- Стой-ка,- говорю я,- да ведь -ты сам же просил меня жалобу написать. Просил али нет?

- Мало ли чего я, по глупости, прошу! А ты - не поддавайся, У тебя плачут, просят, а ты - реви, да не давай! Марь,- так ли?

Он обнял ее за плечи и, увлекая в грязь, на средину дороги, просит:

- Давай запоем, ну!

Закрыл глаза, закинул голову и тоненько начал пронзительным тенором:

Эх да и ой... и вот-а-а...

Марья, положив руку на плечо ему, выгнула кадык, уверенно подхватив хорошим альтом:

Да вот и по дороге - эх...

Верно!

Эй, скрозь высо-окие хлеба...

- Поддерживай, нижегороцкой. Я татарам не верю!

Шла молодка-а

- поет Марья.

Он-на в синем шушуне - а-э!

У ворот постоялого двора стоит Марфа, упираясь руками в крутые бока, похожая на огромный самовар.

- Эх,- кричит она,- загуляли наши!

На селе визжат, свистят, задорится гармоника, кто-то большой тяжко бьет землю,- гул идет через черную дорогу реки.

За плечом Марфы смущенно улыбается рыжебородый Ясан.

- Родные мои,- растроганно кричит Устин Сутырин,- люблю я вас до конца жизни! Марь,- действуй!

По-над полем, ох...

Золот месяц гуляе-э

- поет Марья,- хорошо поет, душевно!

В поле над туманами сверкают звезды, луна коснулась краем до черной степи и замерла, стоит недвижимо, точно слушая праздничный шум милой грешной земли.

Сутырин, захлебываясь воодушевлением, выводит:

Ай да молодка

Путь-дорогу не знае-э-эй!