– Вы ранены, и вам нужна помощь, – брякнула ни с того ни с сего Марта, удивляясь спокойствию собственного голоса. – Я могла бы взглянуть.

– Во-первых, я не ранен, – начал он, опуская пистолет.

– Да-да, – перебила его Марта. – И просто так согнулся в три погибели. – А, собственно, какое ей дело? Этот человек проник в ее квартиру, поднял среди ночи, размахивал пистолетом перед лицом. И теперь, кстати, все еще размахивает. Но болезненно дернулась совесть. Ты же врач, ты можешь помочь. Что бы он ни сделал, перед тобой живой человек. Пусть преступник, не тебе судить его, для этого есть суд, полиция и бог знает кто еще. А ты обязана хотя бы предложить помощь.

– Это вас не касается, – сухо возразил он.

– Я врач, – так же сухо отозвалась Марта.

Теперь она стояла к нему спиной, но почему-то была уверена, что он не выстрелит. На убийцу парень похож не был.

Ответа не последовало. Настаивать, само собой, Марта не собиралась. Еще несколько раз послышался лязг падающих украшений, шуршание целлофанового пакета, потом все стихло. Прошла минута, две, три. Тишина. Ни звука. Марта обернулась и увидела, что комната пуста. Куда он исчез? Ведь квартира на втором этаже, а выбраться через окно с раной, из которой кровь хлещет, непростая задача. Или он еще здесь? По крайней мере, дверью незнакомец точно не воспользовался – все это время она была прямо перед ее глазами. Мистика, да и только.

В темноте развевались занавески, цветок, стоящий на окне, дрожал на ветру.

– Эй, вы здесь? – Марте стало смешно от собственного вопроса. Ничего более умного спросить она не могла. Как интересно в этом случае можно ответить? «Да-да, я жду, пока вы вызовите полицию. Будьте любезны, поторопитесь: я сижу в шкафу и у меня затекают ноги». Кстати, о полиции. Марта опустила руки и, подойдя к выключателю, зажгла свет.

По полу были разбросаны обрывки скотча, разодранный картон; коробки стояли раскрытые и пустые. На всем этом, вероятно, остались отпечатки пальцев. На что он рассчитывает? Да сюда через двадцать минут явятся копы, а завтра утром физиономия незнакомца будет красоваться на пакетах с молоком. Ладно хоть кровью не накапал. Марта пристрастно осмотрела все кругом. Нет, крови не осталось. Странно, но звонить в полицию ей не хотелось. Приедут, наследят, устроят допрос до самого утра, перевернут все вверх дном. И из-за чего? Из-за каких-то побрякушек.

Марта погасила свет и пошла наверх, в спальню. Оригинальное поведение для женщины, которую пять минут назад могли убить. Странно, но Марта не испытывала ни страха, ни даже простого беспокойства. Она почему-то на сто процентов была уверена, что незнакомец ушел и больше не вернется. Что он никогда никого не убивал и в нее тоже не выстрелил бы. Что и без нее есть кому разобраться в этом деле. Очень неправильное, незаконопослушное поведение. Однако Марте все эти события казались какими-то неважными. Она не нервничала, ее не трясло. Не дрожали руки. Не осталось ощущения незащищенности, даже простого страха за свою жизнь. Как будто она только что говорила не с преступником, а с подругой, которая забежала на минутку поболтать. Единственное желание – уснуть. Донести тело до кровати. И Марта легла, легла не раздеваясь, в чем была. Последняя ее мысль приобрела характер визуального образа – незнакомец, державшийся за бок рукой. И никаких сопутствующих ощущений, предписанных жертве нападения. Только жалость.

Это было ужасно. Как бы банально ни звучала эта фраза, но ничего другого в голову не приходило. Венчание тянулось, как жевательная резинка, причем все вокруг глядели на молодоженов со слезами умиления на глазах, а Марта, которая не чувствовала ничего, кроме тоски смертной, самой себе казалась белой вороной. Слава богу, гости смотрели только на венчавшихся, и лгать, оправдывая собственное равнодушие, не пришлось. Потом были поздравления, потом поехали домой, потом ели, гуляли, болтали и занимались всем тем, чего вынести в компании незнакомых людей практически невозможно. Юджин несколько раз подходил к сестре, подбадривал, уговаривал задержаться, но после обеда Марта честно призналась, что больше оставаться здесь не в силах. Разумеется, молодые не приняли этого на свой счет и отпустили измученную гостью без обид и нареканий.

– Я никогда не забуду твоей жертвы ради нашего брака. Если уж ты все-таки была на большей части нашей свадьбы, то семейная жизнь пойдет прекрасно, – улыбаясь сказал напоследок Юджин.

– Костюм отлично сидит, – заметила Карен, закрывая за Мартой дверцу такси. – Смотри, не закинь его в один из тех ящиков, которые открываются раз в сто лет. Появляйся в нем на людях, желательно противоположного пола.

Марта кивнула в ответ. В следующий момент такси тронулось, чета Коуптенов осталась позади. Наконец-то свобода! Наконец-то можно влезть в привычные джинсы, закинуть рюкзак за плечи и отправиться подальше от города, от шумной неугомонной толпы. Ванкувер никогда не спит, никогда не устает. Его улицы, вечно шевелящиеся, словно живые, его небоскребы, поблескивающие панелями стекол… Юджин обожал все это, Марта терпела как данность. С самого университета у нее была мысль перебраться куда-нибудь в далекий уголок страны и жить там в свое удовольствие, работая ветеринаром в какой-нибудь деревушке, благо их полным-полно. Искать долго не пришлось бы. Но Марта не знала деревенской жизни и прекрасно понимала это. Она выросла в городе, выезжая на природу только для отдыха. Она хорошо помнила трудности, с которыми столкнулась Кейн, когда перебралась в деревню. Здесь даже к людям пришлось привыкать, как к иностранцам, совершенно другие ориентиры и установки, необычный стиль жизни. Например, выяснилось, что сельские жители встают и ложатся очень рано, что все друг друга знают, что шагу нельзя ступить без чужого глаза. Марта хорошо знала собственный характер: можно терпеть толпы народа на улице, когда этот народ безлик и не суется в твои дела – так бывает в городе. Иначе в деревне. Там меньше людей, тише, спокойнее. Но при этом все в курсе любого твоего начинания, затеи, все двадцать пять раз на дню поинтересуются, что вышло или не вышло, обязательно предложат помощь, которая не нужна, в общем сделают все возможное и невозможное, чтобы человек не чувствовал себя одиноким. И никому в голову не придет, что, собственно, одиночества этот самый человек и добивается. Нет, Марта отдавала себе отчет в том, что не сможет жить у всех на виду. Вот если бы жить совершенно одной, среди равнин или даже в лесу, разводить собак или коров, опять же лошадей. Но ведь на полное одиночество тоже нужно решиться. При всей нелюдимости Марта понимала, что и так тоже не сможет – хоть раз в неделю, но нужно слышать человеческую речь, нужно кого-то видеть, да и небезопасно. Даже тут, в центре Ванкувера, по ночам вваливаются всякие, а там… Если и дозвонишься до полиции, то пока приедут, можно и без головы остаться. Нет, все это слишком сложно. То ли дело съездить к Кейн на выходные, пообщаться с ней и ее мужем, покататься на лошадях, ну и тому подобное. И никому ничем не обязан. Конечно, уже к третьему воскресенью жители Нью-Хагерта знали Марту в лицо и по имени, но ведь они были просто знакомыми, никто не просил об одолжениях, никто не навязывался со своими идеями, никто даже не звал в гости. Другими словами, соблюдались только внешние приличия. Марту не воспринимали как члена общины – чужой человек, гость. Очень выгодная позиция.

Но на этот раз что-то пошло не так и с отдыхом. Марту встретили как всегда, с распростертыми объятиями. Кейн, живущая в деревне почти безвыездно, всегда была рада видеть старую подругу, а ее муж Гарри, очень добродушный и гостеприимный, типичный селянин, никогда никому не отказывал и всех принимал как родных. Костер, прогулка – все по уже отработанной программе, которая всех устраивала и давно уже была утверждена в качестве оптимальной. Но Марта не чувствовала привычной полноты, гармонии, ей словно чего-то не хватало. Чего? Она спросила себя об этом раз пять за вечер и ответа не нашла.