Но сейчас, когда я пересмотрел свое отношение к Девяти, трудности, связанные с появлением моих «Заметок» в прессе какой-либо страны, не только уменьшились, а еще более возросли. Некоторые детали, как, например, эта загадочная постоянная молодость, которая позволяла в те мои шестьдесят выглядеть не более чем тридцатилетним, или происхождение моего огромного состояния (лишь ничтожная часть которого находилась на счетах в банках), не могли не привлечь ко мне внимания окружающих и даже некоторых властных структур.

И потом, открытие того, что и реально существую на свете, а не являюсь плодом воспаленного воображения некоего писателя, произвело бы всемирную сенсацию, создало бы мне огромную рекламу, но начисто бы лишило какой-либо частной жизни. Не считая того, что я здорово рисковал быть обвиненным в сумасшествии и угодить вследствие этого в одно из тихих и уединенных учреждений под названием «психолечебница».

И все же я принялся за этот нелегкий труд. Подспудно меня мучила мысль, что, может быть, однажды и наступит день, когда все это будет опубликовано. Ведь впереди была почти вечность! Кроме того, мне очень нравилась сама мысль вновь пережить прошлое, вытаскивая его в строчках на белой бумаге. Мою память можно было квалифицировать как фотографическую. Но что удивительно, картины, которые вставали передо мной, довольно часто поражали людей, переживших те же события, что и я. Настолько мое восприятие отличалось от того, что запоминает большинство людей.

Первый том открывается самым первым моим воспоминанием, относящимся к тому периоду, когда я еще был грудным младенцем. Тогда, подняв глаза вверх, я погрузился взглядом в нескончаемо добрые и ласковые темно-коричневые глаза живого существа, которое в течение последующих восемнадцати лет стало единственным, кто отдал мне всю свою любовь и нежность и окружил теплом и добротой. Заканчивается первый том временем, когда мне исполнилось десять лет — это уж я потом прикинул — в ту ночь, когда я впервые пустил в дело кинжал. Последующие шесть томов описывают мою жизнь в течение семидесяти восьми лет. Некоторые из них тощи по объему и содержат в себе мало страниц, другие включают не менее миллиона слов.

Благодаря этой работе у меня есть возможность во многом заполнить пробелы и пропуски, а то и искажения истины, назвать настоящие имена, прячущиеся за псевдонимами, придуманными моим биографом. Предпочитая, чтобы все соответствовало правде, а не вымыслу, я рискую вызвать некоторыми деталями отвращение у части моих читателей. Например, в противоположность тому, что писал обо мне мой биограф, я никогда не испытывал никакого внутреннего протеста перед тем, чтобы есть человеческое мясо. Я это делал каждый раз, когда меня к этому вынуждали обстоятельства. Я никогда не следовал слепо принципам викторианской морали. Я предвижу, вернее, я знаю, что многие проклянут меня за то, что я столько лет служил Девяти. В их глазах я, должно быть, уподобился доктору Фаусту, запродавшему свою душу дьяволу.

Критиковать, конечно, легче всего. Но пусть те, кто так осуждает меня, представят себе, что это именно им предлагают тридцать или более тысяч лет здоровой, цветущей жизни, и тогда послушаем, что они на это ответят.

По сравнению с условиями, в которых мы, моя жена и я, приносили присягу верности, церемониальные инициации MayMay выглядят просто как занятия в воскресной школе. Мы скорее всего уже были не слишком порядочны, не слишком большими моралистами, если приняли ее, не поставив никаких условий. Само собой подразумевалось, что мы будем преданы Девяти до конца, взамен на напиток бессмертия, как и то, что от нас не будут требовать исполнения таких поручений, за которые нам в будущем пришлось бы краснеть. К счастью, мы были избавлены от этого, хотя должен признать, что я способен на такое, что возмутило бы большинство представителей этой так называемой цивилизации.

Теперь, надеюсь, читателю стало немного ясно, почему я никогда не испытывал чувства принадлежности ко всему остальному человечеству. Что, в зависимости от случая, можно рассматривать либо как смягчающее, либо как усиливающее вину обстоятельство.

Возвращаясь к бессмертию, должен сказать, что это товар, стоимость которого чрезвычайно высока. Но в этом низком мире ничего не даётся бесплатно. За все нужно платить, это так. И все эти годы мы с Клио чувствовали себя почти как «нищие», ободранные до нитки.

Этот эликсир бессмертия вынуждает меня вернуться в моих воспоминаниях немного назад. Тридцать тысяч лет, или около, тому назад некие досточтимые пещерные люди обнаружили таинственную субстанцию, которая при употреблении ее внутрь одаривала организм почти вечной юностью. Она была иммунизирована против всех существующих болезней и препятствовала старению и разрушению клеток организма. Процесс равнозначной регенерации становился бесконечным (любая часть тела становилась восполнимой, кроме мозга и сердца; но я хотел бы проделать несколько экспериментов, чтобы окончательно убедиться, что они не могут регенерировать). Так что становились опасными лишь очень тяжелые травмы: ранение сонной артерии, перелом шейного отдела позвоночника и так далее. Но если избегать их, то действительно, эти люди могли рассчитывать на практическое бессмертие. Конечно, они старели, но так медленно и незаметно, что человек, Начавший принимать эликсир в двадцатишестилетнем возрасте, по истечении пятнадцати тысячелетий выглядел всего лишь на пятьдесят.

История умалчивает и мне тоже не удалось разузнать, что же происходило с этими «бессмертными» в период между 25 000 лет до Рождества Христова и 1913 годом, когда их агент обнаружил меня и вступил со мной в контакт. С тех пор я знал девять старейшин или патриархов, или просто «Девять». Это были: Аи-не-на, уроженка какого-то кавказского племени, самая древняя из всех. Уж ей-то было не менее тридцати тысяч лет. За ней шли Ксоксаз, Инг, карлик Ивалдир; один еврей, родившийся где-то около 3 года н. э., представитель племен прото-банту, два древних промонгола и один американский «протоиндеец». Их постоянные резиденции, строго секретные, конечно, были разбросаны по всему миру. Но раз в год они все собирались для проведения церемониала, корни и происхождение которого уходили в темную пропасть лет, в дни, вероятно, их молодости, в каменный век. Церемония состояла в том, что, служители приносили в жертву часть своей плоти — операция чрезвычайно болезненная — в обмен на несколько глотков эликсира. Эти таинства проходили всегда в одном и том же месте, в лабиринте пещер и явных или скрытых переходов, пронизывающих гору в одном из отдаленных и малодоступных горных массивов Уганды.

После испытательного периода, длящегося несколько месяцев, «кандидаты» получали возможность впервые испить напитка юности. За стены пещер ни одна капля эликсира не могла быть вынесена. Проникнуть в пещеры кандидаты могли только с помощью самого древнего способа передвижения, используя силу рук и ног и ловкости всего тела. Неуклюжих и слабых подстерегала смерть. (Своеобразный естественный отбор, не правда ли?) Тот, кто пытался сам докопаться до сути и состава напитка, немедленно обрекал себя на ужасную смерть.

По моим скромным подсчетам, число моих братьев «кандидатов» подходило к пятистам. Это была «элита» организации, которая в абсолютной тайне скрытно двигала рукоятями управления во всем мире. Число же рекрутов низшего эшелона я даже не рискую назвать. А сколько было тех, кто, являясь на самом деле исполнителями воли Девяти, даже не подозревали ни об их существовании, ни об эликсире? Нет им числа!

Именно в рядах «элиты», среди «кандидатов», выбирался тот, который становился очередным патриархом, когда один из Девяти наконец-то умирал.

В девятом томе моих записок я описал, как мне пришлось спасать мою жену Клио в нашем родовом поместье Грандритов, которое состояло из усадьбы, старого замка, леса и деревни Кламби (Джеймс Кламби, виконт де Грандрит таково мое истинное имя и титул). В то время как жена отправилась в Англию, я остался на нашей плантации в Кении и в одно не слишком прекрасное утро был выброшен из кровати взрывом снаряда, выпущенного из армейского орудия. Отряд кенийской армии по приказу Джомо Кенийяты попытался стереть меня с лица земли. Таким образом он решил положить конец ситуации, в течение которой я упрямо отказывался как принять кенийское гражданство, так и покинуть страну. (Хотя вполне могло быть, что это решение принял другой функционер кенийской администрации.) Тем не менее мне удалось выбраться живым и невредимым из этой заварухи, и я ударился в бега, не сумев окончательно оторваться от остатков отряда, который бросился в погоню.