В этот момент мой желудок восстает со скоростью ракеты, и сухие позывы сковывают моё тело, пока я борюсь с тем, чтобы не испачкать белые простыни своей рвотой. 

У него ко мне нет жалости, он просто использует этот момент, чтобы напасть на меня, словно хищник. Коул вскакивает со своего места и хватает мои волосы в свой кулак, оттягивая мою голову назад так сильно, что я задыхаюсь желчью в моём горле.

— Он трахал тебя, принцесса? Он взял то, что обещано мне?

Я со страхом открываю глаза, которые встречаются с его взглядом, там с каждой секундой все быстрее распространяется тьма. Ледяная голубая радужная оболочка его глаз практически поглощена темными зрачками.

— Он засовывал свой грязный член в любую из твоих дырок? Самое время, чтобы признаться, потому что я скоро выясню это, и если ты солжешь…

Кожу головы жалит от боли, шея выгнута под неудобным углом и немеет. Не то чтобы у меня было достаточно слов, чтобы сформулировать ответ. Его глаза быстро смягчаются, пока он всматривается в мои, ища ответ там, игнорируя влажность на моих ресницах, которая проливается и дорожками скатывается по моим щекам.

— Ты не должна отвечать, принцесса. Я сохранил его член для тебя в качестве свадебного подарка. Остальное я отослал назад твоему отцу, вместе с одной или двумя из наиболее тошнотворных фотографий. Это — позор, что я не могу быть там, чтобы увидеть момент, когда он станет свидетелем предательства Гранта или той женщины, которая ему помогала. Его личная помощница, верно? Теперь мы должны только выяснить, была ли ты соучастницей непочтительного отношения к своему отцу или ко мне, или же я был прав, оторвав яйца Гранта, прежде чем выпотрошить его.

О. Мой. Бог.

Он убил его.

Он убил моего мучителя, но также и человека, который, как я надеялась, будет моим спасителем.

Я знала, как Грант навязчиво одержим побегом со мной. Я подвергалась воздействию его развращенности с самого детства. Несмотря на фотографии, несмотря на нежелательные прикосновения, к которым он вынуждал меня, он сумел остановить себя и никогда не брал меня. Какая-то часть его здравомыслия отдавала себе отчет в том, что полное взятие моей невинности будет его смертным приговором.

Я страдала в его руках в течение многих лет.

Я потеряла счет обжигающе-горячим ваннам, которые я приняла, чтобы смыть следы его прикосновений и спермы с моей кожи.

Но я могла бы использовать его.

Он был моим единственным шансом избежать этого ада, и он бы рискнул всем, если бы я просила его прийти и спасти меня; если бы пообещала ему мир и если бы сказала, что он сможет обладать мной.

А затем, когда я освободилась бы от этой жизни, я собиралась прикончить ублюдка. Я собиралась наблюдать, как кровь моего спасителя течет по кончикам моих пальцев. Я собиралась искупаться в ней, позволяя таким образом запятнать мою душу, чтобы затем освободить себя.

Освободить меня от этих цепей, этой проклятой жизни, которую я только и знала с тех пор, как потеряла свою мать.

Теперь у меня ничего не осталось.

Годы насилия в его руках, и у меня ничего нет.

Я все ещё зверушка для ещё одного монстра, только на этот раз без надежды на спасение.

— Если ты видел фотографии, то ты знаешь, что это не было моим выбором. Я была ребенком. Дети не выбирают насилие.

На этот раз мой голос звучит уверенно и не предает меня хрипом и взрывом эмоций.

По многим причинам я рада, что ублюдок сдох.

Я опустошена от того, что моя надежда была абсолютно переплетена с его жизнью. Поэтому моя надежда тоже умерла. Но всё же, я рада, что он страдал. Мои чувства ведут войну. Смерть Гранта должна быть причиной для празднования, но не тогда, когда его последний вздох отобрал у меня любой шанс на свободу.

Ледяные голубые глаза встречаются с моими с такой интенсивностью, что заставляют меня дрожать.

— Ты права, принцесса. Дети священны, их невинность заслуживает защиты. Даже такой монстр, как я, — тот, кто берет всё, что он хочет, кто убивает без раскаяния и кто наслаждается, причиняя боль, имеет пределы. Дети — это мой жесткий предел. Те, кто охотятся на них, не монстры, они — отбросы, сосущие паразиты, для кого нет места на этой земле.

Мои глаза закрываются, скрывая от меня его напряженный взгляд, слыша, как пыл его слов охлаждается на его языке. Он не специально поделился так многим, он не хотел разделять эти мысли со мной, но сделал это.

С большим количеством силы, чем необходимо, он разжимает свою хватку и отбрасывает меня. Я падаю на кровать и отчаянно хватаю простынь, чтобы ещё раз прикрыть свою кожу, всё это время наблюдая, как он шагает через всю комнату, чтобы посмотреть на солнечный свет.

Изображение его купающегося в теплоте солнца — прямое противоречие тому, кем Коул является в действительности.

Его лицо — мягкие линии и теплая красота. Солнце проходит через его золотистые волосы, создавая ореол света, что должен быть достоин лишь ангелов.

Не дьяволов.

И если бы не мой дар, я бы не осознала резкий смердящий дым, охватывающий всего его, практически затмевая лучи солнца.

Я зачаровано наблюдаю за противоречием Коула Хантера.

Зло, заключенное в красоту, настолько интенсивное, что крадет твоё дыхание.

— Оденься, Фей. Надо много чего сделать сегодня утром, и я устал нянчиться с тобой.

Он бросает свои слова в меня, как острые ножи, но всё это время он продолжает пялиться в окно.

Я хочу ослушаться, остаться там, откуда я смогу увидеть, как далеко смогу подтолкнуть его, но реальность такова, я — обнажена, только простынь обёрнута вокруг моего тела. Проигнорировать шанс одеться и, вероятно, находиться вдали от его присутствия — это явная глупость ради неповиновения.

Так что я медленно слезаю с кровати и сильнее оборачиваю простынь вокруг моих грудей, слегка спотыкаясь, когда длинный хвост хлопка обматывается вокруг моих ног.

— У меня нет одежды, кроме свадебного платья.

Его глаза на короткий миг пересекаются с моими, когда он отвечает:

— Шкаф полностью укомплектован. Иди и вымой себя, я вернусь за тобой через пятнадцать минут, — затем без дальнейших инструкций он выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.

Я смотрю на закрытую дверь в течение нескольких минут, затем подхожу к большим французским окнам и принимаю ту же позицию, что и мой муж несколько минут назад.

Я смотрю на ландшафтный сад внизу, но меня не поражает его очарование, как должно было бы быть, поскольку все мои мысли о красивом мужчине, который только что покинул эту комнату.

Он только что показал мне часть себя, что нашла отклик где-то глубоко во мне.

Да, я права, что боюсь его, и я знаю, что не испытала даже толику того, что произойдёт в будущем, но я также хочу получше узнать его, лучше, чем когда мы разговариваем о болезненных истинах.

Где-то внутри всей его тьмы — свет. Я только видела, как на кратчайший миг он взял над ним верх, но он был там.

Искра.

Искра, которую я хочу разжечь, чтобы выжить.

С головой, полной мыслей, и сердцем, бьющимся с самыми крошечными крупицами надежды, я быстро направляюсь к огромной гардеробной и выбираю скромное синее платье, которое прикрывает большую часть моего тела. Затем я мчусь в душ, не ожидая, пока вода нагреется, и начинаю смывать с себя последние двадцать четыре часа.

У меня есть план.

Я буду подчиняться.

Я буду вести себя так, что эта вспышка света покажет себя снова, а затем я буду использовать всё, что у меня есть, чтобы разжечь и превратить это пятнышко пламени в пылающий костер.

Я не тьма, но я была достаточно ею окружена, чтобы знать, как использовать её. Я возьму всё, что мой муж скупо отдаст, но я буду той, кто останется стоять, когда пламя поглотит его.

— Она пролила кровь для тебя, братец? Теперь моя очередь вкусить плоть Крэйвена между моих зубов?