Хочет того мавр или не хочет — он сделает свое дело.

Для чего, спрашивается, ему вытягивать рабочего парня из куча-малы, называемой жизнью? Но он это сделает. Не сможет не сделать. Ради этого он уязвит майора, порушит надежды того, кому обещалась вакансия, а может, тем самым приоткроет ему другие возможности. Сколько от одного слова, жеста, поступка завязывается цепочек человеческих судеб. Боже, страшно подумать — цепная реакция!

И все-таки какой смысл разрывать колечко, которое в бренном мире носит имя Розита. Какому звену это нужно? И он ничем н-е может помочь. Даже себе. Импровизации в такой игре, как «Жизнь», исключены. Не дозволены людям. Что было бы с величайшей и бесконечной цепью жизни, если бы в ее звеньях можно было бы заниматься перестановкой? Кто ответит на этот вопрос определенно — хорошо это или плохо? Никто, черт возьми! Никто…

А если попытаться напрячь силу воли? Сделать чуть-чуть не так и сказать ке то, что в сценарии?.. Подумай. Хорошенько подумай, Итак, с Рози все должно произойти в этом году двадцатого числа. В каком месяце?.. Мерфи ругнулся. Ведь он отчетливо видел и год, и число, и месяц. «Вспомни, Боб, — упрашивал он себя. — Вспомни».

Сон не брал его. Заряд впечатлений оказался сильней нейро-лептиков. Он подложил под щеку спящей Розиты ладонь, в которую она, доверчиво уткнувшись, сопела. Другой рукой Боб собирал разметавшиеся по всей подушке ее густые черные волосы с редким синим отливом. Они такими были от природы. Она их никогда не красила.

«Неужели… — подумал он, коснувшись её маленького розового ушка. — Нет! Нельзя допустить. Надо попробовать переиграть… Время есть. Сегодня 13 марта… Стоп! — остановил он себя. Когда я увидел число, мне подумалось: прошло почти полгода. Нет, — засомневался Боб, — кажется полгода… Значит, если „почти“ — это август, а без „почти“ — сентябрь. Тут важно с какой даты я вел отсчет. С тринадцатого или двадцать шестого, когда мы обвенчались. Хоть убей, не помню… Ничего, — успокоил он себя, — буду предельно внимательным в 20-х числах каждого месяца, вплоть до октября…»

Боинг взлетел точно по расписанию. Мерфи облегченно вздохнул. Наконец он избавился от докучливой опеки своих канадских коллег. Наконец домой. Сколько же он отсутствовал? Вчера Рози, с которой он говорил по телефону, жаловалась: «Боб, я умру от скуки…» Мерфи оборвал жену.

«Рози!» — крикнул он.

«Что, Боб?» — не без тревоги в голосе отозвалась она.

«Рози, слушай меня внимательно», — гораздо мягче продолжал Мерфи.

— Домой сегодня не езди. Туда далеко добираться-Заночуй в гостевом доме Интерпола. Благо дело, он находится в двух шагах от оффиса.

«Фи-и, — капризно протянула жена. — В гостевом доме… Ты убьешь меня, мой милый».

«Тебя может убить только одно — твое непослушание. Ты меня поняла?! Я даю гарантию — ты не-погибнешь от жажды в пустыне, не свалишься с небоскреба, не утонешь в океане и уж подавно не умрешь от ск: уки».

«Но тебя же нет со мной целую вечность. Мне сегодня вдруг стало так страшно… Знаешь, показалось, что я тебя никогда-никогда не увижу».

«Не говори так, Рози. Завтра жди меня на работе. К часу я буду точно. Никуда не отлучайся».

…Мерфи смотрел в иллюминатор. Под крыльями тяжело ворочались грязные кучи туч.

«Интересно, — подумал он, — сколько же на самом деле прошло, как я уехал из дому?»

Боб вытащил из нагрудного кармана календарь и машинально ручку.

«Итак, я улетел в 12 часов 40 минут 11 сентября. Возвращаюсь в 8 часов 35 минут 20 сентября».

Мерфи щелкнул кнопкой ручки и подчеркнул число 20. Снова щелкнул кнопкой. И вдруг его как ошпарило. Он снова, и более отчетливо, вспомнил все виденное им тогда в своем персональном «застенке»…

Льет дождь. Он сидит в машине. Ему скучно. Кто-то рассказывает старый анекдот. Ему не смешно, но он смеется, замечая краем глаза, как, миновав аэропортовскую автостоянку, их «роллс-рой» выехал на поле. Вот они подкатили к трапу самолета. Он прощается и легко взбегает вверх по ступенькам. Смотрит в иллюминатор… Вытаскивает календарь и ручку… Подчеркивает число 20…

… «Это должно произойти сегодня», — в ужасе бормочет Мерфи…

Фасад его загородного дома. Беззаботно насвистывая, он садится за руль недавно купленного шикарного «форда». Машет рукой Мари, вышедшей на террасу…

Дорога отличная. На спидометре 100 миль. Отчего-то становится уныло. Его рука тянется к радиоприемнику. Салон заполняют звуки старинной шведской песни «Вечерний звон». Она ему очень нравится. Светлая песня, хотя и грустная… За поворотом что-то дымится. Из хорошо знакомого ему придорожного ресторана на дым бегут люди. «Опять катастрофа», — равнодушно отмечает он… Сбавляя скорость, почти вплотную подъезжает к месту происшествия. И видит смятую машину Розиты. Он бежит, кричит, кого-то сваливает с ног…

За рулем в хорошо знакомом ему платье жешцина… Залитая кровью панель… Разбитые часы. На них без двадцати пяти минут двенадцать… Голова па бежевом кресле заднего сидения. Густые, с синим отливом черные волосы закрывают полсидения…

«Значит сегодня, — шепчет Мерфи. — Что делать?.. Не суетись, Боб. Не паникуй, — говорит он себе. — Думай. Думай. Время пока есть… Стоп! — осеняет его. — В той ситуации я выгляжу чрезвычайно спокойным… Стало быть, варианты импровизации имеются. Что-то надо предпринимать. Ну, действуй же. Действуй!» — Подгоняет он себя.

План возник сам собой. Мерфи поднялся. Он шел в пилотскую. Дверь в кабину была заперта. Понятная предосторожность после серии насильственных захватов самолетов. Стучать он не стал. Прошел в салон стюардов. Стоя к нему спиной, девушка-стюардесса расставляла на тележке бокалы и бутылки с различными напитками. Боб окликнул ее и тоном, не терпящим возражений, потребовал немедленно пригласить сюда командира.

— Может, уж сразу президента? — усмехнулась она. Пригвоздив ее тяжелым взглядом, Мерфи рявкнул:

— Если мне понадобится президент, я обойдусь без ваших услуг. А сейчас извольте выполнять, что велено. Живо! Я — шеф Интерпола…

Минуту спустя командир стоял перед ним.

— Слушаю вас, сэр…

— Мерфи. Роберт Мерфи. Вот мое удостоверение.

— Извините, сэр. Формальность, — сказал пилот, возвращая удостоверение, и, повернувшись к стюардессе, распорядился:

— Комиссару кофе. И все что потребует.

Мерфи улыбнулся.

— Не беспокойтесь…

— Меня зовут Ричард Стоун. Можно просто Рич… Что-нибудь случилось, комиссар?

— Рич, связь с аэропортом назначения установлена?

— Только что, комиссар.

Стюардесса поставила перед ним чашку кофе.

— Коньяк, — попросил он. — Тройную порцию.

Пока девица гремела бутылками, Мерфи сказал командиру, чтобы тот минут через пять связал его с аэропортом… Ровно через пять минут Стоун пригласил Боба в кабину. Экипаж с любопытством уставился на вошедшего. Мерфи взмахом руки поприветствовал их, взял микрофон и надел наушники.

— Здесь Роберт Мерфи. Шеф Интерпола. Кто у микрофона?

— Шеф аэропорта, Бобби, — более чем непринужденно прозвучало в наушниках.

— Ваша фамилия?!

— Дик Соммер… Штат Мичиган, Детройт…

— Дик?! Дружище! Сколько лет, сколько зим! — радостно выдохнул Мерфи.

На связи был его друг детства. Шалопай и заводила Дик.

Тот самый Дик, который отлупил его за марихуану. После той взбучки Боб вообще бросил курить. Дик, который первым из всех ребят их квартала попробовал девочку и рассказывал, как это здорово… Соммера называли «Меченым» или «Пиринеем». Кому как нравилось. У него почти на всю щеку было красное родимое пятно, напоминающее по форме Пиринейский полуостров. Из-за родинки он не комплексовал. Да и она его не портила. Высокий, широкоплечий и независимый, Дик верховодил над всеми ребятами их школы и улицы…

Боб представил его в летной форме. «Единственная из форм, какая действительно подошла бы ему», — решил он. И тут же вспомнил, что в застеночном видении Дик не фигурировал. «Игра началась и идет она пока в мою пользу, — . обрадовался Мерфи.