Другой прозелит был друг Халида, Амру ибн ал-Аас; он, как мы уже упоминали, в начале пророческой деятельности Магомета осыпал его сатирами и язвительными стихами; затем послан был курайшитами к абиссинскому царю, чтобы убедить его выдать им бежавших мусульман; но отныне ему предстояло победоносно мечом вносить в чужие страны ту веру, которую он некогда так ревностно преследовал.

Примечание. Маимуна была последней женой пророка и хотя вышла за него уже в преклонных годах, тем не менее пережила всех его жен. Она умерла много лет спустя после смерти Магомета под тем же деревом, в тени которого раскинута была их брачная палатка, и была там же похоронена. Набожный историк, ал-Джаннаби, именующий себя «жалким слугой Аллаха, надеющимся на прощение милосердного Бога», посетил ее могилу, возвращаясь из Мекки с богомолья в 963 году хиджры, то есть в 1585 году по Р. X. «Я видел там, – говорит он, – черный мраморный памятник, воздвигнутый на том самом месте, где апостол Божий возлежал с ней. Богу ведома правда, а также и то, почему этот памятник черного цвета. Служил ли он некогда местом омовения или молельней, я не знаю, но, во всяком случае, он пришел в упадок».

Магомет отправлял много посольств за пределы Аравии, приглашая соседних князей принять его религию; между прочим, было отправлено посольство и к правителю Босры, обширного торгового центра, пограничного с Сирией, куда Магомет в молодости провожал первый караван. Сирия находилась попеременно то под властью римлян, то под властью персов, но в это время она была подчинена римскому императору, хотя, по всем данным, владычество его было крайне ненадежно. Посол Магомета был убит в городе Муте, отстоявшем к востоку от Иерусалима на расстоянии почти трехдневного пути. Убил его араб из христианского племени Гассана, сын эмира Шорхаила, наместника Ираклия.

Желая отомстить за убийство своего посла и обеспечить на будущее время безопасность другим послам, Магомет приготовился отправить трехтысячную армию против провинившегося города. Это была очень важная экспедиция, потому что тут впервые оружие ислама приходило в столкновение с оружием Римской империи; но Магомет рассчитывал на свое возрастающее могущество, на энергию своего войска и на плохое состояние сирийских дел. Командование войском вверено было вольноотпущеннику Зайду, который вполне доказал свою преданность Магомету, уступив ему свою красавицу-жену Зайнаб. Многие выдающиеся военачальники присоединились к нему. Один из них был двоюродный брат Магомета, Джафар, сын Абу Талиба и брат Али, тот самый, который своей красноречивой защитой ислама перед абиссинским царем отразил домогательство курайшитского посольства. Он был еще очень молод и отличался замечательной храбростью и мужественной красотой. Другой присоединившийся военачальник был Абдаллах ибн Каваха, поэт, одинаково прославившийся как в боях, так и в поэзии. Третий был новообращенный Халид, присоединившийся к экспедиции волонтером, желая доказать мечом искренность своего обращения.

Зайд получил приказание двигаться быстро, так, чтобы прийти в Муту неожиданно, потребовать от жителей присоединения к исламу и относиться к ним снисходительно. Женщин, детей, монахов и слепых приказано было во всяком случае щадить; запрещено было также разрушать дома и рубить деревья.

Маленькая армия вышла из Медины в полной уверенности, что нападет на врага неожиданно. Будучи уже в походе, она узнала, однако, что превосходящие силы римлян или, вернее, греков и арабов двигаются ей навстречу. Был созван военный совет. Некоторые были за то, чтобы остановиться и ждать дальнейших приказаний Магомета, но поэт Абдаллах требовал смело и бестрепетно идти вперед, невзирая на многочисленность врага. «Мы сражаемся за веру! – воскликнул он. – Если мы падем, рай будет нам наградой. Итак, к победе или к мученичеству!»

Все воспламенились искрой огня поэта или, скорее, его религиозным фанатизмом. Они встретились с врагом недалеко от Муты и сразились с ним скорей яростно, чем доблестно. Зайд получил смертельную рану в этой горячей схватке, так что священное знамя выпало у него из рук, но было подхвачено и поднято кверху Джафаром. Вокруг него завязалась бешеная борьба из-за знамени; Джафар защищал его с отчаянной храбростью. Потеряв кисть одной руки, он стал держать его другой; когда же кисть и этой руки была отсечена, он сжал его окровавленными остатками рук; наконец, когда удар палашом рассек ему череп, он пал на землю, все еще не выпуская знамени веры. Его заменил поэт Абдаллах, но и он вскоре пал под ударом меча. Новообращенный Халид, видя смерть трех мусульманских предводителей, схватил в свою очередь роковое знамя, и из его руки оно уже не выпало. Голос его ободрил колеблющихся мусульман, а могучее оружие его проложило ему путь сквозь густую толпу неприятелей. Если собственный рассказ его заслуживает доверия, – а он был из числа тех, подвиги которых не нуждаются в преувеличении, – то девять палашей сломались в его руках от ударов, наносимых им в этой убийственной борьбе.

Ночь разлучила сражающихся. Наутро Халид, которого армия признала своим предводителем, оказался настолько же осмотрительным, насколько и доблестным. После различных переходов и маршей он появлялся со своими войсками в различных местах, что ввело неприятелей в заблуждение относительно количества его войск, и они предположили, что он получил сильное подкрепление. Поэтому при первой же атаке они отступили, и отступление их скоро перешло в бегство, причем мусульмане гнались за ними и убивали массами. Затем Халид разграбил их лагерь, в котором нашлось много добычи. Среди убитых на поле битвы был найден и Джафар, тело которого было в крови от ран. Из уважения к его храбрости и родству с пророком Халид приказал не зарывать его труп на месте битвы, а перенести в Медину для почетного погребения.

Хотя войско и возвратилось в город с большой добычей, но вступление его напоминало скорее похоронную процессию, чем триумфальное шествие, и было встречено одновременно и ликованием и слезами. В то время как народ радовался победе оружия, сами воины оплакивали смерть трех любимых своих полководцев. Все сожалели об участи Джафара, чей изуродованный труп был внесен в город, из которого он в гордом сознании своей силы недавно вышел на глазах любовавшихся им зрителей. После него остались красавица-жена и сын. Магомет был тронут их горем. Он взял на руки осиротевшего ребенка, и слезы полились из его глаз. Но волнение его еще больше увеличилось, когда он заметил приближение молодой дочери своего верного Зайда. К ней он бросился на шею и горько заплакал. Кто-то из присутствующих выразил удивление, что он оплакивает смерть, которая, по мусульманскому учению, является только переходом в рай. «Увы! – отвечал пророк. – Это – слезы о потерянном друге!»

Хоронили Джафара на третий день по возвращении войска. Тут к Магомету вернулось его самообладание, и он стал опять прежним пророком. Он ласково порицал страстные рыдания толпы и воспользовался случаем, чтобы запечатлеть в душе каждого одно из самых поэтичных и утешительных учений своей веры. «Не оплакивайте, – сказал он, – смерть этого брата моего. Взамен двух рук, потерянных им при защите знамени веры, он получил два крыла, чтобы вознестись в рай, где он будет наслаждаться бесконечными радостями, уготованными для всех верующих, павших на поле битвы».

За храбрость и военное мастерство, проявленные Халидом во время этой гибельной битвы, Магомет дал ему почетное прозвище «Божий меч», которое и сохранилось за ним.