Лежа в объятиях Джил, Джордан размышлял о скрытой в ней тайне. Овладев ею физически, он знал о девушке не больше, чем тогда, когда впервые пожал ей руку. Не то чтобы Джил отстранилась, ушла в себя. Как любовница, она была искренна и естественна. Но ее секрет становился все загадочнее, по мере того как тело страстно отдавалось.

Джил Флеминг словно была головоломкой, где потерян один кусочек. Но этот недостаток по-настоящему вовсе не был недостатком, ибо желание Джордана, родившееся из невидимого источника в душе, заполнило зияющую пустоту.

Чем щедрее она отдавала свое тело, тем сильнее Джордан желал ее. Парадокс продолжался бесконечно, потому что крохотный вакуум, маленькая брешь в самой Джил не имела дна. И сама мысль об этой пропасти вновь распалила эту убийственную жару, которая, разливаясь, заполняла провал. Безумное желание вновь охватило Джордана. Тела их были так близки, что позже Джордан гадал, сможет ли обжигающе-горячий душ стереть ее запах. Он чувствовал, как этим ароматом наполнены все поры тела.

Каждый раз, когда они сливались в объятиях, Джорданом овладевало странное чувство отстраненного наблюдателя, с пристальным любопытством рассматривающего это нежное тело. Но эта отрешенность, как ни странно, сочеталась со всевозрастающим желанием, таким мучительным, что даже оргазм не мог его удовлетворить.

Только в третий раз он заметил родинку, трогательно примостившуюся пониже пупка около самого треугольника светлых завитков, словно талисман, указывающий на скрытое совсем недалеко сокровище. И, как ни парадоксально, именно это излишество, эта розовая метка, казалось, символизировала недостающее, тот пропавший кусочек головоломки, делавший ее столь привлекательной. Джордан нагнулся поцеловать родинку, ощущая смешанный аромат их тел, и сладостное безумие вновь овладело им. Вне себя он раздвинул ее бедра и снова вошел в это податливое тело, зная, что крошечная метка трется о его чресла с каждым толчком. Она лежала с полузакрытыми глазами, держа его за руки. Густые волосы стелились по подушке. Джил казалась такой невинной, и в то же время почти развращенной, заклейменной таинственной родинкой на животе, что он почти немедленно забился в новых конвульсиях.

Он отвез Джил домой на такси, проводил до двери квартиры, и поцеловал в губы, когда она достала ключ.

— Спасибо, — тихо сказала Джил, — это был прекрасный вечер.

— Когда я снова увижу тебя? — спросил Джордан.

— Когда захочешь, — кивнула она и убежала.

А Джордан вернулся домой. В квартире было темно. Барбара спала. Он лег рядом, заложил руки за голову, и уставился в потолок, слушая тихое дыхание жены. Джордан чувствовал себя великолепно, более живым, чем за последние два года. Старая давняя боль в душе отступила, ослабила хватку и теперь снова вышла на поверхность, только на этот раз ослабевшая, сломленная волнением в крови. Тайна Джил Флеминг, пропавший кусочек головоломки, стала секретом его счастья и желания. Возможно, именно для того, чтобы найти пропавший ингредиент или понять более глубоко причину этого необычного очарования девушки, Джордан решил вновь увидеться с ней.

А в это время, лежа в постели, Джил так и не смогла уснуть. Она нашла эту квартиру и убедила Джессику Хайтауэр позволить ей иногда жить здесь, потому что знала — эта ночь придет. Джил ничего не пускала на самотек, никогда не рисковала попусту. Она не могла позволить своей близости к Джессике встать между ней и Джорданом Лазарусом.

Она вновь и вновь обдумывала события сегодняшнего вечера, каждое и всякое, воссоздавая сложный язык, соединивший ее с Джорданом Лазарусом. Ее мысль сосредоточивалась на мельчайших деталях, которые избежали бы внимания даже самого заинтересованного свидетеля ужина и последующего свидания. Джил изучала их, перебирала в памяти, свивая разрозненные нити в единое полотно.

И она чувствовала, что понимает почти все всплывшее в памяти. Почти. Кроме одного. Именно эта деталь не давала Джил уснуть всю долгую ночь, заставляя глядеть на тени на потолке с задумчивым выражением серебристых глаз.

— Ну же, копуша! Шевелись быстрее! Росс Уилер, подняв теннисную ракетку, наблюдал, как Лесли пытается отбить посланный им мяч, и с едва заметным трепетом удовольствия следил за грациозными движениями ее тела. Длинные красивые ноги, тонкие руки, изящные пальцы, державшие ракетку, олицетворяли поэзию полета. На бегу теннисная юбка чуть задралась, показав трусики, и Росс улыбнулся.

— Сорок — пятнадцать, — заметил он, начиная новый гейм. — Приготовилась, дорогая?

— Как всегда, — улыбнулась Лесли. Она выглядела немного раскрасневшейся, поэтому Росс немного помедлил, чтобы дать ей время отдышаться, и лишь потом, не спеша, послал мяч. Мяч едва не врезался Лесли в лицо, если бы не ее мгновенная реакция. Она успела отбить мяч, и Росс послал еще один, прямо по центру. Попытка вернуть его закончилась тем, что мяч попал в сетку. Новый удар почти невозможно было отбить. Мяч, крутясь, полетел к задней линии. Тем не менее, Лесли попыталась его поймать, перегнулась, едва ли не вдвое и расхохоталась:

— Твоя взяла, негодник, — фыркнула она и, подбежав к Россу, поцеловала его.

Головная боль, терзавшая его все утро, коротко, резко рванула висок. Солнце, казалось, еще усиливало ее. Росс не привык ни к чему подобному, и таблетка аспирина, принятая утром, была первой за много лет. Правда, она и не помогла, но Росс попросту отмахнулся от боли, сказав себе, что не позволит никаким глупостям испортить долгожданное воскресенье наедине с женой.

Он забыл обо всем, как только почувствовал губы Лесли на своих. Яркий румянец на щеках и еле заметная испарина на ногах и руках делали ее почти неотразимо привлекательной.

— М-м-м, — пробормотал Росс. — Не могу дождаться, когда мы доберемся до дому.

— В этом я могу с тобой состязаться, — кивнула Лесли. — На теннисном корте я тебе не соперница. Если я в ближайшее время не научусь играть как следует, придется тебе найти нового партнера. Я могу подбирать мячи.

Спор был давним, брак их длился уже два года. Росс часто подчеркивал разницу в летах и выражал сомнения по поводу своей способности не отстать от Лесли, которая не обращала внимания на его жалобы, отвечая, что он здоров, как юноша, силен, как бык, в постели даст сто очков вперед любому молодому, вообще проживет сотню лет.

В душе, однако, Лесли беспокоили чрезмерные сетования Росса на здоровье. Во время помолвки, продолжавшейся всего месяц, когда Лесли успела перезнакомиться со всеми близкими и дальними родственниками Росса и подружиться с двумя его дочерьми, ей часто казалось, что он слишком преувеличивает и специально кокетничает своим возрастом.

Вскоре после обручения, однако, Росс начал заниматься в местном гимнастическом зале и бегать по вечерам. Лесли узнала об этом не сразу и, обнаружив новые пристрастия жениха, спросила, зачем тот это делает.

— Ты же не хочешь выйти замуж за старика, — объяснил Росс. — Кроме того, мой доктор вечно ноет, что я не в такой хорошей форме, как хотелось бы.

Он не желал слушать уверений Лесли, что она выходит за него замуж не ради его мускулов.

— Не волнуйся за меня, — повторял Росс. — Я превращусь в нового человека к тому времени, как ты станешь миссис Росс Уилер. Еще поблагодаришь меня за это.

Лесли начала понимать, что Росс с самого начала их романа страдал, сознавая, насколько он старше будущей жены, и болезненно относился к тому, что Лесли была ровесницей его дочерей, и поэтому считал вопросом чести быть здоровым, крепким и бодрым к тому времени, когда женится на ней. Он не желал, чтобы мужем Лесли стал дряблый, неуклюжий мужчина средних лет, с животиком и одышкой, да к тому же слишком старый, чтобы быть ее мужем.

Возможно, Росс подозревал, что Лесли совсем недавно пережила неудачный, но очень серьезный роман с человеком гораздо моложе, роман, закончившийся трагическим разрывом. Вероятно также, Росс не мог вынести мысли о том, что она позволит себе сравнивать его угасающие силы с обаянием и энергией мужчины, бывшего почти ровесником Лесли.