«Не могу судить, – сказал тогда Качински, – у меня нет такой памяти, такой интуиции, я могу вам поверить или не поверить».

     «От вас и не требуется вера, – сухо сказал Стивен. – Вы адвокат, вы всего лишь должны сохранить документ».

     Качински вздохнул, отогнал воспоминание, как назойливую муху, и, придвинув ноутбук ближе (строчки почему-то начали расплываться перед глазами, устал, да), прочитал:

     «А теперь о наследстве. Может возникнуть юридический казус – разве возможно передать в наследование способности? На самом деле я не думаю, что вам придется доказывать это в судебном заседании, поскольку никто из наследников, конечно, не станет обжаловать завещание. Но в принципе – не сейчас, так в будущем – подобный казус может возникнуть, и вы должны быть готовы к ответам на каверзные вопросы. Главное: способности целительства (теперь вы представляете, что это означает физически), ясновидения (смысл и этого умения вам теперь известен), а равно любые другие способности человека, связанные с его сутью, как мультивидуума, могут быть переданы по наследству – кому угодно, – точно так же, как движимое и недвижимое имущество. Единственное условие: завещатель должен быть мультивидуумом, должен понимать себя, лишь в этом случае он сумеет управлять своими способностями, своим духовным состоянием так же, как управляет состоянием материальным: деньгами, акциями, домами, лошадьми… На самом деле, Збигнев, это объясняется очень просто, и я уверен, что главное вы поймете из моего письма, а остальное, необходимое в вашей адвокатской практике, додумаете сами.

     Человек, не осознавший себя существом Многомирия (как сказали бы буддисты – не достигший состояния просветления), воспринимает мироздание четырехмерным пространством-временем. Соответственно и распоряжаться он может лишь тем, что расположено в пространстве и перемещается во времени – теми же деньгами, домами, акциями, предприятиями, машинами, самолетами… Мультивидуум, осознающий себя в Многомирии (как сказали бы буддисты – достигший просветления), соответственно, может распоряжаться как собственным «я» во всех ветвях, где он существует, так и тем, что ему принадлежит – не в трехмерном пространстве, а во всем практически бесчисленном множестве ветвей и измерений, о многих из которых «простой человек» не имеет ни малейшего представления.

     Я – мультивидуум. Я всегда им был – с момента рождения. Это происходит не часто, но все же рождаются на Земле время от времени подобные «уроды», способные осознавать себя в многочисленных переплетениях ветвей мироздания. Большинство погибает в детстве – они не в состоянии понять открывающейся им истины, а интуитивное прозрение слишком часто приводит их к состоянию, которое медицина называет безумием, лечит и, в конце концов, губит этих людей.

     Некоторые из нас, став взрослыми и лишь интуитивно понимая, что их жизнь отличается от жизни «простого человека», пытаются объяснить себе себя – это тоже гибельный путь, и судьба таких мультивидуумов незавидна – их губит попытка примирить противоречия.

     Некоторые из нас пытаются понять себя, изучая восточные философские системы и обучаясь у гуру тому, что уже, по сути, умеют. Некоторые, не пытаясь понять, просто пользуются своим умением – становятся целителями, если обладают интуитивным пониманием склеек и способностью (также интуитивной) управлять ими. Некоторые становятся ясновидцами – в той степени, в какой их интуиция помогает им «вспоминать» прожитое в другой ветви. Таким был наш великий прорицатель и целитель Кейси, не понявший до конца жизни своей истинной сути и потому не сумевший распорядиться своим даром.

     Совсем немногие действительно понимают себя и пытаются объяснить людям многообразие мира и собственные, ни в малейшей степени не используемые, возможности. Таким был Нострадамус, не понятый ни современниками, ни потомками, таким был русский мультивидуум Даниил Андреев, интуиция позволила ему подобрать почти верные слова, но и он родился слишком рано, чтобы быть понятым правильно. Таким был английский философ Олаф Стэплдон, написавший замечательное сочинение «Создатель звезд» – реалистическое описание собственной жизни.

     Мне, к сожалению, не известна статистика, я не знаю, сколько людей, осознающих себя жителями Многомирия, рождается в каждом поколении. Интуиция подсказывает, что нас становится все больше. И настанет время…

     Я надеюсь, что такое время настанет – человечество поймет (сначала интуитивно), что является единым организмом в Многомирии. Я не знаю, как назвать такой организм. Пусть будет мегавидуум.

     И чтобы приблизить это время, я написал завещание, которое вы, дорогой Збигнев, заверили, не понимая сути и всех его последствий, в том числе юридических. Надеюсь, кое-что вы теперь поняли…»

     «Кое-что», – пробормотал Качински, закрывая файл.

     «Послушайте, Стив, – сказал он тогда. – Я не уверен, что ваше объяснение…»

     «Я ничего не объясняю, – поднял Стив обе руки. – Это интуитивное понимание, я просто знаю, как это происходит, но объяснить не могу, не хватает слов, и любой физик, несомненно, не оставят от моих так называемых объяснений камня на камне, хотя наверняка придет к таким же выводам в будущем».

     Наступило молчание, Качински перебирал бумаги, лежавшие на столе, Пейтон, закрыв глаза, думал о чем-то, и обоим казалось, что друг друга они сейчас понимают так, как никогда прежде. Им не нужны были слова. Мысли им не нужны были тоже. Что-то более глубокое объединило их.

     «Разве может умереть существо, обитающее в миллиардах миров? – сказал адвокат, не глядя на клиента. – Если в одной ветви тело перестает жить, то в тысячах других…»

     «Да, – кивнул Стив, не открывая глаз. – Вы верно поняли. Мультивидуум бессмертен».

     «Какой тогда смысл имеет завещание…»

     «Я хочу, уходя, оставить здесь то, что поможет близким мне людям ощутить главное в жизни».

     Больше ни слова не было сказано. Солнце опустилось низко, лучи его разбегались по столу, перекатывались по листам бумаги.

     Они молча сидели друг против друга, пока не упала вечерняя темнота.

     Качински помнил это мгновение – он вдруг очнулся, как после долгого сна, с ощущением, что побывал там, где ему еще предстоит прожить многие годы. Он видел во сне себя, но совершенно не помнил, каким он был и каким мог стать.

     Собрал бумаги в папку, быстро попрощался (ему еще предстояло часа два ехать домой, в Гаррисбург) и пошел к двери, не оглядываясь на застывшего в коляске Стивена Пейтона.

     * * *

     Адвокат лежал под одеялом, дожидался утра и думал о том, что если не удастся связаться с Самантой, придется отложить подписание документа, а это означает дополнительные сложности – попробуй еще раз собрать вместе эту компанию. Лучше, наверно, пусть все подпишут, а потом он займется поисками Саманты, так и не ответившей на его многочисленные звонки. Почему-то он не хотел звонить ее родителям. Не хотел – и все, хотя они-то могли знать, где их дочь и почему ее номер не отвечает.

     * * *

     Михаэль ворочался с боку на бок и думал о том, что, если мать не подпишет бумагу, он будет самым несчастным человеком на свете. Что-то случится… но ведь мать подпишет… она не откажется от денег… она никогда не отказывалась от денег… только один раз, когда ушла от отца, но тогда она думала, что он неудачник… она не любила неудачников… никого, кроме сына, которого сделала неудачником сама… вот странно…

     * * *

     Ребекка спала на спине, раскинув руки, и ей снился странный сон: отец явился с небес, он был одет в свой лучший белый костюм, его взгляд лучился добротой, он взял ее за руки и сказал: «Дочь, ты знаешь, что я не умер, не бойся ничего, мы все равно вместе, я тебе помогу, тебе и Михаэлю, вы должны…»

     Что-то помешало ему закончить фразу, а может, что-то помешало Ребекке досмотреть сон – она повернулась на бок и сразу погрузилась в теплую прозрачную воду бассейна, где так любила бултыхаться в детстве…