— Не оправдывайся передо мной, Кэсси. Мне действительно жаль, что это зашло так далеко, — сказал Рамон и вышел.

Кассандра не потрудилась понять, что именно означали его последние слова. Она была счастлива, что осталась наедине с любимым.

— Хоакин! Ты слышишь меня? Ответь.

Кассандра склонилась над ним и поцеловала в щеку, затем провела ладонью по его бледному лбу.

— Хоакин! — позвала она возлюбленного, положив ладонь на его грудь.

Кассандра чувствовала, что его сознание пытается прорваться сквозь тьму небытия. Она звала его с другой стороны, протягивала ему руку.

— Хоакин, — нежно окликала его женщина. Она нежно подула в его лицо, его веки затрепетали, сухой рот приоткрылся.

— Хоакин! Ты слышишь меня? — четко проговорила Кассандра, тихо торжествуя победу.

— Что?.. — прошелестел его бессильный сиплый голос.

Его взгляд скользнул по потолку и устремился на Кассандру.

Этот взгляд казался безразличным. Он вновь скользнул в сторону и остановился на мониторе.

— Где я? — просипел Хоакин.

— Ты в больнице, — нежно проговорила женщина, любовно всматриваясь в него. — Ты упал. У тебя сотрясение мозга. Помнишь, как это произошло? — ласково спросила его Кассандра.

— Нет… — ответил он и болезненно поморщился, когда почувствовал боль, слегка качнув головой.

— Осторожно, — взволнованно прошептала женщина. — Не делай резких движений. Не помнишь — и не надо. Просто отдыхай, — проговорила она и погладила его по плечу.

Хоакин с недоумением посмотрел на нее, затем на ее руку.

Не зная почему, Кассандра отдернула ее от плеча Хоакина.

— Доктор сказал, что все будет хорошо. Но потребуется время для восстановления, — рассеянно проговорила женщина, смущенная его странным взглядом. — Отдыхай, — вновь сказала она, но это было уже излишним, потому что веки больного закрылись.

Вскоре и Кассандру сморил сон. Она проснулась, когда пришел Рамон. Он вошел хоть и тихо, но сон женщины был чуток. Равно как и сон больного.

— Привет, — прошептала Кассандра, когда глаза Хоакина вновь открылись.

— Думаю, стоит позвать дежурную медсестру… И еще я позвоню папе и Мерседес, — подумав, добавил Рамон и вышел из палаты.

— Ммм, — простонал Хоакин и поморщился.

— Что такое? Где-нибудь болит? Позвать доктора? — захлопотала Кассандра, стараясь нежно взбить подушку пострадавшего.

Женщина вновь опешила, когда поймала на себе его хмурый взгляд. Ей сделалось не по себе, и она прекратила свою суету.

— Хоакин, почему ты молчишь? Ты слышал, о чем я тебя спросила? — обеспокоенно проговорила Кассандра, вглядываясь в его лицо.

— Я устал, — скупо произнес он и еще что-то неразборчиво пробормотал, как он обычно поступал, когда его донимали.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — горестно предположила женщина.

Черные брови испанца сдвинулись к переносице. Он тяжело посмотрел на Кассандру и так же тяжело вздохнул.

— Если хочешь, я уйду, — проговорила женщина.

Но он сохранял молчание. Они оба напряженно всматривались в лица друг друга, женщина с растерянностью, мужчина со странной сосредоточенностью.

Лицо Хоакина было жестким и спокойным. От тяжелого дыхания ноздри мерно приподнимались. Сухие губы, сведенные молчанием, четко вырисовывались на лице, обрамленном щетиной. Впрочем, в глазах влюбленной женщины он выглядел бесподобно вопреки всему.

Но помимо напряженной созерцательности его лицо не выражало ровным счетом ничего. Обычно он играл с Кассандрой в ту или иную игру, и, даже когда он демонстративно игнорировал ее, женщина это знала по множеству признаков. Когда Хоакин был холоден и пренебрежителен, он все равно источал невероятную притягательность, и Кассандра все прощала. Теперь же ей сделалось не по себе от такого взгляда. Она поднялась со своего стула и направилась к двери.

— Я думаю, будет правильнее оставить тебя, чтобы ты отдохнул. Скоро приедут твои родные. Я буду ждать в коридоре….

— Нет, — твердо произнес пострадавший.

Женщина удивленно приподняла брови.

— Нет, — так же твердо повторил он. Кассандра нерешительно вернулась к его

постели. Она выжидала, полагая, что он хочет ей что-то сказать.

Хоакин поморщился, казалось, он напряг все бывшие в нем силы.

— Кассандра… — просипел он.

— Я слушаю тебя, говори!..

— Не уходи, пожалуйста, — со вздохом облегчения проговорил он.

— Ты хочешь, чтобы я осталась? — переспросила она.

— Да, останься, — слабым голосом попросил Хоакин.

Кассандра с радостью села обратно на стул и, расчувствовавшись, сказала:

— Хорошо, Хоакин. Я с радостью останусь с тобой до приезда твоей родни. Я буду оставаться с тобой столько, сколько ты пожелаешь. Можешь всецело рассчитывать на меня.

Кассандра растроганно посмотрела на него. Она чувствовала, как пылают ее щеки, а по ним текут слезы — слезы умиления…

Еще пару дней Хоакин претерпевал неприятные последствия падения. У него случались сильные головные боли, головокружение, тошнота. Он очень быстро утомлялся и засыпал чуть ли не посреди разговора. Иногда больной путался в воспоминаниях, но Кассандра и не пыталась поправлять его.

Порой он бывал капризен, но как-то по-детски. Кассандра готова была снести от него и не такое. А в целом она была несказанно счастлива. Это счастье лучилось из ее глаз, соскальзывало с губ. Кассандра была легка и подвижна, услужлива и обходительна. Она следила за всем — за показаниями приборов, за температурой, симптомами, врачебными назначениями и их соблюдением…

В палату Хоакина постоянно норовили зайти посетители, и Кассандра регулировала этот нескончаемый поток родственников, друзей, коллег, многократно с неослабевающим доброжелательством разъясняя всем и каждому, чем чревато утомление для пациента.

Почти все это время с ней был Рамон, чуть реже — Мерседес и Алекс, у которого уже была собственная семья. Навещал и отец.

Кассандра старалась подмечать в состоянии возлюбленного каждую мелочь. Ее, например, поразило то заметное усилие, с которым Хоакин выслушивал занудные повествования брата Алекса о его малыше. Раньше она этого за ним не наблюдала. Разговаривая с родственниками теперь, он почти не отпускал своих обычных шуточек, не поддевал их. Иногда он просто терял нить разговора, что родные списывали на рассеянность, вызванную усталостью, и покидали его.

Дни стояли погожие, ночи — ясные. По ночам у его постели горел слабый ночник, и поэтому мир за окном вырисовывался черным прямоугольником окна, только насекомые колотились в стекло, прося приюта.

Хоакин ел мало и без удовольствия. Часто его лицо искажалось судорогами отвращения, но он превозмогал их, старался не жаловаться. А если и позволял себе поворчать, то делал это безадресно и никого не винил, что всякий раз удивляло Кассандру.

Когда он хотел пить, то виновато просил ее подать чашку с водой. Кассандра придерживала его за плечи, когда он пил, а после нежно вытирала салфеткой губы. Он всякий раз благодарил ее, а потом, когда наступала тишина, засыпал на несколько минут. И она снова с удовольствием разглядывала его спящего.

Сама Кассандра не спала уже несколько ночей, но она даже не испытывала такой потребности, подпитываемая неизъяснимым счастьем. И она всегда была рядом, при нем.

Кассандра рассчитывала, что Хоакин быстро поправится, потому что доктора давали самые оптимистичные прогнозы. Но тихие и погожие дни сменились пасмурными и дождливыми, и Хоакин стал чаще испытывать дискомфорт и быстрее утомляться. Он мог забыть слово, сказанное полминуты назад, забыть собственную мысль, еще не высказанную. И это причиняло ему сильные мучения. Казалось, туман, заполонивший собой улицы, проник и в его мозг.

Впрочем, по прошествии нескольких дней можно было с уверенностью сказать, что Хоакин Алколар стремительно идет на поправку. И снова засияло летнее солнце в настроении Кассандры, как и за окном.

Случались конфузные моменты забывчивости, но это скорее вызывало смех, чем волнение.