Проще всего было сказать ему, что дело поручено мне лично товарищем Брежневым. Это повлияло бы лучше любого мандата, но… Я еще не был в Прокуратуре Союза, не разговаривал с Генеральным и не знал, могу ли я официально козырнуть этим именем. А кроме того, не очень-то хотелось облегчать задачу этому Пирожкову. Пусть помучается. Я сказал:

- Как вы понимаете, товарищ генерал, такого рода дела Прокуратура не возбуждает по своей инициативе. Это задание ЦК.

Я свернул из вестибюля налево, к концертному залу, где был установлен гроб, и получилось, что уже не я следую за Пирожковым, а он за мной.

- Подождите, - сказал он и тронул меня за руку, до смешного скопировав мой жест. - Вы что? Всерьез собираетесь осматривать труп? Сейчас?

- Конечно.

В дверях зала дежурили солдаты с черными креповыми траурными повязками на рукавах. Я прошел мимо них. Гроб с покойником стоял в огромном зале у сцены на убранном кумачом столе, а возле гроба замерли в почетном карауле сам Председатель КГБ Андропов, его заместители Цинев, Чебриков, начальник погранвойск КГБ Матросов, заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Халимов. Рядом - заведующий отделом ЦК КПСС Савинкин и еще дюжина не менее властительных кремлевских особ. Вот почему такая усиленная охрана снаружи. Но Брежнева здесь не было. Не было даже его жены Виктории Петровны, сестры жены Мигуна. Вместо них возле пожилой, одетой в черное вдовы и взрослых детей Мигуна - сына и дочери - стоял Константин Устинович Черненко, близкий друг и новая опора Леонида Ильича в Кремле.

- Минуту, - сказал мне Пирожков, - Постойте здесь.

И через весь зал напрямую прошел к Андропову, что-то зашептал в его жесткое бесстрастное лицо. Андропов отрицательно покачал головой. Я понял, что в осмотре покойника мне будет отказано. Затем Пирожков сделал еще один точный ход - он не сразу вернулся ко мне с отказом, а перешел от Андропова к Савинкину - заведующему Отделом административных органов ЦК КПСС. Еще недавно, года три-четыре назад, КГБ, МВД и другие карательные органы были формально подчинены Председателю Совета Министров СССР, а мы, Прокуратура, - только главе государства, то есть лично Брежневу. Но в период трений между Брежневым и Косыгиным Брежнев на всякий случай перевел и КГБ под свой контроль, а затем 5 июля 1978 года переименовал его из «КГБ при Совете Министров СССР», в «КГБ СССР», и я понял маневр Пирожкова: в осмотре трупа Мигуна мне откажет не Пирожков или Андропов (они не имеют формального права), а помощник Брежнева - Савинкин.

И, наплевав на просьбу-приказание Пирожкова «постойте здесь», я через весь зал пошел к гробу. Если Мигун действительно застрелился, то куда он стрелял - в сердце, в голову? Во всяком случае издали никаких внешних следов ранения видно не было. Он лежал профилем к залу, и вся левая часть его лица была открыта. Полное чистое лицо с двойным подбородком и высокой залысиной, цвета «хаки» рубашка, генеральский мундир. Тяжелое грузное тело будто расплылось в чуть тесноватом гробу…

Пирожков краем глаза уловил мое приближение к гробу. Тень недовольства мелькнула на его лице, и он заговорил с Савинкиным быстрее, поспешнее, и Савинкин, не дослушав, двинулся ко мне. Но пока он шел, грузно передвигая свое стокилограммовое тело, я приблизился к гробу совсем вплотную, словно для прощального приветствия. Я сделал скорбное, как и положено в таких случаях, лицо и даже чуть наклонился к покойнику. И теперь, вблизи, я разглядел, что голова его покоилась на специальной подушке, прикрывающей правый, невидимый залу, висок. Но этот висок был утоплен в подушке и приклеен к ней! И я понял, что - есть, есть ранение! Искусные патологоанатомы умело загримировали огнестрельный ожог кожи вокруг виска, но на всякий случай еще и приклеили подушку к виску, чтобы во время похорон, даже если тело и сдвинется в гробу, место с пулевым ранением не открылось. Но есть, есть ранение! Самоубийство! Самоубийство в советском правительстве, в семье самого Брежнева! Дурак ты, Шамраев, обманывал самого себя, надеялся на легкое дельце. Кажется, впервые за весь этот день я в одну секунду со всей отчетливостью осознал, в какую влип историю.

Кажется, впервые за все годы моей следовательской практики я всерьез струсил, даже ладони вспотели.

Между тем уже подошедший ко мне Савинкин говорил:

- Товарищ Шамраев, я понимаю, что вы должны выполнять свой служебный долг, но сейчас это нецелесообразно. При таком стечении народа уносить куда-то гроб - это дать пишу скандальным слухам…

- Тем более, что у нас есть акт медицинского освидетельствования, заключения врачей и решение Политбюро по этому делу, - нервно ввернул подошедший Пирожков. - Я не понимаю, почему назначено новое расследование. Не думаю, что у Прокуратуры криминалисты лучше, чем наши.

- У вас какой акт медицинского освидетельствования? - спросил я. - Липовый или настоящий?

Он побагровел от злости. Такой наглости, я думаю, не мог бы себе позволить даже Генеральный прокурор, а не то что такая мелкая сошка, как я. Но я позволил себе эту роскошь - схамить самому заместителю Председателя КГБ - Савинкин тому свидетель. Уж очень хотелось сквитаться за то, что он умыл меня с этим осмотром.

- Что вы имеете в виду? - выговорил он.

Я сделал невинное лицо, объяснил:

- Я имею в виду: у вас акт медосмотра, сделанный для официального сообщения в прессе? Или есть и другой акт, свидетельствующий о…

- У нас нет липовых документов! - перебил он. - Сообщение для прессы о болезни Сергея Кузьмича было сделано по решению Политбюро. А что касается акта освидетельствования трупа судебными медиками - вы можете зайти к нам в любое время и посмотреть его.

Ага! Вот он уже и признал, что газетное сообщение о смерти Мигуна в результате тяжелой болезни - блеф.

- Мне незачем к вам ходить, - сказал я. - Пошлите все документы к нам в Прокуратуру. И, пожалуйста, сделайте это сегодня. Я буду их ждать.

- Товарищи, траурный митинг окончен, - прозвучал голос ответственного распорядителя похоронной комиссии. - Всех, кто едет на кладбище, прошу пройти в машины. Через минуту вынос тела…