Биби-Гюндюз догадалась о чем ворчал Мердан и величественным жестом пригласила его сесть:

— Ты у нас дорогой гость. Не бойся ни за коня, ни за свою голову. Ешь, пей и не думай о завтрашнем дне…

— Великий Искандер дал фирман[41]) нашему роду, разрешив свободно кочевать по всем равнинам Азии.

— Сохранился ли у вас этот фирман?

Биби-Гюндюз провела рукой по большому серебряному амулету у нее на груди. Этот амулет имел форму и размер очищенного от листьев початка кукурузы и висел на серебряной цепочке с сердоликовыми украшениями.

— Этому фирману тысяча лет! — Если его написал сам Искандер, то фирману две тысячи и двести лет.

Снова поднялись опущенные веки, и глаза испытующе остановились на мне:

— Фирман написан на древнем языке «руми»[42]), который знал только один Искандер.

Курбан прошептал:

— Твой гость — мусафир-ага[43]), знает тринадцать языков!..

Биби-Гюндюз сняла серебряную кукурузу и протянула руку в мою сторону. Курбан подхватил амулет и передал мне. Серебряная коробочка была искусно сделана: бугорки подражали зернам кукуруза. С одной стороны открывалась крышка; на ней были тонко вырезаны три многоруких и многоногих индийских богини.

— Можно открыть?

Биби-Гюндюз прошептала:

— Эввет[44])…

Внутри амулета лежал кусок шафрановой шелковой материи, в которой находился какой-то сверток. Я начал осторожно разворачивать край свертка. Я ожидал увидеть пергамент, истлевший от времени, но это был папирус[45]), настоящий старый папирус с желтыми прожилками. Сверху шла цепь косых, словно прыгающих букв, и я сразу узнал древне-греческие значки. Первое слово было написано так:

Αλεξάνδρψ　

Это было имя великого Александра, но почему оно стояло в дательном падеже: «Александре», а не «Александрос», как должен был бы начинаться указ?..

— Ты права: рукопись написана по-гречески, «руми». Если я спишу все, что там написано, то вместе с Курбаном мы переведем фирман и напишем его по-туркменски.

— Хорошо. Ты останешься один. Тебе никто не будет мешать. Люди будут сторожить палатку, чтобы никто не вошел.

Мердан шепнул:

— Не верь женщинам. Они хитрые. Лучше отдай ей это назад.

Я ответил Биби-Гюндюз:

— Хорошо. К утру я тебе все переведу.

Мое сердце трепетало. Неужели в моих руках в самом деле документ древностью в две тысячи лет? Ведь это же величайшая редкость! Что скажут все академики Лондона, Берлина, Парижа! И в какой ярости будет Хэнтингтон, шагающий сейчас по соленым тропинкам Немексара, что не он нашел документ Александра, а московский варвар, один из коварных восточных «хэмбог»!..

Меня провели в другую палатку. Старый мулла, ненавидевший «кафиров», сел около меня и сонными глазами следил за моими действиями. Вскоре он свалился набок и крепко заснул. Я же всю ночь возможно тщательно копировал свиток, бывший около метра длины. Приблизительно я догадывался о содержании свитка. Это не был указ Александра Македонского, но тем не менее это была рукопись его времени.

У входа в палатку некоторое время шептались две женщины; одна из них опиралась на старинное ружье-мултук. Вскоре обе куда-то скрылись. Из крайних палаток доносились песни и удары бубнов: это кочевницы забавляли моих спутников — угрюмого Мердана и веселого Курбана…

Уже сгорели две сальных свечи и сквозь щели шатра стал пробиваться рассвет, когда я опустил голову на ковровый хуржум и закрыл глаза.

Утром Биби-Гюндюз угостила нас пловом с финиками. Она уже не была в своей золотой тиаре и походила на других женщин ее лагеря. Деловито осмотрела она наших коней и легко бегала между палатками, ловя разбежавшихся ягнят.

Я вернул ей амулет — серебряную кукурузу — и заявил, что это действительно указ самого Искандера (зачем разрушать иллюзии ее рода?), но что мне трудно было перевести указ на туркменский язык…

Мы двинулись в путь.

Часов через шесть на склоне оврага мы увидали профессора Хэнтингтона. Верблюды со спутанными ногами отыскивали в степи колючки. Хантингтон, сидя на вьюке, читал свою маленькую карманную библию.

— Все ли благополучно? — спросил я. — Отчего вы не идете вперед?

— Как видите, все отлично. Сегодня воскресенье, когда я считаю долгом, как верующий, не двигаться с места и проводить время в размышлении. А кроме того, я подумал, что, может быть, вы меня догоните. Здесь есть небольшая лужа с малосольной водой, которую лошади пьют. Одним словом, все ол-райт…

Через полгода я беседовал с профессором В. К. Ернштедтом[46]), известным эллинистом, автором исследований о греческих рукописях, палимпсестах[47]) и намогильных надписях.

— Мне жаль, — сказал профессор, — что вы не представили подлинника, однако, текст говорит многое. Это письмо к Александру, написанное одним из его воинов в последний период жизни Белиного авантюриста, когда он был уже властителем всей Передней и Центральной Азии и находился в Экбатане. Я перевел вам весь текст. Он написан некоим беотийцем[48]) Аристоником, манера письма и сокращения слов, «титлы», также подтверждают беотийское происхождение рукописи. В книге Флавия Арриана о походах Александра упоминается некий Аристоник, «кифаред», гусляр или цитрист, будто бы убитый скифами-массагетами[49]) подле Зариаспы, нынешнего Чарджуя. Может быть, Аристоник был взят в плен и является автором этого письма. Я напишу обстоятельное исследование об этой рукописи. Желательно приобрести папирус у этой современной кочевой амазонки и передать на хранение в Публичную библиотеку.

Перевод, полученный от профессора Ернштедта, я привожу ниже. Не знаю, написано ли им обещанное исследование; может быть, оно хранится среди его посмертных бумаг. В печати я его не видел.

«Александру, сыну Филиппа, царю Азии, потомку бога Аммона[50]), победителю персов, египтян, эфиопов, скифов, бактриан, согдиан[51]), парапамисадов[52]) и тысячи других племен и народов, имена коих я не знаю, а знаешь только ты, великий, да Зевс всемогущий, — привет и пожелание здоровья и новых побед посылает твой верный товарищ по сражениям кифаред Аристоник, сын Каллимаха, родившийся в городе Акрафии, в Беотии, близ Копайского болота.

Во время твоего блистательного похода к реке Оксу[53]) я вместе с другими товарищами переплыл на другую сторону на надутых воздухом козьих шкурах[54]) и участвовал в сражении.