Гражданский порядок. Русская Правда. Ее происхождение. Источники и содержание. Теперь обратимся к изучению гражданского порядка, ежедневных частных отношений лица к лицу и тех интересов и понятий, которыми эти отношения направлялись и скреплялись. Частная юридическая жизнь древней Руси наиболее полно и верно отразилась в древнейшем памятнике русского права, в Русской Правде. Читая Русскую Правду, прежде всего узнаем по заглавию памятника в древнейших списках, что это «суд», или «устав», Ярослава. В самом памятнике не раз встречается замечание, что так «судил», или «уставил», Ярослав.

Но I) мы встречаем в Правде несколько постановлений, изданных преемниками Ярослава, его детьми и даже его внуком Мономахом, которому принадлежит закон, направленный против ростовщичества и занесенный в Правду. Итак, Правда была плодом законодательной деятельности не одного Ярослава.

II) Текст некоторых статей представляет не подлинные слова законодателя, а их парафразу, принадлежащую кодификатору, или повествователю, рассказавшему о том, как закон был составлен. Такова, например, вторая статья Правды по пространной редакции. Статья эта гласит: «После Ярослава собрались сыновья его Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их и отменили месть за убийство, а установили денежный выкуп, все же прочее как судил Ярослав, так уставили и его сыновья». Это, очевидно, не подлинный текст закона Ярославовых сыновей, а протокол княжеского съезда или историческое изложение закона словами кодификатора.

III) В Русской Правде нет и следа одной важной особенности древнерусского судебного процесса, одного из судебных доказательств, судебного поединка, или поля. Между тем сохранились в древних источниках нашей истории следы, указывающие на то, что поле практиковалось как до Русской Правды, так и долго после нее. Почему Правда не знает этого важного судебного доказательства, к которому так любили прибегать в древних русских судах? Она знает его, но игнорирует, не хочет признавать. Находим и объяснение этого непризнания: духовенство наше настойчиво в продолжение веков проповедовало против судебного поединка, как языческого остатка, обращалось даже к церковным наказаниям, чтобы вывести его из практики русских судов, но долго его усилия оставались безуспешными. Итак, замечается и некоторая солидарность между Русской Правдой и юридическими понятиями древнерусского духовенства.

IV) По разным спискам Русская Правда является в двух основных редакциях, в краткой и пространной. В письменности раньше становится известна последняя: пространную Правду мы встречаем уже в новгородской Кормчей конца XIII в. Эта пространная Правда является всегда в одинаковом, так сказать, юридическом обществе. Краткая редакция Правды попадается чаще в памятниках чисто литературного свойства, не имевших практического судебного употребления, в летописях. Правду пространную встречаем большею частию в Кормчих, иногда в сборниках канонического содержания, носивших название Мерила праведного. Таким образом, эту редакцию Русской Правды встречаем среди юридических памятников церковного или византийского происхождения, принесенных на Русь духовенством и имевших практическое значение в церковных судах. Вот члены этого церковно-юридического общества Правды. Древняя русская Кормчая есть перевод византийского Номоканона. Номоканон есть свод церковных правил и касающихся Церкви законов византийских императоров. Этим сводом и руководилась древнерусская Церковь в своем управлении и особенно в суде по духовным делам. Византийский Номоканон, наша Кормчая, является в нашей письменности с целым рядом дополнительных статей. Главные из них таковы: 1) извлечение из законов Моисеевых; 2) Эклога, свод законов, составленный при иконоборческих императорах первой половины VIII века Льве Исаврянине и его сыне Константине Копрониме; 3) Закон судный людем: это славянская переделка той же Эклоги, сделанная для Болгар вскоре после принятия ими христианства, т. е. в IX веке; 4) Прохирон, законодательный свод императора Baсилия Македонянина IX века; 5) целиком или отрывками церковные уставы наших первых христианских князей Владимира и Ярослава. Среди этих-то дополнительных статей Кормчей обыкновенно и встречаем мы нашу пространную Правду. Так она является не самостоятельным памятником древнерусского законодательства, а одной из дополнительных статей к своду церковных законов.

V) Разбирая эти дополнительные статьи, мы замечаем некоторую внутреннюю связь между ними и нашей Правдой: некоторые постановления последней как будто составлены при содействии первых. В числе статей упомянутого Закона судного людем мы встречаем постановление о том, как наказывать человека, который без спроса сядет на чужую лошадь: «аще кто без повеления на чужом коне ездит, да ся тепеть по три краты», т. е. наказывается тремя ударами. В нашей Правде есть постановление на тот же случай, которое читается так: «аже кто всядеть на чюжь конь не прашав, то 3 гривны». Русь времен Правды не любила телесных наказаний; византийские удары переведены в Правде на обычный у нас денежный штраф – на гривны. Так мы замечаем, что составитель Русской Правды, ничего не заимствуя дословно из памятников церковного и византийского права, однако руководился этими памятниками. Они указывали ему случаи, требовавшие определения, ставили законодательные вопросы, ответов на которые он искал в туземном праве.

Изложенными наблюдениями объясняется происхождение Русской Правды. Мы замечаем, что Русская Правда еще составлялась и в ХII веке, долго после смерти Ярослава, что она представляет не везде подлинный текст закона, а иногда только его повествовательное изложение, что Русская Правда игнорирует судебные поединки, несомненно практиковавшиеся в русских судах XI и XII вв., но противные Церкви, что Русская Правда является не особым самостоятельным судебником, а только одной из дополнительных статей в Кормчей и что эта Правда составлялась не без влияния памятников византийского права, среди которых она вращалась. Совокупность этих наблюдений и приводит к тому заключению, что читаемый нами текст Русской Правды сложился в сфере не княжеского, а церковного суда, в среде церковной юрисдикции, нуждами и целями которой и руководился составитель Правды в своей работе. Церковный кодификатор воспроизводил действовавшее на Руси право, имея в виду потребности церковной юрисдикции, и воспроизводил только в меру этих потребностей. Этим объясняется, почему в Правде нет постановлений о преступлениях политических, которые не подлежали церковному суду, также об оскорблении женщин и детей и об обидах словом, которые разбирались исключительно церковным судом, но на основании не Русской Правды, а особых церковных законов. Со времени принятия христианства русской Церкви была предоставлена двоякая юрисдикция. Она, во-первых, судила всех христиан, духовных и мирян, по некоторым делам духовно-нравственного характера; во-вторых, она судила некоторых христиан, духовных и мирян, по всем делам, церковным и нецерковным, гражданским и уголовным. Для церковного суда над этими христианами по нецерковным делам и был необходим церковным судьям писаный свод местных законов. Необходимость эта обусловливалась двумя причинами: 1) первые церковные судьи, Греки или южные Славяне, незнакомы были с русскими юридическими обычаями; 2) этим судьям нужен был такой писаный свод туземных законов, в котором были бы устранены, по крайней мере изменены, некоторые туземные обычаи, особенно претившие нравственному и юридическому чувству христианских судей, воспитанных на византийском церковном и гражданском праве. Этими потребностями и вызвана была в церковной среде попытка составить кодекс, который воспроизводил бы действовавшие на Руси юридические обычаи применительно к изменившимся под влиянием Церкви понятиям и отношениям. Плодом этой попытки и была Русская Правда. Начало ее составления относится ко времени Ярослава, почему Русская Правда и носит имя этого князя. Завершение этой работы над сводом можно отодвигать не далее конца ХII в. Итак, Русская Правда вырабатывалась около полутора столетия.