— Тем не менее, я считаю, что мы не должны терять надежду, — заявила Корнелия. — Мистер Брасс прислал нам эти купюры, а если он нищий, то откуда он мог их взять? Разве вы не говорили, что они подлинные, инспектор?

— Те, которые получила моя жена, — да.

— Вот видите!

Инспектор пожал плечами.

— Одну минуту. — Линн огляделась вокруг. — Этот дом полон антикварных вещей. Возможно, среди них есть редкие…

— Сколько бы они ни стоили, мисс О'Нил, Брасс испортил их своей латунью. К тому же все они дышат на ладан.

Последовала пауза.

— Послушайте! — воскликнул Кит. — Дом Брасса занимался и драгоценными камнями, верно? Почему он не может хранить свои миллионы в драгоценностях? Бриллианты не занимают много места, если их нужно спрятать. Они могут лежать у нас под носом.

— Возможно. — В голосе инспектора не слышалось энтузиазма. — Своего мнения не высказали только вы. — Он в упор посмотрел на Алистеров. — Что вы намерены делать — остаться или уехать?

Девитт Алистер открыл рот.

— Остаться, — сказала его жена и выиграла целое состояние в виде зубочисток, выложив карты одной масти.

* * *

День прошел, за ним еще один. Кит и Линн, обследуя подвал, полный жирных пауков, сломанной мебели и полок, нагруженных старыми керосиновыми лампами, ржавыми фрагментами водопроводных труб, пустыми винными бутылками, коробками с поржавевшими гвоздями и болтами и прочим хламом — по-видимому, Хендрик Брасс никогда ничего не выбрасывал, — не нашли никаких сокровищ, кроме допотопного фонографа и ящика со старыми пластинками — некоторые из них были в идеальном состоянии. Фонограф представлял собой раннюю массивную «Виктролу», заводящуюся вручную, а большинством пластинок были толстые диски с красной этикеткой и односторонними записями оперных певцов — Карузо, Мельбы, Шуман-Хайнк, Луизы Хомер, Джеральдины Фаррар, Титто Руффо, Мэри Гарден, Альмы Глюк (кто-то из покойных Брассов явно любил оперу), а также популярной легкой музыки.

Они с трудом потащили фонограф вверх по лестнице, где их заметил Хьюго и завершил переноску аппарата с такой легкостью, как если бы это была пирога Гайаваты.

Поставив «Виктролу» в гостиной, Хьюго нашел банку подходящей смазки, после чего вернулся с ней и с пластинками. Кит начал чистить и смазывать аппарат, а Линн — сортировать пластинки и сдувать с них пыль. В ящике оказался пакет стальных игл, который даже ни разу не открывали. Кит стал заводить фонограф.

— «На дороге Тамиами», — прочитала Линн надпись на одной из этикеток. — Никогда не слышала эту пьесу.

— Зато я слышал, — сказал Ричард Квин и, когда «Виктрола» разразилась царапающими звуками, церемонно произнес: — Миссис Квин, могу я вас пригласить?

Прежде чем Джесси успела подняться, музыка прекратилась с жалобным скрипом, и Ричард, протестующе обернувшись, увидел Вона, стоящего у фонографа и ухмыляющегося, как вандал над своей жертвой. Старый Хендрик маячил в дверях со своей мерзкой улыбочкой. Под мышкой он держал тощий портфель.

— Вам придется отложить ваш танец, инспектор. На сей раз я созываю собрание. — Старик ощупью добрался до любимого кресла и опустился в него. Хьюго придвинул к креслу низкий столик. Брасс похлопал по нему рукой, кивнул и поместил на него портфель. Вон и Хьюго заняли зловещую позицию по обеим сторонам кресла. — Прошло около двух недель после покушения на мою жизнь, совершенного, как выразился бы инспектор Квин, неизвестным лицом или лицами, — начал старик, противно причмокивая, — но я все еще, как говорится, копчу небо, а вы все еще ожидаете решения старого сумасброда. Ну, я принял решение.

Девитт Алистер склонил голову набок, словно прислушиваясь к отдаленному шуму. Элизабет Алистер сидела неподвижно, как индейский вождь, но инспектор заметил, что она затаила дыхание. Значит, что-то человеческое ей все-таки было не чуждо.

— Я ничего не слышу, — продолжал старик. — Теперь вы ждете, что скажет старый дурень. Которые из нас? Сколько? Кто получит наследство, а кто нет? Ну, леди и джентльмены, я пришел к выводу, что выбор между вами невелик.

Это уже дурно пахнет, сказал Ричард Квин, ведя сам с собой безмолвную беседу. Алистер — законченный прохвост, миссис Алистер столь же привлекательна, как жена первобытного синантропа, но заявлять, что выбор невелик, скажем, между Линн О'Нил и Корнелией Оупеншо — пример слепоты, который нечасто встретишь даже у слепого.

Брасс постучал по полу тростью.

— Я поручил мистеру Вону в качестве моего поверенного составить мое завещание, и он сделал это.

— Ну? — не выдержала мисс Оупеншо и поднесла ко рту руку с алыми ногтями.

— Вам не терпится, дорогая моя? Вполне понятно. Теперь вы видите, инспектор, сколько пользы было от вашего вмешательства? Итак, леди и джентльмены, я оставляю мое состояние — стоимостью шесть миллионов долларов, как я уже говорил, — вам шестерым, всем поровну. Как вам это нравится?

Последовали благодарные вздохи. Инспектор почувствовал, что терпит поражение. На миг ему пришла в голову дикая мысль, что старик хочет заставить своих пленников вцепиться друг другу в горло, дабы уменьшить число наследников, но кого, кроме разве только Девитта Алистера, могло возмутить предложение разделить состояние с пятью другими людьми, если каждая доля составляет миллион долларов?

— Однако… — Старик сделал паузу.

«Ага!» — подумал инспектор.

— Есть одно условие. Я говорил вам, что мистер Вон не смог разыскать одного из моих кандидатов — человека по имени Хардинг Бойл. Так вот, если Бойл объявится не позже чем через месяц после моей смерти, он будет включен в число наследников и состояние придется разделить не на шесть, а на семь равных долей. Ах да, я также оставляю определенную сумму мистеру Зарбусу.

— Кому? — спросил инспектор.

— Хьюго Зарбусу — доброму и преданному слуге et cetera.[32] Вот этому тупице. Это почти не отразится на доле каждого из вас, так что вы можете себе позволить быть щедрыми.

«Почему я не в состоянии поверить ни единому слову старого мошенника?» — в отчаянии спрашивал себя инспектор. Быть может, его ввели в заблуждение чисто поверхностные признаки — неприятные улыбки, хихиканье и причмокивание старика? Что, если эти внешние проявления неискренности не имеют ничего общего с его подлинным характером? В конце концов, он вознаградил человека, который готовил ему пищу, полировал для него тонны латуни, заботился о всех его нуждах и годами терпел его брань и оскорбления. Инспектор покачал головой. Он просто не мог представить себе Хендрика Брасса благодарным кому-либо и за что-либо. Нет, тут что-то не так. Но что именно?

Что касается Хьюго Зарбуса, то после неожиданного объявления о постигшей его удаче он выглядел так же тупо, как и до того.

Старик открыл портфель, достал оттуда документ на юридическом бланке и положил его на стол.

— Мистер Вон, пожалуйста, приведите сюда Сару и Эмму Хотэйлинг.

Вон молча вышел и вернулся, ведя за собой двух женщин, нанятых Брассом на время пребывания в доме гостей. Сестры Хотэйлинг были филлипскиллскими старыми девами, которые, казалось, появились на свет смертельно напуганными. Они крались по дому, застилая кровати и делая вид, что вытирают пыль, быстро убирали посуду после обеда и уходили с таким видом, будто не намерены возвращаться, но на следующий день появлялись снова. Значит, Брасс платил им. Но где он брал деньги? Очевидно, в каком-то тайнике, из которого он ранее достал сотенные и тысячные купюры.

— Ручку, мистер Вон.

Вон достал шариковую ручку и вложил ее в руку старика.

— Покажите мне строку для подписи.

Частный детектив, он же поверенный, поместил руку Брасса в нужное место.

— Сара и Эмма, — обратился к служанкам Хендрик Брасс, — я намерен подписать мое завещание и прошу вас быть свидетелями. Вы понимаете, о чем я говорю?

Женщины испуганно кивнули.

Старик, тщательно выписывая каждую букву, поставил свою подпись. В комнате слышался только шорох ручки.

вернуться

32

И так далее (лат.).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: