— Да. Энтони Дорренс. Не могли бы вы, например, сказать, почему он был уволен?

— Минуту, пожалуйста, подождите.

Наступила пауза.

— Все в порядке, у меня в руках его дело, — сказал мужской голос. — Вы говорите, что не получили копии документов? Не могли бы вы дать мне ваш адрес?

Лесли продиктовала адрес своего агентства. Ей было любопытно узнать, что было в его деле.

— Если вы не возражаете, — сказала она, — мы в некотором затруднении из-за спешки. У нас есть несколько заявлений на одну и ту же должность. Мне только необходимо узнать, было ли его увольнение обычным, или на то была особая причина. Не могли бы вы прочесть рекомендацию отдела, в котором он работал. Это бы нам очень помогло.

— Видите ли, честно говоря, в его деле нет никакой рекомендации, — сказал мужчина. — В данном случае, мы думаем, что эта оплошность равносильна тому, что Тони сделали одолжение. Понимаете, Тони был талантливым сотрудником, но совершенно ненадежным. Он мог вернуться из командировки на неделю позже без каких-либо объяснений. Иногда он совершал сделки, которые на деле оказывались вымышленными. Нередко он доводил наших постоянных клиентов до бешенства, и они совершенно прекращали с нами все дела. И еще… Впрочем, на него нельзя было положиться. Поэтому мы дали ему уйти.

По тону говорящего Лесли догадалась, что было что-то еще, о чем он не хочет говорить. Видимо, для него это было слишком щепетильным делом, чтобы говорить о нем по телефону. Но без сомнения, в деле об этом не упоминалось. Возможно, будь Лесли мужчиной, а не женщиной, человек на другом конце провода доверился бы и рассказал все.

— Благодарю вас за откровенность, — сказала она, — но все же, вышлите нам дело.

— Я отправлю его с сегодняшней дневной почтой, — сказал мужчина. — Извините, что не мог сообщить вам ничего приятного.

— Нет проблем, — солгала Лесли, — поскольку теперь мы знаем правду. Еще раз благодарю вас.

И она повесила трубку.

Лесли долго сидела на диване, уставившись в одну точку. Минуты проходили за минутами, а она все сидела бездумно, словно разум покинул ее. Внезапно она почувствовала голод, прошла в кухню и сделала бутерброд. Только она поднесла бутерброд ко рту, как волна тошноты охватила ее, и голова закружилась. Она бросила бутерброд в мусорное ведро. Заварила чай, налила чашку, но так и не выпила, а сидела за кухонным столом, наблюдая, как чай остывает. Лесли посмотрела на часы. Было почти час дня.

Время двигалось медленно, как старый инвалид с палкой. День, казалось, никогда не кончится. В квартире стояла гробовая тишина.

Посидев на кухне, Лесли вернулась в гостиную, затем пошла в спальню и легла на кровать. Испытывая мучительную боль, она старалась осознать, что же произошло с ней.

В ней еще теплилась надежда, что в любую минуту может раздаться телефонный звонок, стук в дверь, и тогда кошмар пройдет, потому что Тони будет здесь, готовый жениться на ней, готовый избавить ее от боли. Крик надежды чуть не сорвался с ее уст.

Но в глубине души она знала правду.

Она прождала весь день. В полночь она заснула, так и не раздевшись, даже не накинув на себя одеяло. Она абсолютно ничего не чувствовала. Думы оставили ее и были так же далеки, как луна. Осталась только одна реальность.

На улице, в багажнике машины все еще лежал ее чемодан, в котором были ее одежда, немного косметики, свадебное платье и… надежды.

На следующее утро — это была суббота — она подумала, что необходимо чем-то заняться. Она встала, приняла душ, сделала прическу и тщательно наложила косметику. Съела чашку кукурузных хлопьев, но через пять минут ее стошнило. Она подождала час, прежде чем снова попытаться что-то съесть. На этот раз чашка бульона не вызвала тошноту.

Весь уик-энд она провела в квартире, размышляя. В понедельник утром Лесли приняла окончательное решение. Она позвонила Баду Оуинсу в "Оугилви, Торп" и сообщила, что увольняется. Сказала, что пошлет подругу забрать ее вещи из кабинета. Когда Бад попытался выразить свое удивление и непонимание, она холодно ответила, что приняла предложение работать в другом месте.

В понедельник в семь часов вечера Лесли села в машину, прихватив карту, и уехала из Чикаго. Она не знала, куда едет. Но впервые за эти месяцы она не знала, что делать дальше.

Но самое главное, она знала, чем ей пришлось заплатить за это путешествие. Лесли была беременна.

15 марта 1972 года состоялось давно откладываемое собрание акционеров "Лазарус интернешнл".

Джордан Лазарус был как на иголках. Он сделал все, что было в человеческих силах, чтобы убедить своих акционеров не принимать предложение Виктора Консидайна продать акции за наличные деньги.

В эти последние страшные недели он все ждал хоть какого-то намека, что роковое собрание акционеров не состоится, но напрасно. Этот намек мог бы последовать только от Барбары Консидайн. Ее личное влияние на отца — единственное, что могло спасти Джордана от потери империи, на создание которой он потратил больше десяти лет.

Но Барбара не позвонила. Не ответила и на многочисленные его обращения к ней. После ночи, что они провели в его номере в гостинице "Альгамбра", он надеялся, что Барбара встанет на его сторону. Ее молчание означало, что она не собирается помочь ему.

Собрание акционеров происходило в зале приемов гостиницы "Уолдорф-Астория" в Нью-Йорке. Было ясно, что это последнее собрание. С текущими вопросами было быстро покончено. Затем, когда объявили об обсуждении главного вопроса повестки дня, атмосферу ожидания словно пронзило электрическим током.

— Предлагается, — сказал председатель, — акционерам "Лазарус интернешнл" принять предложение от "Консидайн индастрис" продать свои акции на наличные деньги из расчета семьдесят пять долларов за акцию. Можем приступить к голосованию?

Подсчет голосов занял почти полчаса. Но результат был ясен в первые же минуты. Когда голоса подсчитали, председатель встал, чтобы объявить о результатах. Он выглядел обескураженным.

— Мистер президент, господа члены совета директоров, дорогие акционеры и сотрудники, — сказал он, — акционеры "Лазарус интернешнл" проголосовали за принятие предложения "Консидайн индастрис". В результате "Консидайн индастрис" получит шестьдесят девять процентов акций "Лазарус интернешнл".

По залу пронесся вздох облегчения, смешанный с чувством поражения. Борьба завершилась. Джордан Лазарус проиграл.

Джордан повернулся к Сэму Геддису, личному помощнику. В глазах Сэма стояли слезы.

— Горькая пилюля, — сказал Сэм. — Я все-таки надеялся, что мы как-нибудь отобьемся.

Джордан положил руку на плечо Сэма и с чувством пожал его.

— Мы пытались, — сказал он. — Не расстраивайся. Будущее — открытая книга.

Джордан оставил Сэма и подошел к председателю. Они закрыли собрание. Начинался медленный процесс разрушения "Лазарус интернешнл".

Все кончено.

Или почти все.

Прошло полчаса после рокового голосования, и участники собрания все еще толпились в зале, когда председатель неожиданно позвонил в колокольчик.

— Леди и джентльмены, — сказал он сдавленным от волнения голосом. — Должен сообщить вам печальную новость. Сегодня в девять часов вечера Виктор Консидайн скончался от сердечного приступа в своем доме в Манхэттене.

В зале воцарилась тишина. Известие поразило всех.

Джордан Лазарус посмотрел на Сэма и увидел в его глазах вопрос. Сэм пытался осознать, что значит это событие для Джордана, для него самого, для "Лазарус интернешнл".

Джордан отвел глаза. Он понимал, что смерть Виктора Консидайна ничего не изменит, поскольку собрание прошло и решение принято голосованием. "Лазарус интернешнл" перешла в руки "Консидайн индастрис". Теперь не важно, кто будет возглавлять "Консидайн".

Или все-таки важно?

Джордан решил ехать домой и все обдумать.