– Ведь цензура же разрешила!
– Да, но, кроме цензуры, надо еще знать многое. По цензуре оно цензурно, а кое-кого задеваете! Кого?
– Ну, банкира Полякова, Лазаря Соломоновича.
– Вот то-то! А он принят у его сиятельства князя Владимира Андреевича. Что же тогда мне будет, если он пожалуется князю?
Как-то В. Д. Левинский вынул из пачки материала, приготовленного к приему, стихотворение и стал читать:
МУЗЫКАНТУ САШЕ
Саша, юный музыкант,
На тромбоне трубит,
Его барственный талант
Ноту «ре» не любит.
Чуть ему кто поднесет
Новую реформу,
«Ре» он мигом зачеркнет
И оставит «форму».
– Кто это «музыкант Саша»? А стихи ничего себе, звучные! – улыбнулся В. Д. Левинский. Он всегда говорил как-то не открывая рта.- Автор подписался псевдонимом «Я». Ни фамилии, ни адреса. Кто это такой, музыкант Саша? А стишок недурной!
– Да и гонорар не платить. Ведь это восемь гривен вам в карман,- подпускает И. И. Кланг.
В. Д. Левинский довел гонорар до гривенника за строку стихотворения.
– Н-да! Но вдруг оно уже было напечатано, вдруг Саша очень известное лицо?
Наконец присутствовавшие не выдержали, расхохотались, и кто-то сказал:
– Неужели вы, Владимир Дмитриевич, не знаете Сашу, который играет на тромбоне?
– Не знаю! Мало ли таких!
– Только один такой. Какой Саша дает «формы» вместо «реформы», тот и на тромбоне играет: Александр III.
– Ах, скотина! – взвыл В. Д. Левинский, покраснел и начал рвать стихи…
– Саша-то скотина? Это о государе императоре вы так? В. Д. Левинский побледнел, вскочил и замахал руками:
– Что вы! Что вы! Кто прислал стих, вот я про кого! Кончилось общим хохотом, в котором только не участвовал все еще бледный и дрожащий В. Д. Левинский.
Стихотворение это было довольно известное в наших кружках. Кто-нибудь прислал его В. Д. Левинскому, слегка изменив. На самом деле оно таково:
Царь наш, юный музыкант,
На тромбоне трубит,
Его царственный талант
Ноту «ре» не любит.
Чуть министр преподнесет
Новую реформу,
«Ре» он мигом зачеркнет
И оставит «форму».
Стихи ходили по Москве. Кто их прислал в редакцию, так и осталось неизвестным. Я больше не бывал в «Будильнике» – уж очень он стал елейно юмористический.
«РАЗВЛЕЧЕНИЕ»
«Журнал литературно-юмористически-карикатурный» Его основал Ф. Б. Миллер в 1859 году.
Я помню его с семидесятых годов, когда он жестоко пробирал московское купечество, и даже на первой полосе, в заголовке, в эти годы печатался типичный купец в цилиндре на правое ухо и сапогах бураками, разбивавший в зале ресторана бутылкой зеркало.
Это был портрет известного богача: кругом пьяная публика, тоже портреты, а перед купцом, согнувшись в три погибели, волосатый человек в сюртуке, из заднего кармана которого торчит полуштоф водки.
Купец был М. А. Хлудов, а волосатый – Н. И. Пастухов. Автор этого рисунка, впоследствии мой большой приятель, Лавр Лаврович Белянкин, неподкупно честный человек, но «злой на перо», сотрудник «Развлечения» с начала издания, известный художник-миниатюрист с четким рисунком, умевший схватывать типичные черты оригинала и живо передававший сходство лиц. Он одевался по моде, нюхал «головкинский» дорогой табак из золотой табакерки времен Людовика XVI и жил в своем доме на Мещанской, недалеко от Сухаревки, на которую ходил каждое воскресенье, коллекционируя миниатюры и рисунки. Он работал в «Развлечении» постоянно, но давал только то, что сам хотел, и никакой критики и замечаний редактора не выносил:
– Не хочешь – не надо! Наплевать мне на твой журналишко и на тебя! – скажет, возьмет рисунок и уйдет, а через неделю приходит и встречается редактором как желанный и ожидаемый.
Если ему и давали тему – он исполнял только ту, которая ему по душе. Карикатурист 60-х годов, он был напитан тогдашним духом обличения и был беспощаден, но строго лоялен в цензурном отношении: никогда не шел против властей и не вышучивал начальство выше городового. Но зато уж и тешил свое обличающее сердце,- именно сердце, а не ум – насчет тех, над которыми цензурой глумиться не воспрещалось, и раскрыть подноготную самодура-купца или редактора газеты считал для себя великим удовольствием.
Л. Л. Белянкин был старейший карикатурист, которого я знал и с которым вместе работал немалое время в юмористических журналах.
Кроме Л. Л. Белянкина, я был знаком еще с писателем Даниловым, работавшим в «Развлечении» тоже с 1859 года, с самого основания журнала.
В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в делах с горцами. Выслан он был за стихи, которые прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке, а потом принес их в «Развлечение»; редактор, не посмотрев, сдал их в набор и в гранках послал к цензору. Последний переслал их в цензурный комитет, а тот к жандармскому генералу, и в результате перед последним предстал редактор «Развлечения» Ф. Б. Миллер. Потребовали и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими стихами:
– Тятька! Эвося народу
Собралось у кабака!
Все гуторят про свободу…
Тятька, кто она така?
– Замолчи! Пущай гуторют,
Наше дело сторона…
Как возьмут тебя да вспорют,
Так узнаешь, кто она!
Волинадо.
Так и было подписано – Волинадо.
Генерал отпустил Ф. Б. Миллера, узнав, что он не видел рукописи, и напустился на автора. Показал ему читанные им на вечеринке стихи, а главное, набросился на подпись:
– Так тебе воли надо! Я тебе такую волю покажу! На Кавказ! Без выслуги! В рядовые! Ты понимаешь всю язву подписи? «Воли надо»!
– Помилуйте, ваше превосходительство, да ведь это моя фамилия. Да и стихи не мои… их все знают[1] [1 Это стихи Шумахера. Они долго ходили по рукам, потом уже появились в «Искре»].
– Твоя фамилия Данилов… Вот и справка из полиции.
– А прочтите наоборот: Данилов и выходит Волинадо!
Тем не менее Данилова сослали. Стихотворение потом было где-то напечатано, а Данилов после крестьянской реформы 1861 года вернулся с Кавказа и стал писать под псевдонимом Волинадо. Историю происхождения этого псевдонима я слышал от И. А. Вашкова, многолетнего фактического редактора «Развлечения» при Ф. Б. Миллере и его наследниках и главного, а иногда и единственного сотрудника этого журнала, наполнявшего за отсутствием материала – денег не было – весь журнал: и рассказ, и мелочи, и стихи, и куплеты, и злободневный фельетон. Он подписывался «Мичман Жевакин».