Я давно уже не ночевала дома. Все наши работники перешли на казарменное положение. Моя тринадцатилетняя дочь Надя оставалась в квартире одна. Когда немцы бомбили наш район, она или бежала в убежище или, обнимая собаку Индуса, становилась между окнами в простенок. Уезжать из города она долго не хотела, говорила: «Мама, я ведь тоже могу быть полезной, умею раны перевязывать».

Я и не знала, что моя дочь посещала кружок Красного Креста, чтобы оказаться полезной и необходимой во время войны. С трудом мне удалось уговорить ее уехать к знакомым за Волгу.

Недалеко от командного пункта нашего Дзержинского района на церковной колокольне был установлен пост ПВО. Отсюда открывался вид на весь район, в котором я работала председателем Совета трудящихся. Колокольня эта была очень ветхой. Во время бомбёжки ее качало из стороны в сторону. Не раз немецкие лётчики пытались сбить нашу вышку. Кругом рвутся бомбы, звонишь бойцам наверх, спрашиваешь: «Ну, как?», а они отвечают только: «Качает».

Однажды, поднявшись на колокольню, я увидела, как горело здание облисполкома. Рядом со мной стояла заведующая РайОНО Мария Лисунова.

— Вот видишь, — говорила она, — горит дом, который ты сама строила.

Мы строили этот дом в 1929 году. Тогда я работала ещё шофёром, возила на строительство песок.

Начальником штаба МПВО в нашем районе был товарищ Пинчук — изумительно хладнокровный человек. В те дни я как бы пользовалась его хладнокровием. Я не знала, какое отдать приказание — ведь за несколько минут каких только ни поступало сообщений: то полный завал дома, столько то упало фугасок, столько то зажигалок; то надо отрыть заваленных людей в одном доме, то в другом. Я соглашалась со всеми приказаниями умелого и находчивого Пинчука и, глядя на него, училась держать себя так, чтобы не теряться в острые минуты, не ужасаться и не горевать, а вносить во всё ясность и помогать людям.

В здание исполкома райсовета на углу Невской и улицы Пархоменко попала авиабомба большого калибра. Здание было полностью разрушено. Кругом выгорели несколько кварталов. Мы перевели исполком в дом по Совнаркомовской улице, № 120, а рядом построили хорошую щель. Вскоре и это здание пострадало от бомбёжки. После этого мы на несколько дней переехали под дамбу, а потом решили, что наиболее безопасное место — это щель у разбитого дома на Совнаркомовской улице.

Во все эти дни работа исполкома райсовета не прекращалась ни на один час. Надо было устроить проезды на улицах, восстановить разрушенную водопроводную сеть, спасать раненых, убирать трупы, тушить пожары, расширять бомбоубежища, строить новые, охранять район от шпионов и диверсантов. Вместе с бойцами аварийно-восстановительной службы МПВО все трудящиеся района производили раскопку завалов, извлекали засыпанных людей.

Одна бомба разорвалась в здании тюрьмы. Заключённых в ней не было, но в нижнем этаже, под массивными сводами бывшей тюремной церкви, укрывалось, как в бомбоубежище, много людей.

Под осевшей стеной мы обнаружили девушку лет восемнадцати, Нину Петрунину. Она, должно быть, пыталась выползти из-под развалин, и её придавило. Обе ноги девушки были раздроблены выше колен. Никогда не забуду её красивого лица, вьющихся волос. Она смотрела с такой доверчивостью и надеждой на наших бойцов, а они не знали, как ей помочь. Полуразрушенная стена едва держалась. Казалось, достаточно подойти к ней, и она совсем обрушится.

Решено было во что бы то ни стало спасти эту девушку. Шесть дней продолжалась смертельно опасная работа. Бойцы осторожно выбивали из стены по одному кирпичику и одновременно ставили подпорки. Все эти дни девушка лежала, придавленная стеной. Возле неё непрерывно дежурили врачи, рядом сидела мать.

Девушка была в полном сознании. Ее кормили, давали ей наркоз, чтобы облегчить невыносимые страдания. Просыпаясь, она спрашивала:

— Ну, когда же меня вытащите?

Наконец, ее вытащили. Нина считала себя спасённой и не верила такому счастью.

— Неужели я буду жить? — говорила она.

Мы сделали всё, чтобы сохранить ей жизнь. Но после операции ей пришлось ампутировать обе ноги. Нина умерла. Весь район переживал ее смерть, хотя смерть тогда не казалась уже страшной — к ней привыкли.

Мать этой девушки — учительница. Она до сих пор живёт в Сталинграде.

Сейчас, когда вспоминаешь, как всё это было, поражаешься — с какой планомерной жестокостью враг уничтожал наших людей и как самые простые советские люди не щадили себя для того, чтобы спасти любого незнакомого человека.

Загорелись дома военведа на улице Медведицкой. На место пожара быстро прибыли пожарные работники и вместе с ними депутат Дзержинского совета товарищ Оводков. Немецкие лётчики снова сбросили бомбы на горящий дом. Я в это время находилась вместе с Оводковым в одной из воронок. Когда немецкие самолёты спикировали, Оводков увидел у здания женщину, которая металась с ребёнком на руках, не зная, куда ей деться. Оводков выскочил из щели, схватил женщину и быстро втолкнул её. Только он сделал это, как невдалеке упала бомба. Рассеялась пыль, мы бросились к Оводкову, но он был уже мёртв.

Не могу я забыть и депутата нашего районного совета Домну Кондратьевну Черемушкину. Её сын погиб в боях. Тяжело переживала мать свою утрату. Она боролась со своим горем тем, что старалась как можно больше сделать полезного для своих избирателей. Она работала председателем уличного комитета. Эта пожилая женщина была неутомима. Когда в Сталинград приходили эшелоны с эвакуированными, она всегда первая встречала их, находила особенно нуждающихся в помощи и не оставляла этих людей, пока не устраивала их, не обеспечивала всем необходимым.

Линия фронта подошла к нашему району; эта женщина появилась на Мамаевом кургане, выносила раненых с поля боя.

Немцы были уже на окраинах города, а городские предприятия не прекращали работы. Рабочим пекарни № 4 приходилось возить воду с Волги под артиллерийским и миномётным обстрелом, но пекарня бесперебойно выпекала хлеб и сушила сухари. Поистине героична была работа мельницы, директором которой был депутат нашего райсовета товарищ Кошелев. Эта мельница ежедневно подвергалась налётам вражеской авиации. Не раз она бывала в огне. Рабочие тушили пожар, и мельница снова молола зерно.

Так как большинство магазинов сгорело и нельзя было при ежедневной бомбёжке и постоянных обстрелах собирать людей в одно место за получением продуктов, пришлось установить иной порядок снабжения населения продовольствием. Район был разбит на участки, во главе участков поставлены депутаты райсовета или председатели уличных комитетов. На их обязанности было и получение продуктов и распределение их. Часто бывало, что товарищи, посланные за мукой на мельницу, попадали под бомбёжку и не возвращались. За мукой посылали других. Ценой человеческих жизней доставлялись в наш район продукты питания.

Работники РайОНО во главе с Лисуновой занимались питанием детей, потерявших родителей. На Двинской улице в доме № 60 была открыта детская столовая. За день эта столовая отпускала до трёх тысяч обедов. Больным и раненым ребятам обед доставлялся на дом; вернее — в щель или убежище, где они лежали.

Очень помогала нам инициатива самого населения. В больших уцелевших домах были созданы группы самозащиты. Одной из таких групп руководил шестнадцатилетний комсомолец Сердюк. Этот энергичный, быстрый парень стал буквально отцом и кормильцем около шестисот семейств, живших в подвале 3-го Дома Советов. Он был и завхозом и поваром. В разрушенном, горящем городе он добывал и мёд и картофель. Даже свиньями обзавёлся. А по ночам занимался эвакуацией — строго по плану, установив очерёдность. Больных и детей он доставлял к месту переправы на лошадях. Несколько недель назад его еще считали мальчиком, а теперь это был человек с непререкаемым авторитетом.