– Наши камеры установлены в Варшаве. Польские девушки подбегают к русским танкистам – освободителям и дарят им цветы. Как это трогательно! Вы видите на рукавах у ребят нашивки – "Малюта Скуратов" – это панцир-гренадерская дивизия целиком сформированная из москвичей. В ней есть батальоны Солнцевских, Ореховских, Долгопруднинских, Коптевских, Люберецких и других подмосковных районов. Вот командир разведывательной роты унтерштурмфюрер Андрэас Либель… Он галантно помогает красивой варшавянке подняться на броню своего танка… Как это символично! По улицам красавицы Варшавы едут танки воинов – освободителей, и на головной машине красивая девушка, символизирующая освобожденную Польшу, а рядом с ней – ее молодой освободитель – герой нашего времени…Победитель дракона, что приковал красавицу к скале… Этим драконом была американская плутократия…

Теперь наши рыцари, такие как Андрэас Либель убили дракона и красавица по праву становится призом за доблесть.

Олежка! Надо же! Какой он теперь большой! А как же я? Я поеду к нему. Я должна к нему поехать.

Кольку Жаробина вызвал к себе сам майор Свечкопал. И даже не батальонный особист капитан Чистов, а сам великий и ужасный начальник дивизионной СМЕРШ. Колька от нервной дрожи слегка "принял" пятьдесят грамм неразбавленного – из той заначки, что береглась им еще с первого выезда их роты на спец акцию… Почитай – на расстрел. Это еще когда было! Еще марте сорок второго. Ездили недалеко – в Лоси.

Там в парке и почикали дезертиров. Двенадцать человек их было. Тогда всей роте по пол-стакана спирта старший военфельдшер Любочка выдала. Каждому. Но пили не все. Кандыба вот – деревенщина отказался, Колька и перелил все во фляжечку. До случая. А теперь вот случай и выдался. Махнул фланелькой по сапогам. Поправил фуражку, кобур с новеньки ТТ…

– А-а, сержант Жаробин, ну проходи, – почти ласково начал майор Свечкопал.

Только вот Кольку этими нежностями не проведешь! Знает Колька, что цена им – полкопейки.

– Ну что, сержант, не надумал ли наконец в лейтенанты расти?

Что за вопрос идиотский, то-то майор не знает, что Колька только об этом и думает, – - Так точно, надумал, товарищ майор!

– Так ты наверное и шпиона в роте изловил? Так я понимаю?

Майор вальяжно прищурился и достав из глубокого кармана синих диагоналевых галифе пачку Казбека раскрыл и протянул ее Кольке.

– Никак нет, еще не изловил.

Колька потупился, но папироску из пачки взял.

– Кури, кури, сержант. Парень ты хороший, и я тебе помогу.

Майор полез в ящик стола и оттуда достал половинку листа с отпечатанным на машинке текстом и двумя фиолетовыми штампами с печатью.

Документ!

– Это, сержант, направление на краткосрочные командирские курсы. От нашей дивизии поедут десять человек. Девять уже получили направления. Этот бланк пока не заполнен. Хочешь твою фамилию сюда впишем?

– Хочу, – не моргнув, на одном дыхании выпалил Колька.

– Тогда ты нам помоги. У нас ведь тоже своя разнарядка. Девятерых шпионов мы в дивизии уже поймали, осталось вот еще только одного найти.

– Но я не знаю…

– А я тебе помогу, только и ты мне помоги.

– Но как, товарищ майор?

– А ты подумай, ведь контрразведка – это как разведка на поле боя. Это умение видеть то, чего другие не заметят. Вот перед боем, ползет разведчик на передний край и смотрит в бинокль. Смотрит, смотрит, и замечает три танка замаскированные под копны соломы, три пулеметные точки под кустами и блиндаж, под бурт картофельный замаскированный. А другие бойцы смотрели – смотрели и ничего не заметили. На то он и разведчик! Так и в контрразведке. Простые наши товарищи по пять раз на дню шпиону замаскированному под нашего бойца – руку жмут, да кашу с ним едят, да папироски раскуривают… А разведчик-чекист посмотрит на него и расколет. Нет, брат, не наш ты – а вражеский лазутчик! Понял сержант?

– Понял, товарищ майор.

– Так ты и подумай, кто как тебе кажется – не наш человек? На кого из своей роты ты больше думаешь?

– Я не…

– Только я тебе еще вот что скажу, – майор начал неприятно раскачиваться на задних ножках стула, так что тот жалобно поскрипывал всеми своими терзаемыми шипами и шурупчиками, – если не скажешь теперь же, кто в роте шпион, мы тебя в шпионы запишем. И биографию подходящую подберем. Понял?

– По… По…Понял, товарищ майор…

– Так на кого думаешь?

Колька напрягся, он почувствовал такой прилив крови к лицу, что казалось оно лопнет сейчас же и забрызгает весь кабинет.

– Я тебе еще больше помогу, уж больно ты мне нравишься, – сказал майор.

Продолжая скрипеть и раскачиваться, – вот капитан Одинцов, как он тебе?

– Капитан? – переспросил Колька.

– Ну да, капитан… Он как по твоему, наш человек или не наш?

– Мне…я…ну…

– Ну че ты мямлишь, в самом деле, мне что за тебя самому написать, мол капитан Одинцов замечен мною, сержантом Жаробиным в том, что во время выезда батальона под Коломну, вывел двоих дезертиров через оцепление и отпустил. А когда батальон в ноябре сорок первого стоял в оцеплении на Филях, капитан Одинцов подбирал немецкие листовки, которые сбрасывал самолет и говорил, что де пригодятся в плен сдаваться… Так было?

– Так, так было…- глупо улыбаясь ответил Колька.

– Ну тогда пиши.

И Колька начал старательно выводить на чистом листочке текст следующего содержания: "В отдел контрразведки СМЕРШ шестой дивизии НКВД товарищу майору Свечкопалу от сержанта Жаробина. Донесение. Мною установлено, что капитан Одинцов…есть шпион и немецкий агент…" – Длинно то не пиши, – уже деловито сказал майор, – в двух словах, как я тебе там сказал, два эпизода – с листовками и с дезертирами… У нас на него еще показания имеются…

В роту Колька шел как оглушенный. Вроде и хорошо – послезавтра на курсы командирские команда отправляется. Говорят, что в Омск – это в Сибири на реке Иртыш. Всего два месяца, и он Колька уже будет младший лейтенант… А если с отличием кончит – то целый лейтенант! И вроде все по хорошему! Ведь если майор Свечкопал говорит, что у него на капитана Одинцова есть и другие донесения, значит и правда Одинцов – враг. И нечего тут нюни распускать! Война идет! И он Колька ничего плохого не сделал. Только органам нашим помог. А наши органы – они не ошибаются.

При подходе к казарме нос к носу столкнулся с капитаном Одинцовым. Тот нежно за локоток поддерживал старшего военфельдшера Любочку. Она держала в руках букетик полевых колокольчиков и задумчиво улыбалась.

Колька так опешил, что даже не козырнул…

– Ты чего это сержант такой взъерошенный, – спросил Одинцов.

– Виноват, товарищ капитан, – выпалил Колька и густо покраснел.

Бастрюков сидел, как говорится, тяжело. Невзлюбила его братва, и все тут. Охрану лагеря нес батальон "Долгопруднинских" из дивизии "Малюта Скуратов", и он – Бастрюков, что то им сразу не глянулся.

Формально в лагере неуставных отношений не было. "Перики" все подобрались "по одной теме" – бизнесмены, нагрешившие перед Родиной не в особо крупных, а так – средние. Вот и соседями Бастрюкова по комнате были пятеро перевоспитуемых примерно одного возраста, отбывавшие кто за что: за грех коммерции или даже как было написано в делах: "за идеологические ошибки и развращение народа". На соседней с Бастрюковым кровати покорно отбывал срок бывший директор музыкальной радиостанции, которому тройка впаяла два года "за идеологические диверсии и шпионаж", а в углу у зарешеченного окна, уже год как отдыхал бывший редактор эротического журнала. Был тут еще и один директор турфирмы, и один коммерсант, возивший из Дагестана водку с коньяком и еще один пацан – попавший вроде как и ни за что, потому как в период катаклизма нигде не работал, а жил на иждивении сестры – крупной бандарши, заправлявшей тремя ночными клубами, казино и дискотеками.