– Вы говорили, что хотите обсудить со мной нашу конторскую работу утром, нельзя ли перенести это на послеобеденное время? Мне сейчас надо сделать несколько телефонных звонков, а во второй половине дня придет К. С. и присмотрит тут за всем.

– Это было бы чудесно. Если вы уберете этого кота, я даже попробую реорганизовать систему ведения картотеки.

Макс вытащил из заднего кармана белоснежный платок и вытер со лба тонкую пленку пота.

– Здесь всегда так жарко?

– Не всегда. – Кейтлин слегка улыбнулась. – Обычно еще жарче.

– Жарче?

– Жарче. В теплице действительно имеется вентиляционная система, которая не позволяет температуре повышаться выше тридцати градусов, но здесь она не очень помогает.

– Это я и сам вижу, – проворчал Макс, ослабив галстук.

Как завороженная, Кейтлин смотрела, как Макс расстегивает и закатывает рукава рубашки, обнажая загорелые, мускулистые руки. Когда он начал расстегивать верхние пуговки рубашки, она пробормотала:

– Я сейчас включу вентиляторы. – И повернулась, чтобы уйти.

– Эй, прежде, чем уйдете, не будете ли вы так любезны забрать с собой кота?

– Может быть, это и не поможет. – Кейтлин подняла кота на вытянутых руках, с которых этот огромный зверь свисал, болтаясь, как переваренные макароны. – Он сам умеет открывать дверь в контору.

– Он живет в теплице?

– Иногда. Иногда он провожает меня до фургона, когда я собираюсь уезжать. Тогда я знаю, что он хочет поехать со мной домой. Другими словами, он сам решает, где ему хочеться быть. – Кейтлин переместила тяжелого кота на другую руку, старательно избегая смотреть Максу в глаза.

– Насколько я понимаю, ни Джордан, ни, э-э… ваш муж не страдают аллергией на кошек. – Поняла ли она, что он пытается получить информацию о ее семейном положении?

– Ни у Джордана, ни у меня нет аллергии на кошек.

Она не упомянула мужа, подумал Макс с облегчением. Несомненно, если бы она была замужем, она бы сказала что-нибудь и о муже.

– А? Что? – Макс осознал, что Кейтлин что-то говорит ему.

– Я сказала, – терпеливо повторила она, – что собираюсь теперь заняться телефонными звонками. Я обычно ем ленч примерно в полпервого – в час. Если хотите, можете присоединиться ко мне.

– Это будет прекрасно, спасибо. Хотите, я закажу что-нибудь? – спросил Макс, подумав о компании «Супер Сабз» и их роскошных блюдах, увенчанных грудой острого перца, или о «Пигги Пицца» и их пицце с начинкой «из всего, кроме кухонной раковины».

– Если вам не трудно, – улыбнулась Кейтлин. – Тут на расстоянии пары кварталов от нас есть прекрасное место, откуда доставляют еду. Их номер записан вон на той зеленой бумажке, прилепленной сбоку от телефона.

Когда она вышла из конторы, Макс позвонил по указанному номеру и с разочарованием узнал, что в дежурные блюда входят жаренный на гриле тофу с лимоном, табули с грецкими орехами и овощные сэндвичи. О боже, нет, подумал Макс. Он не собирается заказывать эту гадость. Она не годится даже для животных. Ну, поправился он, подумав о Шарлемане, возможно, для одного животного. Но разве не любезно со стороны Кейтлин заказывать у них еду просто потому, что они по случайности оказались поблизости. Тем не менее, Макс вовсе не собирался быть любезным в вопросе о своей пище. Он закажет несколько настоящих блюд, подумал он с удовлетворением. Возможно, Кейтлин оценит приличный ленч.

Кейтлин провела следующий час в задней части теплицы у телефона, пытаясь достать американский женьшень. Вешая трубку, после того, как она договорилась о заказе на восемьдесят фунтов, она почувствовала покалывание в затылке и, повернувшись, увидела, что Макс стоит позади и наблюдает за ней. Интересно, сколько времени он уже стоит так.

– Привет, – произнесла она, чувствуя некоторое смущение.

– Ленч уже в конторе.

– Спасибо. Я сейчас приду.

Кейтлин прошла к раковине и вымыла руки. Она надеялась, что Макс достал табули. Гарден готовит действительно вкусные табули. Тофу-сэндвичи на гриле тоже были хороши, а домашний салат с соусом из йогурта был просто великолепным. Ее рот наполнился слюной, она толкнула дверь в контору.

Она чуть не застонала вслух, и ее аппетит съежился, как шерстяной свитер в горячей воде. Китайские блюда. Она не может есть китайскую пищу. Дело было не только в том, что это оказалась кисло-сладкая свинина, – она не ела мяса, – но в ней было полно глюконата натрия. Глюконат натрия вызывал у нее крапивницу. Она уже готова была сказать об этом Максу, но тут заметила, как аккуратно все накрыто. Стол был убран, и тарелки с салфетками разложены так тщательно, как будто это был фарфор, а не простая бумага.

Он приложил столько усилий, и Кейтлин не решилась сказать что-либо, кроме: «О, вы не должны были так беспокоиться». Действительно, она бы хотела, чтобы он этого не делал.

– Никакого беспокойства, – жизнерадостно ответил он. – Я подумал, что мы оба получим от этого удовольствие.

Когда Кейтлин увидела его мальчишескую и все же так по-мужски опасную улыбку, она смирилась с предстоящей долгой ночью, полной зуда.

Ленч прошел спокойно, потому что Макс ел с энтузиазмом, а Кейтлин незаметно выбирала зеленый перец и ананас, оставляя свинину на тарелке. После ленча Кейтлин объясняла обычный порядок ведения дел в конторе, или, если выражаться точнее, его отсутствие. К чести Макса, он ничего не сказал, хотя, если бы он имел привычку поднимать брови, они бы уже давно скрылись под прядью волос, которая падала ему на лоб.

Интересно, не один раз на протяжении их беседы приходило ему в голову: Кейтлин, казалось, из тщеславия прилагает все усилия, чтобы не быть организованной. В конце концов, в такой тесной конторе, как у нее, гораздо легче было бы класть документы в папку, чем потом копаться в грудах бумаг, разыскивая их. Гораздо менее хлопотно.

Учитывая то, насколько тщательно она пыталась контролировать свои чувства, это было интересное противоречие. Возможно, размышлял он, она не такая сдержанная, как хочет казаться всем остальным. Может быть, она старается подавить творческую, страстную натуру, а неряшливость и отсутствие порядка просто являются отдушиной для этих подавленных эмоций. Неожиданно Макс вздрогнул, осознав, что ему хотелось бы быть с ней в тот день, когда ее творческое начало и страсть вырвутся, наконец, на свободу.