— Погодите! Вы имеете в виду, что Хендрик, о котором я говорил и который так скверно обошелся с родителями этих людей, был ваш старший брат?

— Да. — Старик противно усмехнулся. — В молодости, когда отец был еще жив и руководил бизнесом, Хендрик Биллем был абсолютно необузданным — почти таким же, как я. Носился по всей стране… Но когда отец умер, вернулся домой, остепенился и стал работать как проклятый, вроде отца. Ему даже не хватало времени жениться, хотя в молодые годы он успел здорово пошалить с женщинами. В один прекрасный день Хендрик умер от простого переутомления, а бизнес, деньги и это поместье достались мне. Вы удовлетворены, мистер Квин?

Инспектор сердито уставился на него. У Полански, Анджело, Мерфи, Джиффина и Криппса не было причин подозревать о существовании другого Хендрика Брасса — это последнее, что могло прийти им в голову. И все же…

— Вы ничего не объяснили, мистер Брасс! Все это по-прежнему выглядит так же неубедительно. Значит, эти мерзости творил ваш брат? Но вы заставили нас поверить, что были связаны с родителями этих людей. Одни и те же связи не могли быть у вас обоих, даже если вы и ваш брат провели одинаково бурную молодость. Две почти фатальные ошибки одного и того же врача — одна, касающаяся вас, а другая — вашего брата? Два ареста за конокрадство одним и тем же шерифом в Вайоминге обоих братьев в разное время? И так далее? Это сказки, Брасс. Или вы пытаетесь убедить нас, что рассказанные вами истории о благодеяниях, сделанных этими людьми, относятся к вам, а сведения о пакостях, которые раскопали мои друзья, — к вашему брату? Это еще менее вероятно! По-моему, Брасс, вы не имели никаких личных контактов с родителями этих людей и не можете питать к ним никаких чувств — ни благодарности, ни даже ненависти. Или вы хотите отомстить за брата?

— Это, — ухмыльнулся старик, — вам придется выяснить самому.

— Ну, я не куплюсь на подобные сказочки. Родовые распри кончились с Хэтфилдами и Мак… как их там.[20] У вас имеется какая-то иная причина, Брасс. Вопрос остается прежним. Почему вы пригласили сюда этих людей? Что все это значит?

— Вопрос стоит шесть миллионов, не так ли, инспектор? — с довольным видом отозвался старик. — Господи, кажется, я выпустил кота из мешка! Вряд ли кто-нибудь здесь, кроме вашей жены, знает, что вы отставной полицейский инспектор из Нью-Йорка. Вы не догадывались, что мне это известно, верно?

— Нет, — признал инспектор с чем-то похожим на уважение. — Не догадывался.

Все уставились на него, особенно Алистеры, которые выглядели так, словно перевернули камень с обычным малоприятным результатом.

— Возможно, я слеп, — хихикнул Брасс, — но с головой у меня все в порядке. И с моими источниками информации. У вас солидный опыт в разгадывании тайн, инспектор Квин. Почему бы вам не разгадать эту? Что скажете? — Внезапно все его веселье испарилось. Он скорчил гримасу, топнул ногой и завопил: — Хьюго, мешок с рыбьими потрохами, подай мне трость!

«Источники информации» Хендрика Брасса появились на следующее утро в единственном числе.

Это произошло, когда доктор Торнтон в латунной спальне пытался перевязать старику голову. Джесси присутствовала там, чтобы помогать, Ричард Квин — из-за присутствия Джесси, а Хьюго — выполняя приказ Ричарда. В данный момент от него не было никакой пользы — он торчал в углу, уставясь на бинты вокруг черепа Брасса, как на какое-то диво.

— Перекись, пожалуйста, — сказал доктор Торнтон. Сестра Квин повиновалась, и он вылил перекись на старый бинт, прикрывавший рану. Дождавшись, пока перекись начнет пузыриться и засохшая кровь подразмякнет, доктор начал аккуратно снимать повязку. Хендрик Брасс лежал неподвижно, как мумия, закрыв глубоко запавшие глаза. Когда Торнтон последним ловким движением убрал бинт, старик внезапно открыл глаза и произнес, обращаясь к потолку:

— Ваши руки имеют целительную силу, доктор.

— Благодарю вас, — отозвался Торнтон. — «Я перевязал его раны, а Бог исцелил их».

— Что-что?

— Я где-то прочитал эту фразу.

— Бог! — фыркнул старик. — Я не верю в Бога.

Рана выглядела безобразно. Неровные края припухли, так натянув швы, что лысый череп напоминал зашнурованный футбольный мяч.

— Не думаю, что нужна перевязка, — сказал доктор. — Пусть к ране поступает воздух. Через день-два я сниму швы. А сейчас уберем грязь. У вас были головные боли? Головокружение? Слабость?

— Нет.

— Бог, в которого вы не верите, добр к вам, мистер Брасс.

Доктор и Джесси начали счищать засохшую кровь вокруг раны. Ричард, восхищавшийся уверенными движениями жены, вздрогнул при звуке голоса Хьюго:

— Здесь какой-то человек!

Слуга произнес эти слова таким свирепым басом, что в ушах инспектора они прозвучали как «Я чую кровь англичанина!».[21]

Незнакомец стоял в дверях, держа руки в карманах, с неприятной усмешкой на губах. Было трудно сказать, что его забавляло — рычание Хьюго, движение инспектора или рана на голове Брасса.

Хьюго шагнул вперед.

— Осторожнее, коротышка, — предупредил его мужчина в дверях. — Может, я и не такой дылда, как ты, но ноги у меня побыстрее, не говоря уже о руках.

Хьюго сделал еще один шаг. Вновь прибывший не двинулся ни вперед, ни назад, но инспектор заметил, как он напрягся.

— Я ему не нравлюсь, — сказал незнакомец. — Вряд ли мы с ним поладим.

— Кто вы? — осведомился Ричард.

— Моя фамилия Вон, папаша. — Он не сводил глаз с Хьюго.

— Как-как? — пискнул с кровати старый Хендрик. — Вон?

— Верно, мистер Брасс.

— Стой на месте, Хьюго, — сварливо приказал старик. — Говорю тебе в последний раз.

Хьюго остановился. Незнакомец сразу расслабился и неторопливо шагнул в спальню.

Инспектор был миролюбив по натуре, но в этом человеке было нечто, пробуждавшее в нем дикое желание дать ему по физиономии. Во-первых, сама его походка была вызывающей — наполовину вальяжной, наполовину скользящей, рассчитанной на то, чтобы прыгнуть или стать в позу — в зависимости от обстоятельств. Во-вторых, он устремил на Джесси пронизывающий, как луч лазера, взгляд, словно раздевший ее донага и, что еще хуже, с сомнением оценивающий. С таким же успехом он мог произнести вслух: «Быть может, беби, лет двадцать назад…»

«Мы с тобой родились врагами», — думал инспектор, в свою очередь разглядывая его.

Либо костюм Вона, сшитый на заказ, был изначально ему мал, либо гость со временем раздался в ширину и толщину, но костюм больше обнажал, чем скрывал чрезмерно мускулистое тело владельца. Жесткие рыжеватые волосы Вона были коротко подстрижены, светло-серые глаза поблескивали сталью, нос выглядел необычайно плоским на угловатом лице, а подбородок напомнил инспектору карикатуру, ибо он торчал, как скотосбрасыватель на паровозе. Кожа была бугристой, грязноватой и нуждалась в солнечной лампе. Инспектора бы не удивило, если бы Вон достал ватрушку и листок с информациями о скачках. На голове у него красовалась шляпа, похожая на берсальерскую[22] (этот тип наверняка меткий стрелок, подумал инспектор), которую он не удосужился снять. Рубашка была ярко-голубой, а галстук — ярко-желтым. Большие руки покрывали шрамы. Тем не менее, любопытные глаза светились умом или скорее примитивной смекалкой, приобретенной на задних дворах и в трущобах. Было невозможно себе представить, чтобы он вызвал симпатию у какого-нибудь достойного мужчины или женщины.

В любом случае его появление не сулило ничего хорошего.

— Что случилось с вашей башкой? — осведомился Вон с пытливостью коронера на дознании.

— Об этом я поговорю с вами позже, мистер Вон, — с раздражением отозвался старик.

— Вам следовало связаться со мной. Этот ваш кретин-переросток не способен обеспечить безопасность. Даже слепому должно быть видно, что у него в котелке нет ничего, кроме воздуха.