А и наоборот, если понравился персонаж, подбрось ему подарок, в виде скажем пачки стодолларовых банкнот, которые за минуту перед этим сосканировал в депозитарии близлежащего банка…

Боже мой! Боже мой. Как это все теперь мелко и неинтересно!

Ссорьтесь, дорогие мои, сколько вам вздумается. Ссорьтесь и миритесь потом на Маринкиной кровати! Дело молодое… А мне теперь просто не до вас.

Он вылетел вон через ее окно. Когда то он любил это окно.

Марина – бесстыдница. Теперь время такое и все они – дети перестройки напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось…

Еще с детства Олегу врезалось из где-то прочитанного, – "если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит она тебя не любит"… В некоторых женщинах он это прослеживал очень явственно.

Но теперь…но нынче, не знаешь, что и думать. Говорит, -"люблю", и ходит по квартире в чем родила мать… туда – сюда ходит… и говорит "люблю".

А Марина не признавала занавесок. Он говорил ей -"там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли"… А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.

Но ночью… Он оценил. Олег по-достоинству оценил это окно без штор. С его луною в пол-неба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.

У нее в постели он теперь помнил не сколько саму – мягкую, послушную и желанную Марину, сколько ее окно.

Олег вылетел теперь через это самое окно, вылетел навстречу огромной Луне, что так же как и тогда серебряным тазом отсвечивала на фоне черного бархата ночи.

Он теперь полюбил летать над океаном. Ниже облаков, если на небе были облака. Он впускал в сферу звуки и запахи, виртуальными рецепторами ощущая йод и кислород Атлантики – этот коктейль вечного здорового веселья… он спускался к самым гребешкам высоких волн и несся над ними с такой скоростью, чтобы только не сорваться с четкости восприятия, что бы не потерять моря – этого предмета обожания, когда при слишком быстром движении волны сливаются в сплошную полосу, как набегающий асфальт.

А потом он поднимался высоко вверх – так, чтобы волны – эти великаны высотой с семиэтажный дом – выглядели простой мелкой рябью на ровном блистающем столе.

И еще он любил летать ночью, когда светит Луна.

Побывал он и на самой Луне. Ничего интересного! Пять минут полета… И столько же обратно. Земля с Луны выглядит красиво. Но это настолько нечеловеческое зрелище, что и сердцу оно не мило! Не могли наши предки любоваться этим зрелищем.

А отсюда и в генах нет к нему привычки и тяги.

Он летал над океаном на высоте десяти тысяч метров, когда в небе светила одна лишь Луна, и любовался миллионом дугообразных отблесков ее света в морской поверхности.

Он полюбил летать на берег Бразилии. Он нашел там восхитительный дикий пляж.

Пляж шириной метров двести. Двести метров чистейшего песка в ширину – и триста километров в длину. Слева – океан. Справа – зелень мелкого кустарника, переходящего в лес, поднимающийся в коричневые горы. Олег материализовывал свое тело и часами бродил по песку иногда бросаясь в волну и ныряя с открытыми глазами вглубь, покуда хватало воздуха…

Любопытство как то загнало его и вглубь океана. Шар послушно погрузился до самого дна и по приказу Олега осветил окружающее пространство… Скука охватила его от унылого вида илистого грунта и изредка проплывающего то тут то там очередного глубоководного уродца…

Олег любил выйти из шара ночью… На скалистом берегу в Аргентине. Где скала высоко – высоко поднялась над линией прибоя. Он любил стоять и смотреть вниз. И слушать. И ничего уже не было. Ни Марины. Ни Бастрюкова… они были такими маленькими – как микробы в сравнении с ним – с Олегом. В сравнении с его любовью к океану.

Среди миллиона функций, которые были у шара и которыми Олег быстро научился управлять, были функции бесконечного материального дублирования раз отсканированного одушевленного или неодушевленного предмета. В принципе можно было натиражировать и сотню – другую Марин с Бастрюковым… И скидывать их вниз с той скалы в Аргентине… Но ему этого не хотелось. Взамен Олег иногда устраивал себе языческие пиры на берегу. Один раз, летая по Нью-Йорку, он заскочил в роскошный магазин на углу тридцать восьмой улицы и пятой авеню. Он отсканировал все понравившиеся ему яства и напитки и потом много раз вываливал эту гору уже оматериализованного шаром изобилия, забравшись на облюбованный им атолл, где ласковые солнце и прибой – гарантированно убаюкивали после полутора бутылок любимого Бордо урожая семьдесят третьего года…

Один раз он вывалил это изобилие, доведя его общую массу до тонны или двух – перед изумленной группой бродяг. Он совершил этот легкомысленный поступок в Бирме, когда на пустыре увидел две сотни явно голодных людей, в свете костров, готовящихся ко сну или уже спящих. И он вывалил им тонну сыров камамбер и бри, тонну колбас брауншвейг и сосисон сек, тонну круассанов, банок маррокканских сардин и астраханских балыков, пересыпав все это сотнями коробок со светлым пивом хейникен и темным – гиннес.

Но больше он поклялся себе – он поклялся себе, что не будет совершать подобных чудес. Чудеса ему еще пригодятся… …

Первые баловства с шаром

На 20 тз …

Авианосец Нимиц уже третьи сутки был в походе и с ровной скоростью в семнадцать узлов разгребал рылом океан, упорно устремляясь к Гибралтару. Его как всегда сопровождала группа кораблей, состоящая из двух фрегатов, двух эсминцев, танкера и плавучего госпиталя… Где то рядом, в пучине невидимо плыли и две атомные подлодки.

Олег ждал темной безлунной ночи. Он несколько раз подлетал к стальной громаде авианосца и все никак не решался… Видно! Ночи уж больно лунные. Впервые он поймал себя на том, что Луна вдруг стала ему помехой.

Видно. А это нехорошо. Одно дело, когда авианосец исчезнет на экранах локаторов.

И совсем другое дело, если он пропадет из поля зрения сотен глаз моряков, пялящихся на его очертания с палуб идущих параллельными курсами фрегатов… впрочем – наплевать и на это! В конце концов рано или поздно – все равно узнают о нем и о шаре! Но лучше позже…

Наконец, выдалась совершенно безлунная ночь… Но американцы, то ли опасаясь столкновений, то ли из озорства, зажгли все ходовые огни и Нимиц пер по волне в отличной видимости, освещенный словно рождественская елка.

Но Олег все же решился. Шар сканировал авианосец со всеми его самолетами и атомными реакторами, со всеми его двумя с половиной тысячами экипажа – едва секунду.

Скан – сэйф – делит. Три команды компьютеру – и нет авианосца! Лишь воронка с булькающим звуком захлестнулась на месте только что вытесняемой кораблем воды.

Давно проложенным маршрутом Олег перелетел в Африку. На большие африканские озера.

Рид – Оупен – Поуз три команды компьютеру и при полном штиле краса американских ВМС выкатилась на озерную гладь и как ни в чем не бывало – принялась со скоростью семнадцать узлов набегать на уже маячащий вдали берег… с пальмами…