Правда, в мае месяце, сразу после праздников, начальник управления товарищ Дерябин нажимал и грозил, понимаешь, сделать оргвыводы, но то было в мае, к тому же явно по неопытности. Кто же из-за плана поднимает пыль в начале месяца, когда впереди еще, извини-подвинься, две декады? И в середине квартала, за полтора месяца до его, понимаешь, завершения кричать нет резону. Новая метла, она завсегда гуще пылит, а обтрепется, понимаешь, и тогда, извини-подвинься…

Оргвыводы! Да кто в июне делает оргвыводы? Июнь — самый беспокойный и ответственный месяц в году. Почему, понимаешь, самый? По многим уважительным причинам. Во-первых, окружающая природная среда пришла, понимаешь, в летнее состояние, повышенной температуры. Появилась возможность для, извини-подвинься, загорания тела, и рабочие, а также специалисты и служащие запросились в отпуска, согласно, понимаешь, графику, подписанному профкомом. Во-вторых, июнь — последний, понимаешь, месяц во втором квартале и также в первом полугодии отчетного года. Значит, — а это уже, извини-подвинься, в-третьих, — перед нами три плана: месячный, квартальный и, понимаешь, полугодовой. Все они стоят под угрозой, извини-подвинься, невыполнения, так как главный цех, а именно колбасно-сарделечно-сосисочный, находится, понимаешь, в прорыве по многим причинам: недостаток сырья — раз, старое оборудование — два, мастера Куржаки, муж и жена, — понимаешь, поссорились — три. Вот вам объективная картина реальности без всяких дискуссий.

Какие же оргвыводы? Для кого?

Башмаков открыл сапогом дверь проходной, показал через стеклянный барьер пропуск — для соблюдения, понимаешь. Порядок — для всех порядок.

Дежурили тут напеременках старик со старухой Прошкины — днем Антиповна, вечером, к концу смены, чтобы вдвоем проверять выходящих, заступал Михеич, который оставался на ночь за сторожа. Комбинат работал в одну смену и с неполной нагрузкой.

— Спишь, Антиповна? — гаркнул Башмаков дежурной, нахохлившейся за боковым застекленным барьером.

Старуха испуганно встрепенулась:

— Да что ты, Едалий Дейч,[17] кто же с утра спит? А мы на посту, мы службу помним. Уснешь, а тут кто-то потащит сосиски, кто-то сардели…

— А кто колбасу, — добавил Башмаков строго. — Отворяй, старая.

Антиповна вышла и с трудом отворила тяжелую дверь на тугой поржавелой пружине.

— Нет, батюшка Едалий Дейч, понапрасну врать не стану. Нашу колбасу не возьмут — жесткая больно, жилистая.

«Мягкую вам еще, дармоедам! Челюсти крепче будут».

Башмаков хлестнул дверью и через комбинатский двор, украшенный разнообразными плакатами и лозунгами, потопал в контору.

Юная Дуська приподнялась за своим столом с машинкой, демонстративно огладив старомодную юбку — злилась, что запретил носить ей мини. И поглядела на своего начальника с требовательным вызовом, соплюшка. Башмаков проткнул ее взглядом.

— Упорствуешь, Евдокия Петровна, не здороваешься?

— Вы должны. И не зовите меня, пожалуйста, Евдокией Петровной. Что я вам, старуха?

— Грубиянка, понимаешь ты. Кто первый должен сказать «Здравствуй»?

— Вы! Вчера же объясняла: здоровается первым тот, кто входит в помещение.

— Извини-подвинься, понимаешь. Первым здоровается младший — правило одно для всех.

— Не одно, а смотря по ситуации: присутствующий или вошедший к нему, мужчина или женщина, старший или младший, воспитанный или невоспитанный… Вы забываете, что я женщина…

— Ты — женщина? Когда успела, понимаешь? В восемнадцать лет, без мужа?!

Она сразу вспыхнула:

— Не в том же смысле, Гидалий Диевич!

— Как не в том, когда у женщины это первый смысл, понимаешь. А второй — работа, и ты, значит, есть моя секретарша Евдокия Петровна.

— Господи, сколько просить: зовите просто Дусей.

— Извини-подвинься, но мы на службе, и я вам не мальчик и не этот самый, понимаешь…

Башмаков сердито махнул папкой и скрылся за дверью кабинета, оставив в предбаннике красную секретаршу.

Дунька необъезженная, понимаешь, соплюшка! Два дня служит и перевоспитывать взялась. Кого перевоспитывать — ди-иректора! Да я — раз приказ, и гуляй девка в другое учреждение. Не погляжу, что твой дядя — редактор районной газеты, понимаешь. Хотя, конечно, вздорить с Колокольцевым ни к чему. Но мы и не будем вздорить, мы тебя, Дунька чертова, перевоспитаем. Не ты нас, а мы тебя, понимаешь.

В дверь заглянул мастер сосисочного отделения Андрей Куржак:

— Гидалий Диевич, как насчет мясорубок?

— Обсудим, согласуем.

— Сколько же можно — они полгода на складском дворе валяются вместе с электромоторами. Ржаветь начали.

— Я вас, понимаешь, вызывал? Извини-подвинься. И не мешай мне работать.

Дверь досадливо захлопнулась, но через минуту открылась сцова — на пороге встала директор восьмилетней школы Смолькова:

— Я опять насчет сбора металлолома, товарищ Башмаков.

Башмаков поглядел исподлобья на полную, накрашенную Смолькову, полгода надоедающую ему со своим ломом, нажал клавишу селектора:

— Евдокия Петровна, вы знаете, что прием посетителей с тринадцати ноль-ноль?

— У них неотложное дело, товарищ Башмаков, — мстительно ответила секретарша.

— Неотложных дел, понимаешь, не бывает. У них неотложные, а у меня, извини-подвинься, отложные?… — И пошевелил косматыми бровями на посетительницу: — Уяснили, товарищ Смолькова?… До встречи после тринадцати ноль-ноль.

И всех других «неотложников» Башмаков решительно отфутболил к установленному времени, но принимать их уже не довелось, потому что в 13.00 состоялось роковое совещание, после которого обстоятельства изменились. И не только для Башмакова.

Совещание было высокое, межрайонное, проводил сам Дерябин, причем не выходя из своего кабинета в областном центре, а местпромовцы всех районов сидели у себя на предприятиях, слушали его указания и проникались. Век техники! Такие заочные совещания практиковались не один год — способ проверенный, удобный. Было бы еще удобней, существуй при этом обратная связь, но и так хорошо: не надо отрывать руководителей и специалистов среднего звена от дела для поездки в областной центр, не надо разводить излишние словопрения, а сообщи свои направляющие идеи и потребуй неукоснительного исполнения.

Хмелевские местпромовцы собрались в зале заседаний пищекомбината, и Башмаков не насторожился, когда вместе с Межовым пришел Анатолий Ручьев. Секретарь райкома комсомола должен знать, как работает союзная молодежь в напряженный период.

Башмаков провел представителей районного руководства за стол президиума и, пока радист, путаясь в проводах, устанавливал на красной трибуне черный квадратный репродуктор, прочитал по бумажке краткую вступительную речь:

— Товарищи специалисты, руководители среднего и низового звена, а также передовые труженики, «маяки»! Настоящее совещание по закрытым проводам радио и телефонной линии считаю открытым. В нашем комбинате имеется пять цехов: хлебопекарный, винный по производству крепленого вина «Красное яблочко», колбасно-сосисочно-сарделечный, грибоварно-консервный и ягодного варенья. Последние два цеха сезонные и не функциру… не фунциру… не функцинируют по причине отсутствия грибов и ягод. Когда поспеют, будем варить, выполнять и перевыполнять, понимаешь, Как директор комбината и опытный руководитель, возглавлявший разнообразные предприятия и хозяйства, я…

— Раз, два, три, четыре, пять! — нагло перебил с трибуны черный репродуктор. — Даю настройку. Раз, Два. Три. Четыре. Пять… Все районы приготовились?

— Так точно, готовы, — ответил Башмаков и сел рядом с усмехнувшимся Межовым. И Толя Ручьев улыбается во весь рот нечаянной обмолвке с глухим репродуктором.

— Заканчивайте приготовление. Ра-аз… Два-а… Три… Четыре… Пять… Достаньте все необходимое для записей.

Башмаков пододвинул к себе красную папку и достал из нагрудного кармана кителя модную трехцветную ручку.