— Бог ты мой, — тихо прошептала Джейд, поворачиваясь кругом, чтобы все осмотреть. — Я никогда не видела ничего подобного!

Вера, которая вошла в комнату вслед за ней, рассмеялась.

— У тебя перехватило дыхание, не так ли, милочка? Здесь немного пышновато, на взгляд большинства людей, но эта роскошь прекрасно отвечает нашим целям. Она приводит наших клиентов в наилучшее расположение духа, чтобы они распускали завязки своих кошельков.

— Как и завязки своих бриджей, — сухо добавила Фэнси, вызвав смех своих подруг.

— Проходи сюда и познакомься с Билли, — сказала Вера, мягко взяв Джейд за руку, и подвела ее к пианино, где Джейд заметила худощавого, довольно невзрачного молодого человека, сидевшего на стульчике.

Его долговязая фигура сгорбилась над клавиатурой, прямые каштановые волосы свисали почти до самых глаз, поэтому Билли не было заметно среди окружавшей его роскоши.

— Он, может быть, не так красив, как наши девочки, но, без сомнения, он самый лучший пианист в наших краях. Ты только скажи ему, что собираешься спеть, и он постарается подыграть тебе.

Джейд неожиданно почувствовала себя гораздо увереннее, чем в тот момент, когда только появилась в этом странном месте.

— Я… я обещала Фэнси сыграть на своей флейте, — пробормотала она, оттягивая тот момент, когда ей придется петь.

— Как тебе угодно, дорогая, но я хочу послушать и твое пение тоже.

Глубоко вдохнув, чтобы унять волнение, Джейд поднесла флейту к губам и закрыла глаза. Чистые, приятные звуки заполнили комнату, витая в воздухе и сливаясь в знакомую мелодию старинной баллады. Билли подхватил мелодию, и в течение следующих нескольких минут они развлекали женщин дуэтом.

Когда Джейд прекратила играть, Билли не остановился.

— Спой это, — тихо произнес он, в то время как его пальцы продолжали уверенно наигрывать мелодию.

Все слушавшие не могли поверить своим ушам, когда Джейд запела эту старинную балладу. Казалось, словно флейта обрела голос, такими совершенными, чистыми и мелодичными были звуки, которые издавало ее горло.

Из-за ее легкого ирландского акцента слова обретали новое значение, свежее и необычное.

Ее пение было просто завораживающим, невероятно красивым и приятным.

Когда Джейд закончила пение, в комнате воцарилась необычная тишина. Потом, когда Джейд подумала, что не выдержит больше ни одной минуты такой тишины, Вера заговорила немного хриплым взволнованным голосом.

— Девочка, да у тебя золотой голос. Ты ирландский ответ для Дженни Линд и именно то решение, которого я так долго искала. Забудь все, что я говорила тебе прошлой ночью про обслуживание напитками и танцы. Если ты придешь работать ко мне, то все, о чем я буду просить тебя, так это петь для наших посетителей каждый вечер. Я обеспечу тебя одеждой, освобожу от платы за комнату и пропитание и буду хорошо платить тебе. Что ты на это скажешь, милая леди?

Джейд была ошеломлена предложением Веры так же, как и все присутствующие. Она перевела взгляд с Веры на остальных, увидев самые различные выражения на их лицах.

Удивление. Обожание. Недоверие. Надежду.

Зависть.

— Соглашайтесь, милая, — заговорила Блисс. — Если бы у меня был такой голос, я бы не раздумывала. Когда в округе разнесется слух, что у нас появилась певица с ангельским голосом, то мужчины полетят сюда, как мухи на мед, и будь я трижды проклята, если мы все не разбогатеем, как королевские пчелы.

Мэвис кивнула.

— Ты нужна нам, Джейд. Да и мы нужны тебе — чтобы позаботиться о тебе. Присмотреть за тобой.

Вера шепнула ей на ушко то, что показалось Джейд баснословным заработком.

— А я смогу остаться в той же самой комнате? — спросила с тоской Джейд.

— Милая, я предоставлю тебе любую комнату в доме на выбор, — пообещала Вера.

Джейд улыбнулась.

— Тогда, пожалуй, я останусь.

Джорджтаун, Кентукки, декабрь 1866 г.

Прошло только две недели после Рождества, но безмятежность и веселье этого праздника не коснулись Мэтта. Он преподавал абсолютные истины, призывая своих прихожан к миру и добру, но его собственная душа напоминала пустую камеру, где его слова, как эхо, возвращались к нему, словно насмехаясь над ним. После смерти Синтии он наблюдал за происходившим вокруг, точно в каком-то умственном оцепенении, его тело функционировало, но чувства совершенно застыли.

Господь помогал ему, но единственным подлинным чувством, доступным ему в эти дни, было виноватое ощущение облегчения от того, что она ушла навсегда, — однако к своему большому удивлению, он также находил, что ему не хватало ее, даже тогда, когда он праздновал ее отсутствие. Не было никого, кто постоянно читал бы ему нотации, ругал его, пытался бы руководить им. Хотя сироты создавали привычный шум и беспорядок, да и среди прихожан постоянно происходили какие-то трения и споры, ему казалось, что все его дни были похожи один на другой. По крайней мере, Синтия обеспечивала его этим в изобилии.

По правде говоря, ее жизнь и смерть глубоко затронули Мэтта. Она заставила его бросить на себя самого глубокий и честный взгляд изнутри. Она доказала ему, что он, как и любой другой человек, также совершает ошибки и испытывает различные чувства. Даже когда он изо всех сил старался быть добрым, хорошим и терпимым, она унижала его, заставляя выплеснусь наружу злость и раздражение, спрятанные глубоко в его душе. И уже только за одно это, он полагал, ему следовало быть благодарным ей — она преподала ему суровый урок жизни, заставив его не быть слишком высокого мнения о себе и не судить строго других. Ему достаточно было только взглянуть на свои ошибки, чтобы лучше понять других и быть им полезным.

Но именно сейчас Мэтт был обеспокоен своей затянувшейся летаргией, ощущением бесцельности своего существования.

— Что со мной происходит? — жаловался он однажды своему другу, Карлу Джэнсену. — Я чувствую себя так, словно меня поместили в стеклянный ящик, и я не могу прикоснуться к остальному миру, который бурлит вокруг меня. Я как бы замер, не видя ни направления, ни цели в своей жизни. Где же удовлетворение, которое я получал о г своей работы?, Энергия, которую я отдавал ей?

— Потребуется немало времени, чтобы оправиться от такого удара, Мэтт, — посочувствовал ему Карл, — Ты потерял жену и ребенка. Твоя жизнь полностью перевернулась. Подожди немного.

Мэтт вздохнул.

— Я чувствую себя так, словно я выпал из времени. Карл. Или точно застыл на месте, в то время как другие шагают вперед.

— Тогда найди себе новое направление, — посоветовал Карл.

— Не знаю, с чего начать, — беспомощно признался Мэтт.

Карл наигранно вздохнул и покачал головой, легкая улыбка заиграла на его губах.

— Эх, Мэттью, что бы ты без меня делал?

Спроси себя об этом. Если бы я пришел к тебе с подобной проблемой, что бы ты мне посоветовал делать?

— Положись на волю Божью, — сразу же отозвался Мэтт, — и позволь Ему указать тебе путь. — Смутившись, он улыбнулся. — Порция моего собственного лекарства, да, Карл?

— Врач, исцелился сам, — произнес Карл, потянувшись за Библией Мэтта на соседнем столике и вручив ее ему.

Книга открылась в руках Мэтта, и он прочитал вслух первые стихи, на которые наткнулся его взгляд.

— «И Господь обратился ко мне, встань, возглавь переселение людей, которое они должны предпринять, чтобы завладеть землей, предназначенной мною еще их отцам и дедам». — Он нахмурился. — Как ты полагаешь, что бы это могло значить, Карл? Неужели я должен вскоре отправиться к новым землям? — задумчиво произнес он.

— Над этим надо поразмыслить, — согласился Карл. — А пока ты будешь заниматься этим, прочти вот это. — Он достал из кармана рекламный листок и протянул его Мэтту. Это была заметка о готовящемся этой весной переходе в фургонах к Орегону. Отправление из Индепенденса, штат Миссури. — Вот именно это я и пришел сказать тебе, друг. Мы с Нелл решили все продать и двинуться туда, к зеленым пастбищам. Сэндерсоны тоже решились, Джейми и Люси Локхарт раздумывают над этим. Мы будем очень рады, если ты решишь поехать с нами, Мэтт. Это может решить все наши проблемы.