол.

Жена порывалась помочь в приготовлениях, но я с улыбкой отклонил ее помощь.

- Позволь мне насладиться этим сладким бременем. Позволь похлопотать.

И хлопотал.

В четверг я проверил список и убедился, что никого не забыл. Проверяя, я морщил лоб и барабанил пальцами какую-то музыку. Поймав себя на этих занятиях, я по привычке разложил их на отдельные составляющие.

Лоб любил морщить мой дедушка, который, к сожалению, находился теперь вне досягаемости. И в жалкие же мелочи продолжаются люди! Не в пароходы, не в строчки, не в громкие дела - в сморкание, безудержное резонерство, нелепые гримасы, назойливые голоса.

Песенка пришла из эфира; сам исполнитель маячил на заднем плане. Я снова не мог добраться до виновника.

Зато в моем списке был человек, от которого я набрался многих гадостей - в том числе манеры барабанить пальцами.

И я улыбнулся.

Улыбка была не моей. Так улыбался кто-то, кому я бессознательно подражал. Какой-то подлец, съежившись до улыбки, сидел во мне и улыбался изнутри.

Я махнул на него рукой.

Подозрительный жест.

Утром в пятницу я выехал чуть свет, намереваясь проследить за подготовкой ужина.

Веры во мне было столько, что я, если бы захотел, смог жонглировать окрестными холмами.

К семи часам вечера слетелась саранча.

Жена удивилась при виде стола, накрытого в доме.

- Такой чудесный вечер! - сказала она огорченно. - Почему ты не накрыл в саду? И даже шторы задернул!

- Терпение, терпение, - усмехнулся я, плотнее затворяя двери, выходившие на веранду. - Я приготовил сюрприз. Все откроется позже.

Горбатая улочка забилась машинами. А гости все прибывали. Многие ехали поездом, но все равно образовался затор, который пришлось объезжать стороной даже деревенским психам-мотоциклистам.

Мне стоило больших усилий удержать их в доме. Все, как один, словно сговорившись, стремились в сад. Природа их чем-то притягивала, и я догадывался, чем, еще сильнее укрепляясь от догадки в своей уверенности. Я развлекал их, как мог, дожидаясь кворума.

Когда, наконец, съехались все, я пригласил их к столу.

- За этот дом! - мой дядя встал, расправляя усы и потрясая солидной рюмкой. - За его архилюбезнейших и квазигостеприимнейших хозяев!

- Ура! Ура! Ура! - закричали все.

- А что сегодня, собственно, за повод? - осведомился один гад, прожевывая ветчинный бантик.

Я встал.

- Друзья! Я прошу от вас немногого - чуточку выдержки. Мы выпьем и закусим, а после я открою вам смысл и цели сегодняшнего мероприятия.

Меня дернули за штанину. Я нагнулся под стол и увидел физиономию сына, перепачканную ягодным соком. Стервец таки выбрался в сад.

- Папа, там свинки, - зашептал маленький негодяй.

Я шикнул на него:

- Молчи! Иначе пожалеешь, что родился на свет!

- Я давно жалею, - насупился сын и уполз в темноту, наполненную шебуршанием ног. Он притаился во мраке, и ему там, наверно, мерещилось, что мимо маршируют отряды невидимых призраков.

Я выпил немного, предпочитая следить, как наливаются другие.

Минут через двадцать, когда там и сям стали раздаваться занудные голоса, сетовавшие на духоту, я вновь поднялся и постучал ножиком по ножке бокала.

- Дорогие гости! - сказал я. - Мне бесконечно радостно видеть вас всех здесь, сидящими за моим скромным столом. От того, что вы и без стола постоянно находитесь со мною вместе, моя радость не уменьшается.

Мои слова были восприняты как метафора, хотя я вложил в них буквальный смысл.

- Я долго думал, какой награды заслуживают столь верные спутники, продолжал я, выходя из-за стола и приближаясь к дверям. - Возможно, награда - неудачное слово. Я взял бы шире, емче - пусть это будет участь, судьба, если угодно.

На меня глазели заинтересованные, доброжелательные лица. Мой взгляд остановился на пальцах, барабанивших по скатерти.

- В то же время нельзя не признать, что при всех моих естественных восторгах ваше неустранимое соседство становится несколько тягостным. Такому переимчивому человеку, каким являюсь я, приходится много страдать от досадной необходимости выражаться вашими словами, изъясняться вашими жестами, заражаться вашими мнениями, блеять вашими голосами... И я решил, что наилучшей средой, в которой вы могли бы достойно реализовать свои таланты, будет вот эта!

И я распахнул двери в сад.

Там, на лужайке, паслось стадо свиней.

- Ступайте! - прогремел я, простирая руку. - Именем Господним! И бесы веруют! Но трепещут.

По счастливому стечению обстоятельств мой загородный дом располагался на вершине обрыва.

Гости сорвались с мест и ринулись в сад.

Скрестив на груди руки, я смотрел им вслед и торжествующе хохотал. Во рту ощущался привкус горчицы.

Люди лопались, как воздушные шарики, а свиньи вдруг сходили с ума и неслись к пропасти.

- Папа, а что же ты? - послышалось сзади.

Я обернулся.

Мой отпрыск стоял и сурово взирал на меня исподлобья. Меня, что греха таить, ужасно испугал его необычно серьезный вид.

- Давай-давай! - поторопил меня сын. - Ты один остался. Догони их!

И я, сам того не желая, побежал. Там как раз замешкалась последняя, симпатичная с виду свинка.

Моя порода! Я про сына. Теперь я вижу, что вырастет свин. Отсюда мне многое виднее. Этот поросенок ловко меня подловил. Из области, в которой я отныне пребываю, он, правда, смотрится не вполне поросенком. Как все предметы некогда реального мира, перешедшие по отношению ко мне в потустороннее положение, он занял новую позицию, которая требует приставки "пара". Или это частица?

Здесь всe частицы. И все частицы.

Места - гуляй, не хочу.

И все мое.

июль-август 2001