Планов у него было полно, последовательности не было.

Жрец сурово молчал. Он еще не принял решение, потому намекал, что не пришло время вопрошать богов.

Воин думал о сражениях, жрец о молитвах, а-шарообразный скотовод о богатствах прежде всего.

Сразу же он попросил золотые ленты, смотанные с его тела. С легким сердцем отдали ему эти ленты.

Попросил еще сто золотых катушек, попросил слитки. Дали и слитки.

Затем он справился о земных ценах. Сколько, например, стоит стадо рогатых?

Ему сказали, что скота нет на Земле. Сочли бойни жестокостью и ликвидировали животноводство.

Тоит не поверил. Его же кормили, как он и привык, мясом с кровью.

Объяснили, что мясо синтетическое, заводское.

Не поверил. Но на всякий случай спросил, сколько же золота надо отдать за заводского быка.

— Ни единой пылинки, — сказали ему. — У нас вообще нет денег. Уже полвека нет денег.

Не поверил. Потребовал, чтобы ему показали рынок.

Рынка, естественно, не было в Космограде. Тоитов отвезли на универсклад. Своими глазами видели они, как приходят люди, берут платья, пакеты с едой, столы и кровати, какие-то непонятные ящики с рукоятками и глазками, берут и уносят, не платя ничего.

— У нас гостям делают подарки, — заявил жадный скотовод.

— Берите все, что нравится.

Скотовод набрал целую тележку всякого добра и еще несколько непонятных ящиков на всякий случай.

— И денег с меня не взяли, ни единого колечка, ни одного обрубка, — рассказывал он другим тоитам.

— Дурачки! — сказал полководец. — Их страна развалится. Если все не стоит ничего, куда же сбывать трофеи? Никто и в поход не пойдет. Недаром у них и армии нет. Жалкие и беспомощные. Кто вздумает, тот и покорит.

— Без денег никто работать не будет, — сказал Клактл, сын купца. — Что-то они скрывают. Но мы разоблачим их ложь, расскажем, как нас пытались надуть и не сумели.

Верховный жрец остановил его взглядом.

— Даже и такая ложь не должна дойти до простого народа. Чернь ленива и легковерна, этот безденежный рай прельстит ее. Каждый предъявит претензию: «Подай мне хлеб и плащ бесплатно, как на той занебесной Земле». Даром! Безнравственно и безбожно! Я догадываюсь, что это вранье адресовано нашей черни. Ее возмутят, вооружат, поднимут против благородных, против посвященных и против богов, немытыми руками нищих захватят власть на всей Реке.

Недоверие, подозрительность, страх! В каждом ученом, в каждом переводчике, в каждой санитарке тоиты видели переодетого врага. «Ищи случайных людей, — сказал верховный жрец Клактлу. — Не все же подготовлены для обмана». И вот в поле зрения их попадает незрелый юноша с каким-то удачным прибором, с младенчески тонкой шеей, явно новичок. Старший все время наставляет его. Клактлу удается расспросить его. Юноша — студент, с точки зрения Клактла — младший жрец, даже послушник. Едва ли он полноправный участник дипломатического заговора. А если даже и участник, проговорится по неопытности. И жрец-толкователь тычет пальцем ему в ребра: «Пусть этот будет при нас».

Пожалуй, Лев меньше гордился бы своим успехом, если бы знал, что он нужен тоитам в роли простодушного болтуна.

Но так завязалась его судьба. Из-за любви к Винете он сконструировал свой прибор, из-за подозрительности тоитов стал переводчиком пришельцев.

Из-за подозрительности произошло и все остальное.

Заседание Академии Времени было назначено на 12:00.

Ученые были озабочены, тоиты держались настороженно. Только Лев плавал в розовом тумане. Все было в тумане — исторические события, межзвездная связь, перспектива второй тысячи в петлице, конференц-зал. В голове звенело одно: «Винета любит, Винета хочет мириться. Винета сказала: «Вечером приходи обязательно». Скорее бы вечер!»

Никак не мог он сосредоточиться, задумывался, опустив руки, не слышал вопросов, отвечал невпопад, проявлял редкую бестолковость. Только суровый выговор старшего переводчика привел его в чувство, и то ненадолго.

Все-таки громоздкая приставка с тоитским акцентом была наконец налажена, проверена. Звучало хорошо, достаточно скрипело и клокотало.

Между тем зал заседаний постепенно заполнялся. Одним из первых пришел сегодняшний председатель — президент Академии Времени Ван Тромп — круглолицый с прищуренными глазами и пушистыми баками, плавно-медлительный, олицетворение неторопливой, продуманной рассудительности. За ним у круглого стола решений заняли места все семь участников обсуждения. Семерка считалась наилучшим числом для обсуждения. Не слишком мало: мнение не получится случайным. И не слишком много: каждый сумеет высказаться не раз. Кроме того, семь — число нечетное и простое: как ни голосуй, выявится большинство.

Среди семерых были представители разных материков и различных специальностей — не только физики-темпорологи. Почти всех Лев знал в лицо, по портретам в учебниках или видел на экране телевизора. Узнал он астронома Юстуса и двухметрового нигерийца экономиста Мамадугу и поэта Олега Русанова — широкоплечего богатыря с окладистой бородой — этакого былинного Добрыню Никитича. Поэт все поглаживал бороду, словно хотел убедиться, крепко ли держится.

Винета была без ума от стихов Русанова; однотомник его держала под подушкой, читала перед сном, цитировала… Лев даже ревновал немножко. Были здесь еще… но стоит ли подробно описывать людей, которые играют роль только в одной главе?

Затем прикатили и разместили на возвышении тоитов. Земные кресла были великоваты для гостей, пришлось приспособить для них детские стульчики на колесиках. Коротенькие ножки тоитов болтались в воздухе, и, несмотря на суровые взгляды и нахмуренные лбы, выглядели гости комично.

Лев со своей аппаратурой пристроился за спиной у Клактла.

Ван Тромп поднес к губам микрофон:

— Открываю заседание. Слово предоставляется профессору Юстусу.

Никаких предисловий. Все знали, кто такой Юстус, все знали, о чем будет речь.

Юстус, кряхтя, поднялся на трибуну. Вид у него был изможденный, казалось, даже слова он произносит с трудом. Может быть, поэтому фразы его были особенно лаконичны и емки.

— В зале у нас не только специалисты, — сказал он, скользнув взором по бороде поэта, — и я начну с простейших сведений. Планета Той — спутник двойной звезды. Одна из них относится к числу новых. Новая — неточное название, возникло исторически, поскольку обычно эти звезды не видны невооруженным глазом. Но внезапно на поверхности новой происходит взрыв, и в пространство вылетает облако раскаленного газа, массивное облако, в нем материал для тридцати-сорока таких планет, как наша Земля. Облако раздувается, становится много больше звезды, поэтому светит в тысячи, в десятки тысяч раз ярче. Вот это облако мы и видим как новую, будто бы загоревшуюся звезду. Но, раздуваясь и раздуваясь, оно постепенно охлаждается, меркнет и растворяется в пространстве. Через несколько месяцев новая исчезает с небосвода. Только в телескоп можно найти теперь виновницу переполоха.

Какова причина взрыва новых? Еще в прошлом веке установлено, что источник энергии звезд — ядерное горючее. Но любое горючее — дрова, уголь, нефть или атомные ядра надо зажечь, сами собой они не загораются. Уголь разжигают дровами, дрова — щепочками, щепки — спичками. Какие спички нужны для атомных ядер? Считается, что их зажигает высокая температура, а температуру ту создает давление, а давление порождается тяготением.

Лично я держусь той точки зрения, что в новых звездах роль спички играет тяготение, но не в недрах, а на поверхности, где напряжение сильнее.

Почему я полагаю так? Во-первых, потому, что все новые звезды относятся к числу красных карликов — сравнительно холодных, более плотных, чем наше Солнце, звезд, а на поверхности плотных звезд напряжение гравитации заметно больше, чем на Солнце. Во-вторых, все новые входят в число двойных звезд, в тесные пары, где на собственное тяготение накладывается еще и притяжение второй звезды. В-третьих, взрыв прекращается, как только новая теряет часть массы, при этом, само собой разумеется, тяготение несколько уменьшается. Тяготение уменьшается, и вспыхнувший было ядерный уголь быстро гаснет. И горение прекращается на сотни и тысячи лет, пока сжатие снова постепенно доведет напряжение до критического уровня.