— Мода такая пошла. Балагуров велел. Ты, говорит, теперь герой, на тебя все глядеть станут. Вот побриться забыл, да я думаю, сойдет, на прошлой неделе только брился. А?

— Если герой, сойдет, — успокоил Митька. — А что ты сотворил такое? Рыбу опять большую поймал?

— Рыбу, чего еще. Тут больше ничего не водится.

— А шуму подняли как о чуде. Везучий ты.

Парфенька кивнул головой в кепке-восьмиклинке с большим козырьком и пуговкой на вершинке. До войны еще покупал, а как новая — умели шить, бывало.

Обстановка на берегу Ивановского залива оставалась спокойной. Начитанный Витяй развлекал у ветлы начальство и газетчиков:

— А чего, дорогие товарищи, тут особенного — работа, она и есть работа. Труд, если говорить кратко. Вспомните пословицу: как потопаешь, так и полопаешь. В народе сложена. А народ зря не скажет, верно? Если не потопал, откуда быть аппетиту. Вот лодырь и не ест, лежит голодный, а ем я, труженик, ударник. Как я стал ударником? Да все так же: наешься до отвала, размяться надо? Надо. Ну и начинаешь что-нибудь делать. А потом втянешься, забудешься и вкалываешь до гимна. Опять же родители непьющие. Отец, правда, на пенсии и занялся, как видите, фантастикой, чудесами, зато мать трудится как «маяк», и еда есть всякая. Значит, и работаешь всегда без остановки.

Слушатели Витяя тоже были не без зубов и готовились показать их, но приехавший Парфенька отвлек все внимание на себя. Газетчики раскрыли фотокамеры, торопливо защелкали и разлетелись с вопросами, но их оттер Балагуров.

— Ты что, в багажнике ехал, сложенный втрое? — рассердился он. — И не побрит. Сейчас же марш в Ивановку, пусть Семируков организует.

— Он на сенокосе, — сказал Парфенька.

— Приехал уже. Во-он его «козел»[7] стоит у конторы.

— Одну минуточку! — выскочил вперед Комаровский. — Всего несколько вопросов…

Но Парфенька уже спрятался в машину, и она покатила.

— Виктор ответит, — успокоил Межов газетчиков. — Не дурачься, Виктор, ты же сам помогал вытаскивать рыбу.

— Помогал. А что с того? Портрет мой напечатают?

— Тиснем, — сказал Мухин и нацелился камерой. Витяй закрыл лицо руками:

— Все расскажу, только не снимайте. — И стал рассказывать о наяде и Лукерье, а газетчики застрочили в своих блокнотах.

Тут пришли во главе с Голубком нарядные кормачи и птичницы, представились: Машутка, Дашутка, Степа Лапкин, Степан Трофимович Бугорков.

Оба кормача — Витя обнимал их за плечи, похлопывал, хвалил — были чисто побриты, благоухали тройным одеколоном (один флакон вылили на себя, а другой выпили) и краснели, удавленные пестрыми галстуками.

Пожилые птичницы оделись во все черное, чтобы не сглазить удачу.

— Бог со своим, нечистый — со своим, — пояснила Машутка. — А мы его черным-то нарядом враз собьем с толку.

— Эдак, эдак, — поддержала Дашутка. — Пусть думает, что у нас беда, похороны.

— Предрассудок, — сказал Комаровский. — Становитесь в ряд, я сниму вас на фоне машины с рыбой.

— Почему ты? — налетел Мухин. — У тебя же снимки не получаются. Минутку, товарищи!

— Как не получаются? Это у тебя без подписи не узнаешь, а у меня…

Они заспорили от досады, что и этот «гвоздевой» материал пойдет опять за двумя их подписями, хотя так бывало всегда. Им пора бы привыкнуть к соавторству, но Мухин и Комаровский не могли освободиться от чувства соперничества, несмотря на то что знали друг друга еще по институту и сотрудничали в газете не один год. Напористому Комаровскому не хватало терпеливо-липкой настойчивости Мухина, а Мухин не мог обойтись без наглого напора Комаровского. Газетчикам вредны деликатные церемонности интеллигента, считал он.

— Как же надоел ты мне, Комар! — затосковал Мухин.

— Да? А я от тебя в восторге!

Вмешался Межов:

— Постыдитесь, вы на работе. Распределите обязанности и не спорьте, а то вызову редактора. Подумали бы лучше, как подать этот материал.

— Подадим как обычно, не беспокойтесь, — заверил Мухин.

— Будто ничего не случилось, — поддержал Комаровский.

— Как же не случилось, когда такая исключительная победа. Подумайте-ка.

Газетчики опять взялись за кормачей и птичниц, а Балагуров с Межовым отошли в сторонку, чтобы обговорить меры по окончательному вылову и транспортировке рыбы, дарованной нечаянно всемогущей природой.

Дальнейшее развитие невероятного события грозило вовлечь и вовлекло множество новых людей, поэтому жизнь Хмелевки и Хмелевского района потекла с большим ускорением. Чтобы не допустить ее выхода из-под контроля, в тот же день был создан чрезвычайный штаб во главе с Балагуровым и первым его заместителем Межовым. Кроме Межова было назначено еще семь отраслевых заместителей: 1. по оргвопросам — директор совхоза «Волга» Мытарин; 2. по материально-техническому снабжению — главный инженер районной «Сельхозтехники» Веткин с помощником С. Буреломовым (Сеней Хромкиным); 3. по охране общественного порядка — начальник районного отделения милиции подполковник Сухостоев; 4. по связи — майор Примак (привлечен на общественных началах); 5. по культуре — бывший секретарь райкома комсомола, ныне завотделом культуры при райисполкоме Анатолий Ручьев; 6. по санитарно-гигиеническому и медицинскому обеспечению — главврач районной больницы Илиади; 7. по хозяйственно-бытовому обеспечению — председатель райпотребсоюза Заботкин.

Вскоре выяснилось, что нужен еще один заместитель — по специальным вопросам (ведь неизвестно еще, кто пойман, рыба или речное животное), но поскольку штаб был уже утвержден и обнародован по районному радио, спецфункции были возложены на Мытарина (зоотехник по образованию, сумеет накормить любой живой организм), с разрешением иметь ему двух референтов. Такими референтами стали инспектор рыбнадзора Сидоров-Нерсесян и егерь охотничьего хозяйства Федор Шишов, более известный как Монах (живет с молодости бобылем) и Робинзон. Второе прозвище родилось после возникновения здесь волжского водохранилища, когда Монах не стал переселяться из зоны затопления и остался на острове один.

Организующей и направляющей силой всей деятельности по окончательному вылову гигантской рыбы (или животного) стал начальник штаба Иван Никитич Балагуров. Прибавилось забот и у его заместителя Межова. Что касается исполнительских служб и подразделений, то самая тяжелая нагрузка выпала на долю Мытарина (оргвопросы), Веткина и Сени Хромкина (мат.-тех. обеспечение). Это, разумеется, не значит, что остальные службы при сем лишь присутствовали. Работы всем хватало.

Милиция, включая работников ГАИ, расставила свои посты по трассе будущего движения чудо-рыбы от Ивановки до Хмелевки, протяженностью на девять с лишним километров. Здесь же были запланированы для работы два милицейских патруля на мотоциклах. Штатных работников не хватило, и к ним присоединили наиболее активных дружинников.

Начальник узла связи был в отпуске, его замещал человек вялый, и поэтому обеспечение связи, по просьбе Межова, взял на себя военком майор Примак. Он был артиллеристом по специальности, но командиры артподразделений тоже имеют дело со связью, к тому же Примак отличался мобильностью, дисциплинированностью, и налаженная им связь стала действовать уже на другой день. Для этого он, по согласованию с вышестоящим начальством, вызвал из запаса бывших связистов-радистов и связистов-проволочников, сформировал отдельный взвод связи и принял командование им. Бывший предводитель районной комсомолии, а ныне заведующий отделом культуры А. Ручьев в тот же день провел два ответственных мероприятия: 1. создал из артистов-любителей районного Дома, культуры агитбригаду с назначением давать по два концерта ежедневно — в обед и вечером; 2. провел беседу с коллективом самодеятельного духового оркестра под руководством ветврача Столбова, игравшего на похоронах и свадьбах, чтобы они разучили соответствующие моменту музыкальные произведения (лучше марши) и уже завтра утром стояли на берегу Ивановского залива для музыкального сопровождения рыболовной кампании.