Вот что узнал Саша Николаич из старой французской книги.

Название «ассассины» дано секте рыцарями Западной Европы, которые познакомились с ней во время крестовых походов. Это название произошло от арабского слова «хаши-шиин», то есть «употребляющий зелье хашиш», род наркотиков, который добывается из листьев индийской конопли и которым одуряли себя члены этого религиозно-политического сообщества, назначаемые к исполнению изуверств и убийственных повелений своего начальника, так называемого «старца с горы». Слово «ассассин» (ассасен) вошло во французский язык и стало нарицательным для обозначения коварного убийцы или злодея.

Сами ассассины называли себя — «исмаилие», потому что вели свое происхождение от Исмаила, сына шестого имама, наследника пророка Джафара-Садека и считали его Мегдием, или последним имамом.

Основателем секты был Хассан-ибн-Саббаг, уроженец города Рея. Его отец Али считался у своих земляков еретиком и атеистом за свои выходки против учения Магомета.

Чтобы освободиться от преследования, он послал своего молодого сына Хассана в учение к знаменитому богослову Муваффеку в Нишабуре. Хассан подружился в школе с двумя товарищами, выделявшимися там среди остальных. Они все трое вышли вместе из школы первыми учениками.

Эти товарищи Хассана были Омар Хайям, впоследствии сделавшийся известным как поэт и астроном, и Низами-эль-Мульк, знаменитый визирь при трех сельджукских султанах.

При выходе из школы они дали друг другу взаимную клятву в том, что тот из них, кто достигнет высокого чина или сана, должен разделить свою власть и богатство с двумя своими прежними товарищами.

Низами-эль-Мульк возвысился первым на степень визиря. Он ласково встретил Омара Хайяма, который первым явился к нему и назначил пенсию в двенадцать тысяч червонных.

Хассан десять лет жил в безвестности и, наконец, тоже явился к влиятельному визирю. Низами-эль-Мульк сделал для него все, что мог, дал ему место, приблизил к султану, но Хассан плохо отблагодарил его.

Он успел втереться в доверие к султану и в милость, а потом оклеветал своего друга. Однако визирь сумел поправить дело, опять вернул себе власть и выгнал Хассана.

Последний удалился в Испагань, где он, злобствуя на визиря и султана, скрывался в доме одного из своих земляков, у Абу-ль-Фазля.

— Будь у меня двое верных друзей, я б доказал дружбу этим туркам! — сказал он однажды.

Абу-ль-Фазль принял его за сумасшедшего, потому что желание Хассана бороться с султаном и его визирем показалось ему сумасшествием. Он стал ухаживать за Хассаном, как за больным, и взялся приставать к нему с лекарствами.

Хассан сбежал от его лечения и потом, когда достиг своего могущества и выполнил свою месть, иногда говаривал Абу-ль-Фазлю, сделавшемуся одним из его ревностных последователей:

— Кто же из нас был сумасшедшим?..

Хассан начал свою проповедь, переходя из города в город, однако был схвачен как еретик и посажен в Дамиетскую крепость.

В это время внезапно и, по-видимому, без всякой причины, обрушилась одна из башен этой крепости. Суеверный страх объял тюремщиков Хассана и они отправили его, закованного, на корабле к западным берегам Африки. Корабль в пути потерпел крушение, но Хассан спасся и был прибит волнами к берегам Сирии.

Он возобновил свою проповедь и успел приобрести столько последователей, что ему оставалось только где-нибудь утвердиться, чтобы открыто провозгласить свое учение. Он облюбовал укрепленный замок Аламут в Северной Персии, в гористом округе Рутбара.

Предварительно он послал туда своих «даи», то есть проповедников, чтобы склонить на свою сторону население замка. Даи действовали успешно и Хассан завладел замком.

Это случилось в 1090 году, к которому, собственно, и относится, так сказать, официальное основание секты ассассинов.

Главным правилом нового учения было истребление всего, что не принадлежало к секте. Для самих же ассассинов главным был тезис: «Истины на земле нет и потому нет ничего запрещенного».

Поставив такой тезис в основание своего учения, Хассан для собственной безопасности должен был соблюдать осторожность и потому открывал свой тезис только приближенным, то есть посвященным в высшую степень общества.

Всего в секте было семь степеней. В первой считался только глава, сам Хассан, он назывался шейхом-эль-джебал, «старейшиной горы», и члены секты титуловали его «сидана», то есть «господин наш».

В средневековых легендах, принесенных крестоносцами с Востока, «старейшина горы» часто фигурирует как знаменитый «le vieux de la montagne».[10] Он носил белое платье и безвыездно жил в Аламуте.

Слепое повиновение ему было священным для членов секты и составляло источник их силы и значения.

За ним следовали «дан-эль-кебир», «великие призыватели» или главные проповедники. Они были наместниками в других замках и тоже носили белую одежду.

В третьем разряде находились простые даи, вербовщики. Они посылались для распространения секты и привлечения в нее новых членов.

Только эти три степени были посвящаемы в тайны.

Составлявшие четвертую степень, рефик, «товарищи», только готовились к посвящению.

Пятую составляли «федави», «обреченные», они были исполнителями повелений «старейшины горы» и, не щадя себя, готовы были на убийство и на всякую жестокость. Они носили белого цвета одежду, красные колпаки, красные сапоги и кушаки, что служило эмблемой их преданности и готовности пролить кровь.

Шестой разряд составляли «лассек», «приставшие», новички, только что вступившие в орден.

Наконец, на седьмом считали профанов, не принадлежащих к секте, но преданных ей, то есть простой народ.

Хассан дал письменные наставления членам своего ордена, нечто вроде катехизиса секты.

«Не бросайте семена на бесплодную почву, — учил этот катехизис, — и не толкуйте в доме, где горит светильник».

Это означало, что должно искать и вербовать только способных и что не следовало проповедовать среди людей благочестивых, твердых в своей вере.

На основании таких и подобных речений Хассан умел образовать верных и преданных себе слуг, каких еще не имел тогда никакой повелитель.

Проповедники Хассана начинали с того, что, наметив какого-нибудь (по преимуществу юношу, горячую и отчаянную голову), они искусно возбуждали в нем сомнения насчет правоты учения Магомета и разжигали в нем желание найти счастье в лоне их секты. Убедив его в тленности земного мира, ему давали хашиш и, когда он впадал в сон, относили в шатры, находившиеся в великолепных садах Аламута, где все блистало роскошью и где посвящаемый просыпался на богатом ложе, слышал звуки музыки невидимого оркестра, находил прелестнейших дев и мог предаваться всем чувственным наслаждениям. Затем его опять усыпляли с помощью хашиша и давали очнуться в суровых и малоприветливых стенах замка. Он не знал, что это было с ним — сон или действительность; ему объясняли, что он чарами был перенесен в будущую жизнь и эта будущая жизнь казалась посвящаемому столь соблазнительной, что он готов был на все.

Посвящаемому говорили, что он может ожидать еще больших благ по смерти, если проведет свою жизнь в безусловном повиновении старшим. Ему обещали, что он тогда попадет в рай и найдет в этом раю семьдесят тысяч лугов шафранных, на каждом из которых семьдесят тысяч дворцов, в каждом дворце семьдесят тысяч комнат и в каждой комнате семьдесят тысяч столов с яствами и питиями, и семьдесят тысяч прелестнейших дев. Юноша воспалялся желанием принести себя в жертву секте, чтобы насладиться этими блаженствами, и только искал случая, чтобы доказать вождям свою преданность.

Один из крестоносцев, Генрих, граф Шампанский, посетил главу ассассинов, был там принят с огромными почестями. «Старейшина горы» водил его по своему замку и, дошедши до одной из высоких башен, где у каждого зубца стояло по одному федави в белом платье с красным кушаком, он показал на них графу и сказал: